Чтение 9–й страницы книги ~Д`Артаньян

- Ах, господин д'Артаньян, охота вам держать в памяти подробности провалившихся шалостей... Политика - дело тонкое. Сегодня она одна, а завтра - совершенно другая... Наша милая Мари - неисправимая фантазерка, и не стоит на неё сердиться, когда она строит прожекты, словно кружева плетет...

- Убирайтесь, вы трое! - вскрикнула герцогиня. - Слышите?

Д'Артаньян и сам понимал, что здесь им делать более нечего. Свидетели были мертвы, и нет в королевстве силы, способной привлечь к ответу этого невозмутимого принца, похоже, единственного из двоих братьев, кому в полной мере передались коварство и решимость Марии Медичи...

- Пойдемте, господа, - произнес он удрученно. - Нам здесь больше нечего делать...

Они вышли в прихожую, и тут д'Артаньяна, шагавшего последним, тронул за локоть бесшумно догнавший их герцог:

- Могу ли я задержать вас на несколько слов, шевалье? Эти господа могут подождать на улице. Впрочем, если вы боитесь...

- С чего вы взяли? - надменно вздернул подбородок д'Артаньян. - Я - вас? Предпоследний раз, когда мы виделись...

- Сударь, - как ни в чем не бывало произнес герцог, закрывая дверь за Каюзаком и де Бардом. - Не стоит напоминать людям о минутах слабости, какие способны настичь каждого из нас... Так вот, я хотел бы вам сказать, что нисколечко не сержусь на вас.

- В самом деле? - недоверчиво покосился на него д'Артаньян.

- Могу вам дать честное слово. Разумеется, вы заставили меня пережить несколько неприятных минут...

- Да? - усмехнулся д'Артаньян. - Между прочим, я ещё и спас вам жизнь, да будет вам известно. Не могу привести подробностей и назвать имена, но, поверьте...

- О, я охотно верю... - небрежно взмахнул рукой принц. - Вне всякого сомнения, наша проказница Мари... быть может, вкупе с моим английским другом... придумала какие-то свои планы, решительно изменявшие ход бесславно закончившегося предприятия. Ну и что? По-вашему, я теперь должен смертельно на них обидеться?

- Но ведь...

- Боже мой, как вы ещё молоды... - свысока произнес принц, если и старше д'Артаньяна по возрасту, то буквально на несколько месяцев, не более. - Те чувства, которые я, по вашему представлению, должен питать, - месть, злость и что-то вроде, да? - подходят разве что буржуа и прочему простонародью, лишенному всякого понятия о высокой политике. Политика, дорогой д'Артаньян, - штука причудливая и руководствуется своими собственными правилами, ничего общего не имеющими с примитивными чувствами быдла. Что бы там ни было в прошлом, сейчас мы с моими друзьями - вновь союзники, объединенные общими целями, а это перевешивает все остальное... Вы знаете, вы меня заинтересовали. Я вас не понимаю, а это всегда меня раздражало - когда что-то остается непонятным... Ну какого черта вы в споре двух братьев встали на сторону слабого?

Вы ведь не станете отрицать, что из нас двоих наиболее слаб, никчемен и бесцветен как раз другой... Можете не отвечать, я понимаю, есть вещи, в которых вы никогда не признаетесь вслух, но ваше лицо отражает ход ваших мыслей... Вы сами знаете, что я прав. Этот никчемный болванчик, все преимущество которого в том, что он родился раньше... Вам не унизительно служить такому? О, только не вспоминайте вновь кардинала Ришелье. Вот это - сильная личность, согласен. Но он - министр, и не более того. Он подвержен не только королевским капризам, но и вполне естественным угрозам, ничего общего не имеющим с заговорами, - хворь, несчастный случай, падение с коня... Такое даже с королями случалось. А он к тому же собирается на войну в Ла-Рошель, где будет довольно опасно... Давайте исключим из наших расчетов кардинала. Сосредоточимся на двух известных вам братьях. Ну какого черта вы стоите на стороне слабого?

- Я стою на стороне порядка, ваше высочество, - сказал д'Артаньян. - А это совсем другое.

- Что это за порядок, если он защищает слабых и никчемных? Сила в том и состоит, чтобы самому устанавливать для этой жизни свои порядки...

