Чтение 9–й страницы книги ~Д`Артаньян

- Атос, вы слышали, что несет этот юнец? - удивился мушкетер. - Что же вы молчите?

Д'Артаньян злорадно сказал:

- Должно быть, господин Атос столь молчалив оттого, что на сей раз в его распоряжении нет толпы простолюдинов с жердями и вилами.

- Достаточно! - сказал Атос, побледнев. В его взгляде сверкнула молния. - Молодой человек, вы мне немедленно ответите...

- Я всецело к вашим услугам, - поклонился д'Артаньян и добавил с неподдельным огорчением: - Правда, слово "немедленно" тут не вполне уместно, ибо это зависит не от меня... Прежде мне нужно уладить маленькое дельце с господином Портосом. Впрочем, если он вам уступит свою очередь, я охотно...

- Да ни за что на свете! - зарычал великан. - Атос, я для вас готов на что угодно, но этот наглый сопляк - мой! Уж простите, но я его убью, не откладывая и не уступая никому это удовольствие!

- Вот совпадение, я думаю о происходящем точно теми же словами! - сказал д'Артаньян.

- Господа! - негодующе воскликнул кто-то. - Вы, право, мешаете играть! Идите деритесь и дайте нам закончить партию.

- Пойдемте, господа? - предложил д' Артаньян.

Глава тринадцатая

Плечо Атоса

Они вышли на пустырь, и д'Артаньян немедленно обнажил шпагу:

- Ну что же, любезный Портос, посмотрим, так ли вы ловко щелкаете шпагой, как щелкаете по шарам...

Шпага великана сверкнула на ярком солнце, и он ринулся в сторону гасконца очертя голову - но держась, правда, гораздо осмотрительнее, чем в прошлый раз. Уже по его первым выпадам д'Артаньян понял, что поражение в Менге кое-чему бахвала все-таки научило.

После обмена ударами, нескольких выпадов и перемещений д'Артаньян вдруг ощутил, что ему совершенно не хочется не то что убивать этого глуповатого великана, но и вообще наносить ему телесный урон. Победить Портоса без всякого пролития крови отчего-то было гораздо занятнее...

А посему он в последний миг отказался от уже намеченного удара и, сделав вид, что оплошал, занял оборону. Портос наседал, приняв игру д'Артаньяна за чистую монету, его шпага сверкала перед лицом гасконца, отступившего ровно на три шага, как и наметил поначалу.

Воспрянувший Портос напирал, рискнув сбросить плащ по причине полного отсутствия зрителей.

- Ах, как сияет ваша перевязь! - проговорил сквозь зубы д'Артаньян, снова сделав вид, что дрогнул перед противником и вообще устает.

- Я ещё погляжу, как засияют твои кишки! - откликнулся Портос.

- Если не секрет, сколько вы все же заплатили за перевязь? Я себе непременно хочу такую...

- Дороже, чем ты стоишь!

- Господа! - поморщился Атос. - Не превращайте поединок в балаган! И не забывайте, что я жду своей очереди. Деритесь всерьез!

- Черт возьми, вы совершенно правы! - сказал д'Артаньян.

И, нанеся несколько ударов уже в полную силу, со всей быстротой юности и гасконским проворством, вновь пустил в ход испытанный прием, справедливо рассудив, что есть вещи, которые ничуть не обесцениваются от частого употребления, наоборот.

Как и в прошлый раз, шпага Портоса, сверкая золоченым эфесом, взлетела высоко вверх, описала дугу - весьма изящную, заметим - и полетела прямехонько в прошлогодний бурьян, широкой полосой окаймлявший пустырь.

Портос, определено кое-чему научившийся за время тесного общения с д'Артаньяном, на сей раз не потерял ни мига - он опрометью кинулся было в ту сторону, куда упала шпага, спеша её подобрать, на что имел полное право согласно дуэльному кодексу. Вот только д'Артаньян не расположен был затягивать события сверх всякой меры. Он сделал ложный выпад под воротник, потом молниеносно приставил острие шпаги к животу Портоса, заставив того замереть перед лицом неизбежного.

- Вам не кажется, сударь, что самое время для вас просить пощады? - осведомился он с торжеством. - Или хотя бы извинения? Я готов удовольствоваться как раз последним, право...

