read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



И ничто не указует, какой человек обитается среди ветшалых стен. Так, старичок, небога. На него дунь, он и рассыплется. А на деле - божий угодник.
Семён торопливо схватился за работу, размышляя, отпустит его старик домой или оставит при себе. Да и просто прогневать отшельника страшно; осерчает, кинет обратно в Аравию на заклание Мусе, что тогда?
- Ишь ты какой шустрый, - сказал дед Богдан, - кружишь, как муха под потолком. Погоди, не мелькай, сейчас печку растоплю, будем щи хлебать.
Старик нагнулся к холодному челу печки, застучал кресалом. Семён кинулся за поленьями, сложенными под поветью.
На улице по-северному медленно темнело. Под вечер и впрямь стало свежо, но верблюжий бурнус, спасающий от немилосердной жары, берёг и от холода. Семён перекрестился, привычно повернувшись к востоку. Слава те, господи, кажется, добрый человек Аль-Биркер. Хоть бы отпустил с миром. Век бога молить буду.
Семён набрал полешков потоньше и поспешил в избу.
Щи у отшельника оказались с убоиной. Густые щи, жирные. Вместо капусты - какая же капуста летом? - не завязалась ещё - накрошено всякой зелени: крапивы, щавелю, свекольной ботвы, что дёргают, когда рядки редят. А и без капусты добро выходит, ежели с мясом.
Хлебали из одной миски, как на Руси принято. Семён ел осторожно, стараясь не зацепить лишний кусок, не задеть старца по ложке. А потом когда уже со дна таскали накрошенную солонину, стукнула Семёну в голову непрошеная мысль, и застыл Семён, не донеся ложки до рта.
- Государь, - произнёс он испуганно, - может, я времени счёт потерял?.. Сейчас, поди, Петровки в самом разгаре.
Старик облизал ложку, положил её аккуратно на стол, перекрестился на чёрные образа.
- Может, и так, - спокойно сказал он. - Я тут в глуши тоже всякую память потерял. Но пока господь грехам терпит, - дед Богдан усмехнулся и добавил: - Отец Агафангел, священник хворостинский, меня анафемствовать хотел, так его протоиерей за самоуправство смирял. А заодно и мне досталось; две недели на монастырском подворье в железах сидел.
Этого обыденного разговора Семён восприять не мог.
- Как же это, милостивец? - прошептал он.-Тебя в железа?! Ты же святой человек, по всему Востоку о тебе слава идёт!
- А мне и невдомёк! - весело воскликнул старик. - Ну-ка, расскажи.
Внимательно выслушал сбивчивый рассказ Семёна, усмехнулся странно, сказал:
- Ишь ты, как оно... А я-то гадаю, куда меня бес носит... Святым, значит, чтут?.. Лестно. А дома - нечестивцем слыву, колдуном проклятым. Ну-ка, повтори, как они меня величают?
- Дарья-баба.
- Тоже любопытно. Я себя всю жизнь мужиком почитал, а на поверку бабкой Дарьей оказался.
- Не Дарьей, а Дарьей. Дарья-баба значит - водяной старик, по-персидски. У них половина слов этак-то перевёрнуты.
- По мне - хоть горшком назови, только в печку не ставь. Дарья так Дарья.
Он помолчал минуту и снова повторил про себя:
- Святой, божий любимец... Не-ет. Святые подвиг молитвенный вершат, а у меня на образах паутина. Я человек грешный. Места тут, верно, предивные, а я среди них, как прыщ на носу, торчу. Поди, на Страшном суде все мои окаянства скажутся, увидишь, каков святой.
- Господине, - возразил Семён, - не клепли на себя. Сам твои чудеса видел. Если не бог, то кто?