- Боюсь, здесь мы с вами, принц, решительно не сходимся, - ответил д'Артаньян мрачно.

- Черт вас раздери, но вы же сильный человек, это несомненно! Сильные люди должны держаться вместе! Что такого вам в состоянии дать кардинал? О моем братце я и не говорю, самое большее, на что он способен, - это со вздохом вынуть из кармана пару десятков пистолей...

- Есть ещё вещи, которые не имеют отношения к материальным благам, ваше высочество, - ответил д'Артаньян почтительно, но твердо. - Право же, есть...

- Да бросьте! Наш мир насквозь материален, а все его населяющие - насквозь порочны, исходя из этого и следует жить...

- Вот уж не ожидал в лице вашего высочества встретить приверженца янсенизма16... - усмехнулся гасконец.

- Да бросьте вы, какой там янсенизм... Не стройте из себя святошу! Послушайте, д'Артаньян, присоединяйтесь ко мне. Мне нужны именно такие люди - которые не умеют предавать.

- Но если я перейду на вашу сторону, я тем самым кое-кого как раз и предам...

- Тьфу ты! - в сердцах сказал герцог Орлеанский. - Да ничего подобного! Вы просто выберете правильную сторону, вот и все.

Д'Артаньян решительно сказал:

- Давайте прекратим этот разговор, ваше высочество. Вы меня ни за что не переубедите, так что не тратьте зря время...

- Дурачина! Вас же убьют! Они там... - он показал пальцем себе за спину, в глубину дома, - они там пышут злобой. Мари умна и коварна, как сто чертей, но она все-таки женщина, и ей никогда не овладеть в полной мере принципами высокой политики, требующей отказаться от лишних эмоций... Я - другое дело. Я вам давно все простил и забыл о многом...

- Это делает честь вашему высочеству... Разрешите откланяться?

- Не валяйте дурака! Вас убьют...

- Пусть попробуют. У меня тоже есть шпага.

- Да кто сказал, что они будут драться открыто? Шпагами?

- Будем надеяться на гасконское везенье, - и с этими словами д'Артаньян, раскланявшись, вышел.

- Ну слава богу! - облегченно вздохнул Каюзак, увидев, как он спускается по ступенькам в тяжелом раздумье. - Я уж хотел выломать дверь, мало ли что...

- Говоря по чести, я был готов к нему присоединиться, - сказал де Вард хмуро. - Когда имеешь дело с герцогом Орлеанским... Чего он от вас хотел?

- О, совершеннейших пустяков, - сказал д'Артаньян со вздохом. - Чтобы я предал всех и вся, перейдя к нему на службу. Эти знатные господа порой бывают удивительно тупы, никак им не втолкуешь, что остальной мир вовсе не обязан разделять их мнение... Ну что же, мы, кажется, проиграли, господа? Наши свидетели мертвы, у нас нет никаких доказательств...

- Проигранное сражение ещё не означает проигранной войны, - сказал Каюзак.

- Согласен, - кивнул де Вард. - Каюзак, хоть и не светоч мысли, иногда выражается метко и умно. Беда только, что конца войны на горизонте что-то не видно...

Глава вторая

В Лондон, господа, в Лондон!

- Прекрасно, - сказал кардинал Ришелье с наигранным бесстрастием. - Просто великолепно. Вы ворвались в тот злокозненный дом, словно великие античные герои... я не называю имен этих героев, поскольку подозреваю, что для кое-кого из вас они останутся пустым звуком ввиду досадных пробелов в образовании... Но все равно, вы храбрецы, господа гвардейцы! Мои поздравления! Вот если бы только к вашей храбрости добавить толику здравого рассудка и сообразительности... Помилуйте, ну кто же врывается в дом, когда совершенно неизвестно, на какие сюрпризы можно наткнуться внутри и что за люди в доме находятся?!

Трое друзей стояли повесив головы и даже не пытались возразить, потому что упреки кардинала, каждый признавал это в глубине души, были совершенно справедливы. Дело они провалили позорнейшим образом...