Портос оглянулся на своего секунданта в полной растерянности.

- Ничего не поделаешь, Портос, - пожал тот плечами, не столько даже удрученный постигшим друга поражением, сколько просияв от радости, потому что сообразил, что ничто не мешает теперь ему схватиться с д'Артаньяном. - Вы проиграли...

- Извините, - пробормотал Портос. - Дьявол вам ворожит, что ли...

- Да, конечно, если считать дьяволом моего отца, научившего меня этому приему, - сказал д'Артаньян. - Но, уверяю вас, нет решительно никаких оснований отождествлять этого почтенного дворянина и врага рода человеческого... Полагаю, я могу взять вашу шпагу?

- Разумеется, можете, - нетерпеливо сказал Атос. - Эй, эй! Портос на неё не покушается более, она так там и будет лежать, оставьте её в покое, черт подери! Мы с вами ещё не закончили!

И он с решительным видом обнажил свою.

- К вашим услугам, сударь! - поклонился д'Артаньян.

Клинки со звоном скрестились. На сей раз д'Артаньян сам оказался в роли Портоса - он, памятуя подсознательно, как Атос дважды уклонялся от схватки, отчего-то решил, что и впрямь имеет дело с робким и неуверенным противником, и в первую минуту пустил в ход далеко не все свое умение и проворство.

За что и был немедленно наказан - шпага Атоса раз и другой сверкнула в столь опасной близости, что д'Артаньян моментально опомнился и сообразил, что следует, по гасконскому присловью, из шкуры вон вывернуться, если он хочет выйти живым из этой истории.

Увы, первая ошибка сплошь и рядом влечет за собой и последующие. Д'Артаньян пропустил удар, и острие шпаги Атоса вонзилось ему в левое плечо.

К счастью, большую часть удара приняла на себя перевязь, и клинок лишь по касательной проник под кожу.

- У него кровь! - воскликнул де Вард.

- Но он, как я вижу, не намерен выйти из боя, - отозвался Атос, наседая.

- Вот именно! - крикнул д'Артаньян, сосредоточив все внимание на клинке противника и не видя ничего более вокруг.

Сверкающая паутина мастерских ударов вновь и вновь сплеталась вокруг него, но д'Артаньян, собрав все свое умение, успешно оборонялся. А там и перешел в наступление. Он вызвал в памяти воспоминание о позорной неудаче в Менге, о презрительной усмешке Атоса, обращенной к нему, распростертому в пыли во дворе, - и это придало нечеловеческие силы. Он словно бы отрешился от всего сущего, в мире больше не было ничего, кроме острого мелькания шпаг - вот только над схваткой сиял ещё взгляд огромных синих глаз...

Д'Артаньян нанес удар - и его клинок пронзил правое плечо Атоса. Мушкетер, проворно отступив, перебросил шпагу в левую руку и довольно мастерски пробовал обороняться, но гасконец налетел на него, как вихрь, в свою очередь, сплетая сеть молниеносных ударов.

Не прошло и полминуты, как Атос был вторично ранен, на сей раз в левый бок. Он бледнел на глазах от потери крови, взмахивая шпагой все неувереннее, и д'Артаньян уже пару раз мог бы покончить с ним. Однако ему вновь пришло в голову, что победа над противником вовсе не обязательно должна заключаться в том, чтобы тот свалился у твоих ног бездыханным трупом...

Он задержал руку - и, окончательно измотав противника, выбил у него шпагу тем же отточенным приемом. Атос, шатаясь, опустился в траву. Д'Артаньян не стал наседать на него, требуя громко умолять о пощаде или хотя бы извиниться, - он и так был вполне удовлетворен исходом. Он лишь спросил:

- Полагаю, я могу взять вашу шпагу?

Сидевший в сухой прошлогодней траве Атос кивнул, стараясь сохранять достоинство, насколько это возможно для человека, находящегося в столь невыгодной позе. Портос приблизился, что-то ворча со свирепым и в то же время унылым видом - сочетание, из-за своей несомненной несовместимости немало повеселившее д'Артаньяна.