- Не знаю, - старик был совершенно спокоен, как не о себе рассказывал, - Я своей доли не просил и не искал. Само вышло. Жить стало негде - вот я и поселился здесь. А про заимку мою давно слава дурная идёт: мол, черти тут водятся в омутках. Так я чертей не боюсь: пришёл и стал жить. Никто меня не тронул, никаких чертей не видать. И остальное - тоже само. Душа у меня мягкая, всех жалею. Колодезь вон на пригорке вырыт, никто к нему ходить не станет - далеко. Ему, поди, обидно. Вот я и пошёл. Намаешься, пока бадью вытащишь, зато вода вкуснющая - страсть! Так я в привычку взял: туда ходить. Сначала всё ласкался мыслью, как прежний хозяин, кто колодезь копал, радуется, что не даром труждался. А раз, я тогда болезнью залежал, и совсем недужно стало бадью тащить, пришла в голову мыслишка шальная. Есть, думаю, в мире такие края, где по божьему гневу пить нечего, а я тут в водах, как в сору, роюсь. И так я о тех горемыках затужил, что услышал господь мою молитву и открыл путь. А может, и не господь - отец Агафангел говорил, что меня адский князь водит. Но я тому не верю: никто не может двум господам работать, а я воду ношу с именем Христовым. А что к бусурманам попадаю, так их тоже господь сотворил. А коли не так - пусть на мне сатана на том свете и дальше воду возить станет. Верно я говорю?
- Не знаю, кто их сотворил, - хмуро ответствовал Семён. - Я там всякой неправды насмотрелся досыта.
- Этого добра и тут хватает. Зато там мне денег сыплют. Много. Сам посуди - алтын за ведро,, шутка сказать.
- Какое - много... В пустыне за ведро воды можно и золотой мискаль отвалить.
- А можно ли взять? - спросил дед. - Совесть допустит?
- Это верно, - согласился Семён, - но Мусе я бы ничего не дал, разве что в аду головешек. Волк он душепагубный, зверь человекоядный.
- Тебе лучше знать, а я так думаю: господь ему судья. Что по мне, так я бы и грешнику в смоляном котле воды испить поднёс.
- Значит, душа не зачерствела,
- Да уж, мягкосерд. Но на печке место не уступлю. Устраивайся на лавке. А завтра решим, что с тобой делать.


* * *

С утра занялись хозяйством. Семён отшоркал полы, набело, с дрествой. Воду таскал с ближнего родника: к колодцу ходить было боязно. Дед Богдан ковырялся в огороде, починял что-то. Потом убрёл на реку - проверять поставленные накануне мрежки и морды. Животов у старика не оказалось никаких, огородишко маленький, до ползимы овощей не хватит, пашни и покоса и в заводе не было. При такой смете деду по миру ходить впору или в батраках холопствовать, а он щи с убоиной ест. И в кладовушке круп всяких довольно: и пшённых, и ячневых, и даже гречки, что в северных землях вовсе не родится. А на дворе июль, в такую пору даже богатей сусеки подчищают.
Сперва Семёну было невдомёк, но, поразмыслив, понял, откуда такое пространное житие. И сомнение взяло: так ли прост дед Богдан?
За обедом Семён, как бы между прочим, спросил:
- А ежели придёшь по чужой молитве, а у бусурмана нет серебра и платить нечем, что тогда?
- Тогда за так воды наливаю, - ответил старик спокойно. - Что ж я, без понятия? Убогие люди везде есть, и жить им тоже надо. Считай, через два раза на третий от колодца пустой воротаюсь. А бывает, что и просто схожу, воды достану, а нигде не побываю. Это как богу угодно. Ещё вот однажды человека в песку встретил, так у него ни мешков, ничего иного под воду не было. Как есть голый шёл. Пришлось ему вёдра оставить. Как уж он с ними в степи возжался - не ведаю, но думаю, что не бросил. Хорошо, у меня другая пара вёдер была. А иной раз семью встретил, в кибитке. Так там хозяйка серьги сняла и в ведро по серёжке положила. Я не хотел, но она ни в какую обратно не взяла. С тех пор есть у меня серёжки с яхонтками. Был бы помоложе - знал бы куда их деть, а так - лежат без дела. Старик помолчал раздумчиво и заговорил уже о другом:
- Так-то посмотреть, я и впрямь богатый человек, ни в чём себе не отказываю, всякую мелочь деньгами покупаю. А куда оно, богатство-то? Я тут один сижу, как бирюк. Раньше хоть старушка из деревни прихаживала, бельё мыть, дом в порядок привести. Убогая она, а всё словом перекинешься, и дышать легче. Так и ту попище хворостинский запугал - теперь не ходит.
- Одному всегда неладно, - признался Семён. - По себе знаю. В неволе вроде и людей рядом много, а все чужие. Хуже, чем один.
- Во-во... Понимаешь... - Старик поглядел пристально и тихо сказал: - Остался бы ты тут со мной. Вместе бы людей поили. А то невмоготу одному. Я ведь на деле не святой, скорбное- пустынное житие не по мне. Моченьки нет.