- Кто-то из вас виноват больше, кто-то меньше, - продолжал кардинал, глядя на них ледяным взором. - Д'Артаньян, хотя и неплохо показал себя в известной поездке, все же неопытен в некоторых вещах, а потому заслуживает известной доли снисхождения. То же относится и к Каюзаку, чья сильная сторона, простите за невольный каламбур, заключается как раз в силе, а не в остроте ума. Но вы-то, де Вард! Вас никак не назовешь неопытным или тугодумом. Почему вы не отправились незамедлительно ко мне или Рошфору? За домом немедленно установили бы тайное наблюдение, и птичку можно было поймать в сеть без всяких вторжений наудачу... Куда вы смотрели, де Вард?

- Простите, монсеньёр, - удрученно произнес молодой граф, не поднимая глаз. - Я поддался моменту, показалось, что достаточно легкого усилия...

- Показалось... - с иронией повторил за ним Ришелье. - Не угодно ли узнать, мои прекрасные господа, что о вашем дружеском визите говорят обитатели дома? Или вам неинтересно?

Трое молчали, всей своей фигурой каждый старался выразить смирение, раскаяние и обещание не допускать подобных промахов впредь, - что вряд ли могло особенно уж смягчить сердце кардинала.

- Так вот, - сказал Ришелье. - Герцог Орлеанский успел пожаловаться королю. По его словам, в дом, который он снимал - он, а никакая не герцогиня! - неожиданно ворвались трое вдрызг пьяных гвардейцев кардинала по имени д'Артаньян, Каюзак и де Вард, сопровождаемые двумя головорезами подлого звания. Полагая себя, должно быть, победителями в завоеванной стране - это слова герцога, эти молодчики, совершенно распоясавшись, пытались совершить все вместе самое беззастенчивое насилие над несчастной Мари де Шеврез, которую герцог Орлеанский пригласил на обед вместе со своим добрым знакомым лордом Винтером, дворянином при английском посольстве. Когда означенный милорд, как подобает истому дворянину, решительно встал на защиту чести дамы, головорезы по наущению гвардейцев кинулись на него с обнаженным оружием и едва не убили. К счастью, герцог вмешался и прикончил обоих негодяев... Естественно, он просит королевской справедливости и примерного наказания виновных. Ну что же вы молчите, господа? Подумать только, кого я пригрел на своей груди! Дебоширов и пьяниц, насильников и буянов! Как вы только посмели покуситься на честь Мари де Шеврез, известной всему Парижу супружеской добродетелью и благонравием! Как у вас рука поднялась на эту нежную, невинную лилию?

- Ваше высокопреосвященство... - решился робко вставить словечко Каюзак. - Все было совсем не так...

- Я не сомневаюсь, - отрезал кардинал. - Вы знаете, что все было совсем не так. Я знаю, что все было совсем не так. Скажу больше: его величество тоже крепко подозревает, что все было совсем не так, поскольку "добродетели" Мари ему известны, о лорде Винтере он немного наслышан, а отношения его с герцогом Орлеанским... Ну и что? Разговоры пошли. Вам разве неизвестна магическая сила сплетни? Она убивала людей покрупнее вас... Не сомневайтесь: все наши недоброжелатели подхватят эту сплетню и разнесут её во все уголки, преувеличивая и приукрашивая... И что теперь прикажете с вами делать?

Повисла долгая пауза, томительная и полная зловещей неизвестности, как горная тропка в ночном мраке.

- Что мне с вами делать? - продолжал Ришелье с ледяным спокойствием, означавшим у него крайнюю степень гнева. - Произвести в лейтенанты роты? Назначить интендантами провинций? Золотом орыпать? Ордена повесить на шею? Или, наоборот, лишить своего расположения отныне и навсегда?

Д'Артаньян с превеликим удовольствием провалился бы сквозь землю, будь это возможно, - как и его друзья.

- Поднимите головы, вы трое! - распорядился Ришелье. - Наберитесь смелости взглянуть мне в глаза!

Повиновавшись, д'Артаньян обнаружил вдруг, что кардинал улыбается довольно доброжелательно. Он тогда ещё не знал, что столкнулся с одним из излюбленных воспитательных методов кардинала: Ришелье любил порой пролить на голову провинившегося ледяной душ, чтобы затем, дав прочувствовать вину и раскаяние, вполне благосклонно убедить в своем расположении. Разумеется, это не касалось по-настоящему серьезных проступков...