- Господа, я считаю себя удовлетворенным, - поклонился он весело. - Надеюсь, наша сегодняшняя встреча заставит вас несколько изменить мнение о гасконцах... или, по крайней мере, об одном-единственном гасконце...

- Пожалуй, - слабым голосом отозвался Атос. - Но мы ещё встретимся, сударь...

- Вот именно, - подхватил Портос.

- Ничего не имею против, - сказал д'Артаньян. - Вот кстати, передайте привет господину Арамису и скажите, что я преклоняюсь перед его страстью к изящной словесности вообще и к испанским романам в особенности... А теперь, любезный Портос, отведите вашего друга туда, где ему окажут помощь... и накиньте сначала плащ, бога ради, иначе ваша простуда опять обострится...

Ответив ему полным бессильной ярости взглядом, Портос, однако, накинул плащ и, подняв Атоса, повел его в сторону кабачка. Д'Артаньян, подобрав обе шпаги, безмятежно улыбнулся.

- Благодарю вас, сударь, за то, что вызвались мне секундировать, - сказал он графу де Варду.

- Не стоит благодарностей, - ответил тот со всем расположением. - Правда, я охотно поменялся бы с вами ролями, ну да не все ещё потеряно... Однако должен вам заметить, д'Артаньян: вы вели себя, как благородный человек, и все же крайне неблагоразумно было с вашей стороны отпускать их живыми.

- Черт побери, я вполне удовлетворен...

- Не сомневаюсь. И все же вы поступили безрассудно. Следовало их прикончить, на что вы имели полное право согласно дуэльному кодексу, и ни один ревнитель чести вас не упрекнул бы...

- Извините, но в этом было бы что-то от палачества, - с негодованием прервал д'Артаньян.

Де Вард вздохнул:

- А вы уверены, что они в схожей ситуации пощадили бы вас?

- Не вполне...

- Вот то-то... Вы нажили себе опасных врагов, мой благородный юноша. Собственно говоря, против вас отныне не только Трое Неразлучных...

- Кто, простите?

- О господи, как вы ещё несведущи в столичной жизни! Атоса, Портоса и Арамиса давно прозвали Тремя Наразлучными. Арамис непременно был бы с ними сегодня, но он лежит в постели после недавнего удара шпагой...

- Не просто шпагой, - гордо сказал д'Артаньян. - Вот этой самой шпагой... - и он погладил эфес отцовской рапиры.

Вопреки его ожиданиям, граф де Вард не только не поздравил его с победой, он стал ещё более озабоченным:

- Ах, так это были вы... Бога ради, не обижайтесь, д'Артаньян, но ситуация ещё более усугубляется. Эти люди и без того горой стоят друг за друга, а в особенности теперь, когда вы ухитрились за два поединка нанести поражение всем троим... Против вас отныне не только эта троица, но и вся рота королевских мушкетеров. Можете мне поверить, я знаю нравы этого преторианского легиона... Всякий мушкетер короля отныне будет считать своим долгом свести с вами счеты, помните об этом и не давайте застигнуть себя врасплох. Вы - один в этом городе, у вас нет ни покровителей, ни друзей... если вы только не согласитесь считать меня одним из таковых.

- Охотно, граф, - сказал д' Артаньян. - Вот вам моя рука... А впрочем, у меня уже теперь двое друзей. Вы не знаете, но у меня все же есть хороший друг, маркиз де Пишегрю.

- Пишегрю? - переспросил де Вард с непонятным выражением лица. - Ну что же... Позвольте дать вам ещё один совет...

Он замолчал и обернулся, услышав отчаянный топот сапог по сухой земле, покрытой жухлой прошлогодней травой. Д'Артаньян положил было руку на эфес шпаги, но его новый друг не проявлял ни малейшего беспокойства, и гасконец разжал пальцы.

К ним, придерживая шпагу, подбежал очень рослый, широкоплечий дворянин, лишь немногим уступавший в статях Портосу. Поверх камзола на нем красовался плащ гвардейцев кардинала, такой же, как на графе де Варде.

- Что случилось, Каюзак? - обеспокоенно спросил граф.

- Господа, господа! - выкрикнул гвардеец, силясь перевести дыхание. - Вам нужно немедленно отсюда убираться! Кто-то позвал стражников, и они совсем близко...