"Не отпустит!" - пала безысходная мысль.
Семён сполз с лавки, стукнулся лбом о свежевымытые плахи пола:
- Батюшка, милостивец! Христом-богом прошу: не держи! Душа по дому плачет. Семья у меня под Тулой осталась. Дозволь родителев посмотреть, с братом повидаться. Жена тоже... Пожалуй, государь, заставь бога молить, отпусти!..
Дед Богдан вскочил, захлопотал вокруг Семёна:
- Да кто ж тебя держит, чудной человек? Я так попросил, спроста, а коли не лежит сердце, я неволить не стану. Хоть завтра с утра иди.
Семён бесперечь кланялся, словно китайский болванчик, какого довелось видеть в Кашгаре. Слов не было.
Дед Богдан, видно, тоже прочувствовался и сказал, чтобы скрыть смущение:
- А сегодня-то поможешь мне воду таскать, ежели придётся?
Семён с готовностью вскочил:
- Конечно, сделаю! Ты только объясни как - я всю Сухону перетаскаю!
- Ишь, как распалился! - усмехнулся дед. - Сухону побереги, жалко, чать. А как я это делаю - самому дивно. Иду - и вот уже там. Потом обратно поворачиваю - и уже тут. Дело неведомое, дорогу нахожу, словно собака носом. Иду к людям: глядь - вокруг степь. Иду домой - а дом уже рядом. Божий промысел, должно полагать. Всемогущему не трудно.
- А не страшно? - оторопело спросил Семён-
- Вот и я о том, - улыбка потонула в клочковатой стариковской бороде, - мне-то, старому, в привычку, а свежему человеку, поди, боязно. А мы с тобой вот как сделаем: ты будешь ворот крутить, а я с вёдрами похожу. Так ладно будет? ___
- Ладно...
- Вот ближе к вечеру и сходим, раньше не надо, дело молитвенное, не суетное. А завтра с утречка пойдёшь в свою Тулу.
Когда солнце начало клониться к еловым вершинам, дед Богдан взял вёдра и пошёл на гору к колодцу. Семён был готов задолго до того. Помылся у ручья, расчесал гребешком волосы, старательно помолился перед образами. Потом бездельно сидел, томился, как невеста перед венцом. Оно и понятно: дело небывалое. Так просто идти негодно, и как готовиться - неясно. Словом, мука мученическая, будто казни ждёшь. А дед Богдан до последнего рукодельничал, лапоть подковыривал да мурлыкал под нос песню: "А в ту пору Рязань слободой слыла..." Ему-то что - не привыкать. Хотя, кажись, и он волнуется: зачем иначе с лаптем возиться? По его доходам можно и, козловые сапожки таскать. Впрочем, чужая душа - потёмки. Может, просто жалко деду денег на сапоги, жадность придушила. А кто осудит? Дед, по всему видать, жизнь в скудости провёл, вот и бережёт среди богатства старые лапотки. Кто нового не видал, тот и ношеному рад. А ещё, может статься, что в тех лаптях вся сила, без них не пройти по волшебной дорожке. Не тебе знать, Сёмка, помалкивай, жди знака. А как кивнёт дед - вставай и иди, куда хозяин велит.
К колодцу Семён подходил затая дыхание и с молитвой на дрожащих губах. Думал ли, что так-то страшно по воду ходить?
Ни бадью, ни цепь дед Богдан не прятал, оставались при колодце. И когда Семён ухватился за ручку ворота, всякая боязнь пропала, тем паче что на этот раз лесная даль никуда не делась, Семён по-прежнему видел себя на холме. Оставалась работа, а это вещь знакомая. Семён духом выдернул первую бадью, наполнил вёдра. Старик подхватил их и разом, едва шагнув, скрылся. И через минуту явился снова - Семён едва успел вторую бадью вытащить.
- Будет дело, - произнёс он. - Там народу сотни две, и все на коленках. Видать, не только вас метель песчаная задела. Одному мне и не справиться бы. Крути веселей!
Семён ухватился за ворот.
Казалось бы, много ли делов - бадейку воды вытащить? А ежели дюжину? А две? Да ещё если время торопит и дед Богдан поспешает, словно мальчишка, подгоняя помощника: "Живей, засоня!" Тут бояться некогда, успевай поворачиваться. Только станет бадья на бревенчатый край, приходит пора воду переливать. Кучка мокрого серебра росла на приступке, и Семён опять засомневался: для людей бегает старик или для денег?