- Нужно признать, что вам повезло, господа, - сказал Ришелье почти весело. - Причем дважды. В первый раз - поскольку вы не провалили моего поручения, а всего лишь допустили неосмотрительность, действуя на свой страх и риск. Во второй раз - когда вы ушли живыми из того дома. Будь на месте Гастона кто-то более решительный, он, не колеблясь, прикончил бы вас там же с помощью Винтера - в самом деле, кто осмелится поставить перед судом Сына Франции? На ваше счастье, его высочество все же трусоват. Он способен лелеять самые, дерзкие и подлые замыслы, но когда речь заходит о том, чтобы своей собственной рукой избавиться от ненавистного ему человека, господин герцог всегда отступает... Его отец, Генрих Наваррский, вряд ли колебался бы в подобной ситуации. Так что вам крупно повезло, вы остались живы...

Чуточку осмелев, Каюзак проворчал:

- Кто же знал, что там этот чертов принц...

- Каюзак! - укоризненно воскликнул Ришелье. - Вы только что дважды совершили непростительный промах: во-первых, упомянули вслух о враге рода человеческого в присутствии облеченной духовным саном особы, а во-вторых, употребили по отношению к Сыну Франции совершенно неподобающий эпитет... Будьте любезны впредь выбирать слова... - и кардинал вновь улыбнулся. - Должен вам сказать, господа, что порой даже отрицательный результат способен дать очень полезные сведения. Не хочу, чтобы вы решили, будто я не сержусь вовсе. Я, право, сердит на вашу несообразительность и неосмотрительность. Но отдаю себе отчет, что даже если бы вы приволокли Винтера к полицейскому комиссару, его все равно пришлось бы отпустить очень скоро.

- Почему? - вырвалось у всех троих практически одновременно.

- Потому что эти ваши лакеи все равно не сошли бы за убедительных свидетелей, - отрезал Ришелье. - Имеется печальный опыт... Кто поверит словам какого-то жалкого простолюдина, особенно если у него самая подозрительная репутация? Показания лакеев - это безделица... Если бы обвинения можно было основывать только на этом, все было бы гораздо проще... Именно по этой причине, д'Артаньян, я не могу дать ход рассказу этой вашей девицы, сбежавшей от герцогини. Ну кто поверит какой-то деревенской простушке из Пикардии, утверждающей, что королева Франции занималась с ней непотребными вещами?! Гораздо больший вес имели бы показания, скажем, Мари де Шеврез, но это, как вы понимаете, нереально... Вот если бы удалось застать эту пару с поличным...

- Вот это, монсеньёр, мне представляется вполне реальным, - сказал де Вард. - При усердных трудах...

- Время покажет, - серьезно сказал Ришелье. - Госпожа де Ланнуа, приставленная мною к её величеству, жаловалась, что королева что-то заподозрила и начинает её избегать... Так вот, господа. С одной стороны, вы потерпели поражение. С другой же невольно узнали кое-что важное. Теперь мы знаем, что герцог Орлеанский, Мари де Шеврез и Винтер продолжают в самом сердечном согласии плести какие-то интриги. А это уже немало. Это позволяет заранее принять контрмеры, устроить капканы на иных тропках, мимо которых дичь ни за что не пройдет...

- Монсеньёр... - произнес д'Артаньян.

- Да?

- У меня не укладывается в голове... Герцог прекрасно знает, что Винтер и герцогиня хотели от него избавиться, и тем не менее...

Ришелье усмехнулся:

- Боюсь, д'Артаньян, вам никогда не стать политиком - вы не умеете спокойно относиться к таким вещам, как это умеет герцог. Между прочим, нельзя исключать, что он сам готовил их устранение в тот самый миг, когда они планировали его смерть... Политика, д'Артаньян, и не более того... Здесь не бывает ни друзей, ни врагов... Ну хорошо, оставим это. Я пригласил вас, господа, не столько выволочки ради, сколько для того, чтобы дать поручение. И уж его извольте выполнить в точности! Никакие оправдания приниматься не будут. Вы обязаны победить, вам понятно? В таком случае прошу внимания. Завтра утром вы все трое, прихватив с собой должным образом вооруженных слуг, отправитесь в Кале. Там на судне, капитан которого мне всецело предан, вы отплывете в Англию. В Лондон. Миледи Кларик и Рошфор уже выехали туда и, скорее всего, прибудут в Лондон раньше вас, но это не беда. У вас в запасе ещё несколько дней, и вы сможете спокойно прожить их в Лондоне, не вмешиваясь ни в какие авантюры... особенно это касается Каюзака. Вы меня поняли, Каюзак?