- Черт возьми, я им покажу, с кем они имеют дело!.. - вскричал д'Артаньян, вновь хватаясь за шпагу.

- Оставьте! - решительным тоном распорядился де Вард. - Где-нибудь на окраине, в сумерках, это ещё сошло бы, но средь бела дня, почти в самом центре Парижа... Поверьте, д'Артаньян, вы только навредите себе. Лучше нам всем скрыться, поскольку бежать от стражи - дело для дворянина нисколько не позорное, вполне житейское... Поздно! Поздно!

Со стороны особняка герцога де Ла Тремуйля показалась целая орда лучников королевской стражи, а с противоположной стороны - столь же внушительный отряд их собратьев, сомкнувший вокруг троицы кольцо со сноровкой, свидетельствовавшей о богатом опыте охоты на двуногую дичь. Д'Артаньян, сумрачно глядя исподлобья, пришел к выводу, что всякое сопротивление бесполезно: не столько оттого, что его убедили увещевания де Варда, сколько от осознания того простого факта, что противник превосходил количеством многократно, и не в человеческих силах одолеть такую ораву. Ну, а сложить голову в безнадежном бою с презренными альгвазилами [Альгвазил - в Испании должностное лицо, выполнявшее в том числе и судебные или полицейские функции. Во Франции это слово исстари приобрело переносный смысл как символ держиморды.] было бы величайшей глупостью, на которую и гасконец не способен...

- Господа, по крайней мере, вы здесь совершенно ни при чем... - успел сказать д'Артаньян, когда вокруг них окончательно сомкнулось кольцо стражников, судя по их физиономиям, пылавших самым низменным охотничьим азартом.

- Честное слово, я попытаюсь сделать все, что в моих силах, - одними губами ответил де Вард.

Вперед протолкался королевский сержант, очевидно, самое крупное на данный момент присутствующее здесь начальство, вооруженный, кроме шпаги и грозного вида, ещё и жезлом с медной королевской лилией, который он держал перед собой так важно, словно полагал его маршальским, - или волшебным щитом, способным оградить его от оскорбления действием.

- Вы арестованы, господин гвардеец, - сказал он, пыхтя от быстрого бега. - Извольте отдать вашу шпагу.

- Которую, не будете ли столь любезны уточнить? - с сарказмом поинтересовался гасконец, имевший собственную шпагу в ножнах и ещё две в руках. - Эту? Или эту? А может, эту вот?

На щекастом лице сержанта отразилось немалое умственное усилие - ситуация, безусловно, выходила за рамки обычной. Правда, он очень быстро просиял:

- Отдавайте все, прах меня побери!

- На каком основании? - с ледяным спокойствием осведомился д'Артаньян, не сдвинувшись с места.

- Не прикидывайтесь дурачком, ваша милость, - зловещим тоном протянул сержант. - Нам сообщили благонадежные и благонамеренные люди, что вы были зачинщиком дуэли...

- И где же пострадавшие?

- А кровь, кровь на земле? - торжествующе возопил сержант, тыча толстым пальцем в успевшие уже подсохнуть пятна на том месте, где сидел Атос.

- Вы полагаете, что это неопровержимое доказательство? - столь же хладнокровно вопросил д'Артаньян.

- Я, сударь, ничего не "полагаю", - грозно пыхтя, заявил сержант. - Я попросту исполняю свои обязанности, а они таковы, что вас следует немедленно задержать как лицо, злонамеренно нарушающее королевские эдикты! Извольте не умничать и отдать шпагу... тьфу, черт, три шпаги!

- А если я не подчинюсь?

- Справимся! - пообещал сержант, чувствуя себя в полнейшей безопасности с тремя дюжинами подчиненных за спиной. - И не с такими фертиками справлялись... Эй, кто там с веревками, давайте сюда!

Де Вард сделал д'Артаньяну знак не противиться.

- И все же! - строптиво сказал гасконец. - Как вы можете арестовывать дворянина на основании столь зыбких улик? Где трупы или хотя бы раненые? Где другие участники? Мы просто прогуливались здесь с моими друзьями...