- Конечно, монсеньёр, - смиренно проговорил великан. - Проживем спокойно... А потом?

- Потом вам тоже не придется впутываться в авантюры, - спокойно сказал Ришелье. - Вам нужно будет, получив от миледи Кларик крохотную вещицу, которую можно спрятать в кулаке, доставить её в Париж и передать мне в руки. В этой вещице - судьба королевы... Я объясню подробно. У меня нет от вас в данном случае никаких тайн - когда человек точно знает, что именно ему предстоит совершить, он прилагает все силы... А вам необходимо знать, ради чего вы рискуете головами... да-да, головами! Через неделю в парижской ратуше городские старшины устраивают бал для королевской четы. Королева обязана будет посетить это празднество. Один из приближенных его величества, - при этих словах на его губах появилась тонкая улыбка, - словно бы невзначай сумел навести короля на мысль, что её величеству ради такого случая непременно следует надеть подарок супруга - алмазный аксельбант из двенадцати подвесок...

- Но ведь они у Бекингэма! - воскликнул д'Артаньян, не сдержавшись.

- Именно, - с улыбкой кивнул Ришелье. - У Бекингэма. Который непременно наденет это украшение, отправившись на бал, который вскоре будет дан в Лондоне, в королевском дворце Хэмитон-Корт. Нет нужны покушаться на все украшение - поднимется шум, задуманное провалится... Достаточно будет, если миледи Кларик, улучив момент, срежет с плеча герцога две-три подвески. Этого вполне достаточно. Король их сразу узнает, даже если их будет не двенадцать, а всего две... Теперь понятно, что именно вам предстоит доставить во Францию?

- Безусловно, - сказал д'Артаньян, и двое других согласно склонили головы.

- Будьте предельно осторожны, господа. Дело может оказаться смертельно опасным. О вашей поездке никто не знает... но окончательно быть уверенным в сохранении полной тайны невозможно. Без сомнения, королева уже встревожена. Она попытается послать к Бекингэму гонцов - это первое, что придет в голову любому в её положении. Перехватить этих гонцов всех до одного - моя забота. А ваша задача - привезти подвески. И, повторяю, друзья мои, - осторожность, осторожность и ещё раз осторожность! В некоторых отношениях ваша миссия даже более опасна, чем военный поход. По крайней мере, на войне имеются четко обозначенные боевые порядки, и вы открыто отвечаете ударом на удар... Здесь же для вас главное - не победить противника, не ответить на его удар, а доставить подвески в целости и сохранности, не опоздав к назначенному дню, иначе все усилия пойдут прахом. Бекингэм - некоронованный владыка Англии, если он обо всем узнает и решит вам помешать, он сможет распоряжаться на этом туманном острове, словно сам король... Да и во Франции, на обратном пути, вы можете столкнуться с неожиданностями. Я ничего ещё не знаю точно, но предпочитаю заранее предполагать самый худший оборот дела. Если так и произойдет, человек заранее готов к худшему и не потеряет времени даром, а если страхи окажутся преувеличенными - что ж, тем лучше... Вам все понятно, господа? В таком случае отправляйтесь по домам и собирайтесь в дорогу втайне от всех. Не ввязываться в поединки, даже если вас сбежится оскорблять весь Париж! Ясно вам? Вы с этой минуты не принадлежите себе. Если вопросов все же будет не избежать, придумайте что-нибудь убедительное - едете к родственникам в провинцию, отправляетесь покупать лошадей, приглашены в гости живущими вдалеке от Парижа друзьями... Хлопоты о наследстве, роман с замужней дамой... Все, что вам на ум взбредет. Лишь бы никому и в голову не пришло, что вы уезжаете по моему поручению, что вы уезжаете в Англию... - И лицо кардинала вновь стало суровым, а его взгляд по-настоящему ледяным. - Только победа, господа! Только победа...

Глава третья

О том, на какие неожиданности можно порой наткнуться, взявшись утешать даму

- Сударь, - осторожно сказал Планше, принимая от хозяина красный плащ. - Что-то у вас лицо печальное... Вы, часом, не попали ли в немилость к кардиналу?

- С чего ты взял? - устало спросил гасконец.

- У нас же, у слуг, тоже есть глаза и уши... Мы-то слышали, как в том доме палили из пистолета... Ясно было, что не получилось у вас что-то, и его высокопреосвященство мог разгневаться...

- Ну, не все так мрачно... - сказал д'Артаньян и решительно распорядился: - Планше, собирайся в дорогу. Вычисти мою шпагу, проверь пистолеты и свой мушкет... В общем, все, как в прошлый раз. Мы уезжаем с рассветом.

- Опять в Нидерланды, сударь?

- На сей раз в Англию, - сказал д'Артаньян, понизив на всякий случай голос чуть ли не до шепота. - Но не проболтайся смотри...

Он невольно окинул комнату быстрым взглядом. Стены здесь были солидные, сложенные из камня, не то что перегородки в доме на улице Вожирар, которые без труда можно проткнуть кинжалом, после чего смотреть и слушать, сколько душеньке угодно. И под дверями никто вроде бы не подслушивает - его комнату отделяла от коридора небольшая прихожая, куда никто не мог прокрасться незамеченным. Но все же он повторил тихонько:

- Не болтай, смотри у меня! За дело, Планше, за дело... И не забудь сходить в конюшню, посмотреть лошадей - подковы проверь, спины и все прочее... Живо!

Планше вышел, не выказав ни малейших признаков удивления, - за время службы у гасконца, пусть и не особенно долгое, он уже успел привыкнуть к самым неожиданным поворотам судьбы и непредсказуемым сюрпризам...

И почти сразу же в дверь осторожно, почтительно постучали. Вошла служанка и, теребя фартук по свойственной простолюдинкам привычке, сообщила:

- Хозяйка просит вашу милость пожаловать для важного разговора прямо сейчас, если можете...

- Хозяйка? - поднял брови д'Артаньян. - А что ей нужно?

- Не знаю, ваша милость, мы люди маленькие... Просила пожаловать, говорит, вы её обяжете до чрезвычайности... - Она оглянулась и доверительно прошептала, подобно многим своим товаркам, питая явную слабость к блестящим гвардейцам независимо от того, к какой роте они принадлежали: - Хозяйка, я вам скажу по секрету, сама не своя, чего-то стряслось у нее, плачет и плачет... Хозяин три дня как уехал неизвестно куда, и она насквозь расстроенная...

Д'Артаньян задумчиво почесал в затылке. После известных событий красотка Констанция демонстративно его игнорировала - в тех редких случаях, когда им удавалось столкнуться лицом к лицу, проскальзывала мимо с задранным носиком и выражением явной неприязни. Любопытно, что же так резко переменилось в одночасье? Как бы там ни было, следует принять приглашение. Во-первых, до ужаса любопытно, что ей теперь понадобилось, а во-вторых, если он не пойдет, ещё решит, чего доброго, что он испугался или совесть у него нечиста...

- Передай, что я сейчас поднимусь, - сказал он без колебаний.

Служанка, игриво вильнув взглядом и явно разочарованная тем, что не последовало ни расхожих комплиментов, ни заигрываний, вышла. Чуточку подумав, д'Артаньян все же не стал снимать шпагу - неловко, конечно, идти вооруженным даже не к хозяину, а к хозяйке дома, но береженого бог бережет. Он успел уже убедиться, что его враги в средствах не церемонятся...

За окнами уже смеркалось, и на крутой лестнице было темновато, но убийцы там, безусловно, не смогли бы укрыться незаметно. Да и в хозяйской гостиной им просто-напросто негде было бы спрятаться - д'Артаньян моментально в этом убедился, окинув комнату сторожким взглядом.

Констанция порывисто подалась ему навстречу:

- Как хорошо, что вы все-таки пришли! Благодарю вас...