Сержант преспокойно спросил, ухмыляясь:

- Вы, милсдарь, всегда гуляете этак вот, с парочкой шпаг в руках, помимо своей на поясе?

- А как же, - невозмутимо ответил д'Артаньян. - Такие уж привычки у нас в Беарне - чем древнее и благороднее род у дворянина, тем больше он с собой прихватывает шпаг, отправляясь на прогулку. Иные, случается, с целой охапкой изволят гулять, и никто не подумает удивляться, не говоря уж про претензии со стороны полиции. Так что я ещё скромно выгляжу для истинного гасконца с этим вот убогим арсеналом...

- Тут вам не Гасконь, а Париж, - насупился сержант, заподозривший, наконец, что над ним издеваются. - Если каждый тут начнет щеголять провинциальными обычаями, гасконскими или там бургундскими - выйдет форменная неразбериха и хаос, а мы не для того его величеством поставлены блюсти... Ну, отдадите вы, наконец, шпаги?

- Держите, - сказал д' Артаньян со вздохом расставаясь и с отцовским подарком, и с трофеями. - Только учтите вот что: эти господа здесь совершенно ни при чем, они случайно тут оказались...

- К ним у нас претензий нет, - заверил сержант, облегченно вздохнув при виде того, как арсенал д'Артаньяна перекочевал в цепкие руки его подчиненных. - Про них нам указаний не было, а вот вашу милость описали так, что ошибки быть никакой не может... Извольте проследовать!

Он мигнул сыщикам, и они тотчас образовали вокруг д'Артаньяна настоящее пехотное каре, из которого не было никакой возможности вырваться. Напоследок де Вард послал ему выразительный взгляд, и гасконец, вздохнув, зашагал под неусыпным надзором десятков глаз.

- Вы, милсдарь, не переживайте, не стоит оно того, - ободряюще сообщил сержант, пыхтя ему в затылок. - На галерах трудно только первые двадцать лет, а потом, утверждают знающие люди, как-то привыкаешь...

Д'Артаньян с чувством ответил:

- Любезный, вы и представить себе не можете, как я тронут вашим дружеским участием в моей судьбе... Если я сейчас разрыдаюсь от умиления, это не будет противоречить каким-то вашим полицейским предписаниям?

- Рыдайте хоть в три ручья, мне-то что? - пробурчал сержант. - Не запрещено...

- Мы прямо в Бастилию сейчас? - осведомился д'Артаньян с наигранным безразличием.

- Ишь! - проворчал сержант. - Эк вас всех в Бастилию тянет почета ради... Нет уж, милсдарь, позвольте вас разочаровать! В Бастилию, надобно вам знать, препровождают серьезных преступников, а ежели туда пихать каждого дуэлянта, Бастилия, пожалуй что, по швам треснет... Довольно будет с вашей милости и Шатле!

Как ни удивительно, но в первый момент д'Артаньян ощутил нешуточную обиду - чуточку унизительно для человека с его претензиями было узнать, что он недостоин Бастилии...

Глава четырнадцатая

В узилище

Тюрьма, безусловно, не принадлежит к изобретениям человеческого ума, способным вызывать приятные чувства, конечно, если не считать тех, кому она дает кусок хлеба и жалованье. Однако д'Артаньян, как легко догадаться, в их число не входил, наоборот...

По дороге к крепости Шатле он бахвалился, как мог, шагая с таким видом, словно прибыл инспектировать войска, а стражники стали его почетным сопровождением, но, оказавшись под сводами старинной тюрьмы, в густой и словно бы промозглой тени, казавшейся изначальной и существовавшей ещё до начала времен, поневоле ощутил закравшийся в сердце холодок неуверенности и тоски (слава богу, о настоящем страхе говорить было бы преждевременно).

Печальная процессия, где д'Артаньян имел сомнительную честь быть центром внимания и единственным объектом зоркой опеки, миновала обширный крепостной двор, где д'Артаньяну тут же шибанул в нос омерзительный запах трупного разложения, - здесь по старинной традиции выставляли для возможного опознания подобранных на парижских улицах мертвецов, чью личность не смогли удостоверить на месте (провожатые гасконца, в отличие от него, восприняли это удручающее амбре со стоицизмом завсегдатаев - то есть, собственно говоря, и не заметили вовсе).