- Гвардеец на призыв очаровательной женщины всегда откликнется, - сказал д'Артаньян выжидательно, не сводя с неё глаз.

- Но вы ведь, наверное, думаете, что я - ваш враг...

- Помилуйте, Констанция, с чего вы взяли? - пожал он плечами.

У неё был печальный и растерянный вид, в огромных прекрасных глазах стояли слезы, одежда в некотором беспорядке - корсаж зашнурован небрежно, обрамлявшие вырез платья кружева помяты, манжеты не застегнуты. Она определенно пребывала в самых расстроенных чувствах, но даже в таком состоянии была, надо признать, чертовски соблазнительна, так что гасконец, и до того взиравший на неё отнюдь не равнодушно, и на этот раз откровенно залюбовался. Потом, правда, вспомнил обо всех странностях, связанных с этой красавицей. И довольно холодно спросил:

- Что у вас случилось?

- Посмотрите, нас не подслушивают?

"Многообещающее начало", - подумал д'Артаньян, но сговорчиво подкрался к двери на цыпочках и, прислушавшись, решительно мотнул головой:

- Нет, не похоже. Она ушла.

- Ну да, я её отпустила, но с герцогиней никогда неизвестно, у неё повсюду шпионы...

"Еще лучше, - подумал гасконец, заинтригованный. - Как выразился бы монсеньёр, интрига приобретает интерес..."

И спросил с самым простодушным видом:

- Любопытно бы знать, какую герцогиню вы имеете в виду? Их в Париже преизрядное количество...

- А вы не догадываетесь?

- Откуда? - пожал он плечами. - Мы, гасконцы, простодушны и наивны, как дети малые, нам самые простые вещи растолковывать приходится по три раза...

Констанция с упреком глянула на него сквозь слезы, так жалобно и беспомощно, что д'Артаньян ощутил легкий укол совести.

- Вы надо мной насмехаетесь, правда?

Как-никак это была слабая женщина, ничем пока что не навредившая ни ему, ни его друзьям. Внешность, конечно, обманчива, а женское коварство общеизвестно - но совершенно непонятно пока, в чем тут коварство...

- У меня и в мыслях не было ничего подобного, Констанция, - сказал он мягко.

- Ну тогда вы, значит, мне не доверяете... Это и понятно. Кто я такая, чтобы заслужить ваше доверие? Интриганка и подручная заговорщиков...

Она была такой несчастной, что любой мужчина охотно бы взялся её пожалеть.

- Как вам сказать... - произнес д'Артаньян, взвешивая каждое слово. - По совести говоря, у меня язык не повернется обвинять вас в соучастии в каком-либо заговоре. Тот единственный заговор, в котором вы на моих глазах принимали самое деятельное участие, касался, помнится, отнюдь не политики...

Она вскинула заплаканные глаза:

- Ну да, конечно... Это же были вы... Мне потом сказали... Ах, если бы вы знали, как она на вас зла!

- Герцогиня де Шеврез или королева? - небрежно уточнил гасконец.

- Герцогиня, конечно... Вы разбили в прах все её надежды. Она жаждет вам отомстить... И, боюсь, мне тоже...

- А вам-то за что? - серьезно спросил д'Артаньян. - Вы же ни в чем не виноваты...

- Шевалье, садитесь, я вас прошу, и поговорим откровенно... Дайте слово, что сохраните наш разговор в тайне...

- Охотно, - сказал д'Артаньян. - Если только, - добавил он предусмотрительно, - если только речь не пойдет о каком-нибудь политическом заговоре...

- О, что вы! Речь идет исключительно о моей участи. Я всерьез опасаюсь, что она решила от меня избавиться...

- Наша очаровательная Мари? - с большим знанием вопроса спросил д'Артаньян.

- Кто же еще...

- Почему вы так думаете?

Констанция попыталась ему улыбнуться:

- Мне неловко говорить с мужчиной об иных вещах...

- Но вы же сами меня позвали, - сказал гасконец, заинтригованный ещё более и, кроме того, рассчитывавший выведать что-то полезное для кардинала. - Констанция, я ведь служу кардиналу, а значит, в некотором смысле, тоже чуть ли не духовное лицо... Можете мне довериться, слово дворянина.