Охваченный странной смесью любопытства и подавленности, д'Артаньян прошел по длинному полуподземному коридору, поторапливаемый конвойными скорее по въевшейся привычке, чем по реальной необходимости (впрочем, надо отметить, обращение с ним, как с человеком благородным, все же было не таким уж грубым). Совершенно несведущий в данном предмете, он ожидал каких-то долгих церемоний и возни с бумагами, но его, столь же равнодушно поторапливая, повели по выщербленной лестнице, затолкали в обширную комнату - а мигом позже дверь захлопнулась с тягучим скрипом, заскрежетал засов и звучно повернулся ключ в громадном замке.

Теперь только до д'Артаньяна дошло, что он оказался в тюремной камере, вовсе не походившей на представления гасконца о данной разновидности жилых помещений, где люди, за редчайшими исключениями, не обосновываются добровольно. Он полагал, что всякая тюрьма - это расположенная ниже уровня земли темная яма с охапкой гнилой соломы, кишащая пауками, крысами и прочими издержками шестого дня творения, а каждого, оказавшегося в камере, немедленно приковывают к стене тяжеленной цепью.

Действительность оказалась все же несколько пригляднее: цепей нигде не было видно, в зарешеченное окошечко, пусть и находившееся на высоте в полтора человеческих роста, скуповато проникал солнечный свет, камера была выложена тесаным камнем, как парижская мостовая, а вместо кучи соломы имелась широкая лежанка. Из мебели имелись ещё стол и скамейка, а также лохань непонятного назначения, источавшая отвратительный запах.

Не ведая того, д'Артаньян повел себя так, как множество его предшественников: обошел камеру, обследовав с неистребимым любопытством новичка абсолютно все, что только можно было осмотреть и потрогать (за исключением, понятно, мерзкой лохани), добросовестно попытался допрыгнуть до зарешеченного окошечка (ничуть в том не преуспев), и в конце концов уселся на лежанку, охваченный крайне неприятным и тягостным чувством вольного доселе человека, чья свобода вдруг оказалась стеснена в четырех стенах независимо от его желаний. Только теперь до нашего героя дошло, что он всецел о зависит от своих тюремщиков, которые могут принести еду, а могут и забыть, вообще отопрут дверь, когда им только заблагорассудится.

Он попытался было утешить себя напоминанием, что в подобном положении оказывались не просто благородные особы, а коронованные, но рассуждения эти были хороши тогда лишь, когда человек философствует над биографической книгой, пребывая на свободе. Когда же усядешься на жестких неструганых досках тюремной лежанки, не обремененной не то что подобием постели, но даже и пресловутой соломой, мысль о предшественниках, пусть и коронованных, не придает душевного спокойствия.

Откуда-то из угла выскочила жирная крыса, проворно пересекла мощеный пол по диагонали и уселась в двух шагах от д'Артаньяна столь непринужденно, будто фамильярно набивалась в друзья. Гасконец шикнул на нее, топнув ботфортом, - и крыса, оскорбленная в лучших чувствах, не спеша поплелась назад в угол, выражая всем своим видом удрученность оттого, что её обществом так решительно пренебрегали.

От яростного отчаяния у д'Артаньяна родилась было блестящая идея - схватить скамейку и дубасить ею в дверь, чтобы явились тюремщики и внесли в его жизнь хоть какую-то определенность. Однако здешние архитекторы, должно быть, давным-давно предусмотрели такие побуждения у своих постояльцев и приняли соответствующие меры: и скамейка, и стол оказались намертво прикреплены к полу с помощью ржавых железных скоб и барочных гвоздей. Одна лишь непонятная лохань годилась в качестве стенобитного орудия, поскольку стояла свободно, но взять её в руки было выше сил гасконца.

Он встрепенулся, заслышав, как прежние звуки повторились в обратной последовательности: сначала с хрустом повернулся ключ в замке, потом заскрежетал отпираемый засов и, наконец, с пронзительным скрипом распахнулась дверь.