"Браво, д'Артаньян, браво! - мысленно похвалил он себя. - Если меж ней и герцогиней и в самом деле возникли трения - а все к тому подводит, - то, быть может, мы сможем рассчитаться за поражение на улице Вожирар... Только бы не вспугнуть её и вызвать на откровенность..."

- Во всем, что касается лично вас, Констанция, я обещаю не только свято хранить тайну, но и помочь при необходимости, чем только смогу, - сказал он насколько мог убедительнее и мягче. - Вы молоды и очаровательны, если вас запутали в чем-то грязном, лучше всего попросить совета у надежного человека и просить о помощи...

- Я только этого и хочу!

- Вот и прекрасно, - сказал д'Артаньян, чувствуя себя хитрейшим дипломатом школы Ришелье. - Расскажите же без ложной стыдливости.

Констанция, прикусив губу, рассеянно вертела на пальце перстень с большим карбункулом17, по виду старинный и дорогой. Столь ценную вещь простая галантерейщица могла получить исключительно в подарок и никак иначе. Красивым девушкам, сколь бы низкого происхождения они ни были, мужчины часто и охотно делают и более дорогие подарки...

- Мне стыдно, правда... - проговорила она неуверенно, бросая на гасконца из-под опущенных ресниц быстрые взгляды, то растерянные, то лукавые. - Вы так молоды и красивы, вы мне всегда нравились... Кто бы мог подумать, что придется перед вами исповедаться...

- Служба кардинала - это служба духовного лица, как ни крути, - пустил д'Артаньян в ход уловку, уже однажды приведшую к успеху.

- Ну что же, если иначе нельзя... Вы позволите, я не буду зажигать лампу? В полумраке, когда ваше лицо видно плохо, мне гораздо легче...

- Ради бога, как вам будет удобнее...

- Вы вряд ли меня поймете...

- Я попытаюсь, - заверил д'Артаньян.

- Вам трудно будет меня понять... Дело даже не в том, что вы - мужчина. Вы - дворянин, человек благородный, наделенный немалыми правами и привилегиями уже в силу самого происхождения. Вы просто не в состоянии представить, как тяжело быть простолюдинкой...

- Констанция, право же, я лишен предрассудков, - сказал д'Артаньян мягко. - Все люди, независимо от происхождения, одинаково чувствуют и радость, и боль...

- Спасибо, вы чуткий человек... Но все равно вам трудно понять. Простолюдинке вдвойне тяжело, если она красива... Боже мой, как я, дуреха, была счастлива, когда получила работу во дворце! В гардеробе самой королевы! Это было, как в сказке, честное слово. Только очень быстро выяснилось, что на сказку это ничуть не похоже. Чуть ли не каждый знатный и титулованный господин обращается с тобой, как с вещью, которую может использовать по своему усмотрению и первой прихоти в любой момент, как стол или стул... - Она тихонько всхлипнула. - Когда меня в первый раз прямо в Лувре, в укромном уголке, затащил на кушетку человек, которого я не могу вам назвать, мне казалось, что жизнь кончена, что осталось после всего этого броситься вниз головой в Сену... Но не получилось, знаете ли. Не хватило духа, да и грешно кончать с собой... Потом были другие. И все бы ничего, люди смиряются и с худшим, но... Я однажды оказалась не просто в постели, а в спальне королевы Франции... Избавьте меня от подробностей, это настолько стыдно и грязно, что я ничего больше не скажу... И герцогиня... Однажды она вызвала меня к себе на улицу Вожирар и затащила в постель настолько бесцеремонно, что я до утра потом проплакала... Самое грустное, что им это понравилось, обеим понравилось, что я так и не смогла привыкнуть, что меня нужно брать чуть ли не силой... А ведь я - обыкновенная женщина, сударь. То, с чем смиряются веселые девицы, меня не прельщает. Я хотела бы иметь друга... вроде вас... но это совсем другое дело, правда? Когда ты замужем за старым и бессильным чурбаном...

- Пожалуй, вы совершенно правы, Констанция, - сказал д'Артаньян, приятно польщенный кое-какими её фразами. - Это совсем другое дело, вполне житейское...