Первыми в камеру вошли два стражника с алебардами и заняли места по обе стороны стола. Следом появился обтрепанный писец, вмиг разложивший на столе бумаги и утвердивший на нем огромную медную чернильницу. Когда все приготовления были закончены, в камеру с величественным видом небожителя вошел пожилой полицейский комиссар в черной судейской мантии, с бесцветными глазами и черепашьей шеей, предосудительно торчавшей из черного засаленного воротника. Усевшись за стол напротив д'Артаньяна, он огляделся со столь подозрительным и унылым видом, словно полагал решительно всех вокруг, в том числе своего писца и стражников, закоснелыми злодеями, скрывавшимися от кары исключительно благодаря своей недюжинной пронырливости.

- Ваше имя и звание, - произнес он невыразительным голосом, напоминавшим шуршание шерстяной ткани.

- Шарль де Батц д'Артаньян де Кастельмор, дворянин из Беарна, - ответил д'Артаньян с разозлившей его покорностью.

- Занятие?

- Кадет второго батальона роты рейтаров Королевского Дома, - ответил д'Артаньян, с грустью констатировав, что эти слова не произвели на комиссара никакого впечатления.

- Имеете ли образование?

- Домашнее, пожалуй что, - сказал д'Артаньян чистую правду, уже немного овладев собой. - Но и оно, по чести признаться, осталось незавершенным. Увы, мой домашний учитель, как ни бился, не смог добиться того, чтобы его усилия вошли в гармонию с моей натурой и своеобразием ума. Когда его видели последний раз, он с изменившимся лицом бежал к пруду - а пруды, надо вам знать, сударь, у нас в Гаскони глубокие, иные даже с водяными... С тех пор беднягу в наших краях не наблюдали...

- Ваши местные власти были поставлены в известность об исчезновении данного господина? - с каменным лицом спросил комиссар.

Д'Артаньян, сбившийся с мысли, удивленно уставился на него, но вскоре вынужден был признать, что г-н полицейский комиссар не отвечает шуткой на шутку, а спрашивает вполне серьезно. Растерянно помотал головой:

- Вроде бы нет, не помню...

- Напрасно, - сухо сказал комиссар. - О внезапном исчезновении лица, имеющего постоянное проживание в данной местности, следует, согласно предписаниям, немедленно заявлять властям... Итак... Ваш парижский адрес?

- Предместье Сен-Жермен, улица Старой Голубятни, меблированные комнаты Бриквиля под номером восемнадцать.

- Женаты или холосты?

- Холост.

- Вероисповедание?

- Католическое.

Писец, склонив голову к левому плечу и высунув от усердия кончик языка, скрипел скверно очиненным пером, которое запиналось и брызгало ему на рукав, и без того покрытый засохшими пятнами чернил.

Воспользовавшись паузой, д'Артаньян, наконец, решился и спросил довольно-таки негодующе:

- Соблаговолите объяснить, сударь, на каком основании меня сюда засадили и в чем, собственно говоря, обвиняют!

- В злоумышленном нарушении одного из положений Нантского эдикта, - преспокойно ответил комиссар, не выказав никакого раздражения. - То есть в том, что вы с заранее обдуманным намерением вызвали на дуэль сразу двух дворян...

Д'Артаньян мгновенно воспрянул духом: как-никак речь зашла о вещах, которые любой дворянин, живший в то беспокойное время, знал назубок...

- Нет уж, сударь, позвольте! - решительно прервал д'Артаньян. - Не знаю, насколько вы сведущи в таких делах, но я-то, я, честное слово, могу вас поучить! Дуэль - это заранее подготовленный поединок, когда один вызывает другого, назначает время, место, оружие, уточняет насчет секундантов... В моем же случае имела место несомненная ветреча. То есть непредвиденная, вовсе не готовившаяся заранее стычка. С тех пор, как стоит мир, не было такого, чтобы осуждали дворян, попавшихся на встрече!

Он ожидал взрыва ярости, но плешивый инквизитор с черепашьей шеей, вот диво, закивал ему с видом доброго учителя, довольного ответом прилежного ученика:

- Вот именно, шевалье, вот именно... Вы очень точно обрисовали разницу меж дуэлью и встречей... но как быть, если есть заслуживающие всякого доверия свидетели, которые единогласно показывают, что произошла как раз дуэль?

- Да где они, эти свидетели? Покажите!