- Притомился?.. - Дед Богдан сотворился из воздуха, горячая сухость подула ему вслед, напомнив о далёких пустынях.
- Не-е! В самый раз!
Новые монетки звякнули в общую кучу.
- А то давай ты с вёдрами сходи, а я покручу покамест.
- Я лучше тут...
- Давай, давай, не увиливай! Взялся, так всю науку должен превзойти. Назвался груздем - полезай в кузовок.
Семён покорно нагнулся за вёдрами, слабея ногами, сделал шаг, другой... Ничто вокруг не менялось. Приминалась под ногами трава, синел вдали лес, остывающий воздух сладко пахнул клеверами - всё было здешнее, ничто не напоминало о чужедальних местах.
- Не вышло, - огорчённо произнёс дед Богдан. - А я надеялся, раз ты сам оттуда, то сможешь помощником стать. У меня-то уже сила не берёт...
- Я крутить буду! - виновато произнёс Семён. - Сколько надо, столько и буду.
- Кру-ути!.. - Дед подхватил вёдра и исчез.
Семён, обрадованный, что не пришлось вновь ввязываться в колдовство, с готовностью ухватился за ворот, и лишь потом понял, что неловко посулил старику остаться при нём и вечно тягать из колодца воду.
Страшна судьба Аль-Биркера: быть в рабах у собственной судьбы потяжелее, чем таскать ошейник. А слово не воробей, и никто за язык не тянул.
Семён не помнил, как и сколько воды вытащил он из тёмной глуби колодца. В душе было черней и бездонней.
А потом дед Богдан глянул на небо, произнёс: "Кажись, всё на сегодня..." - и кинул в кучу две последние монетки.
"Рублёв пять будет, не меньше", - отвлечённо подумал Семён.
Туда шёл как на праздник, обратно - как с похорон.
Повечеряли на сей раз без скоромного. Семён отварил пойманного дедом леща и прямо в ушицу всыпал ячной крупы. Каша получилась наваристая и по постному времени - безгрешная. За едой дед Богдан принялся рассказывать о своём бытье; верно, и в самом деле невмоготу ему было жить молчальником.
- Такое случается порой: встречу целую орду - и что дальше? Куда я им со своими ушатами? Но всё одно - благодарят, деньги кладут. Слов не понять, но видно, что благодарят. А за что благодарить-то? Бадейкой воды народ не напоишь, это один Христос умел. Пойдёшь снова к колодезю, два-три раза воды добудешь, а там и вход закроется. Вот сегодня мы славно сотворили: жаль, завтра тебе уходить.
Семён чуть кашей не поперхнулся от радости: не поневолил старец на слове, отпускает добром. Видно, и впрямь - святой человек перед господом.
Перед сном Семён стал на молитву. Икон святых давно не видал, так оно и в охотку. Дед Богдан помешкал чуток и тоже колена преклонил: неловко иначе-то. Семён бросил на старика косой взгляд, поспешно отвернулся, но не выдержал и снова скосил глаза.
Дед Богдан крестился тремя перстами!
Не так и велик грех: в болгарах, в греках, кой-где в Малороссии народ так же крестится и остаётся в православной вере. Но дед-то Богдан - русский! Ему прилично двоеперстное знамение!
Семён уже и не молился сам, а зорко прислушивался к старикову молитвословшо. И "Верую" дед читает не так: "...иже от Отца рождённого прежде всех век..." Каких "век"? "...и вочеловечшася..." Может, старик просто памятью не твёрд, слова путает? Ох, сомнительно! Что человеку ещё помнить, как не "Верую"? И имя божье по-сербски провизгивает: Иисус...
Дед Богдан отошёл от икон, посмотрел на растерянного Семёна, спросил улыбаясь:
- Никак, я опять чем-то согрешил? Строг ты, братец! Да уж не гневайся, месяцеслова у меня нету, может, и спутал, не ту молитву прочёл. Так ведь повинную голову меч не сечёт. Смилуйся, Христа ради.
- Я... - произнёс Семён, не зная, как выговорить своё недоумение. - Прости, батюшка, но крестишься ты не по-русски.
- Ах вот ты о чём! - догадливо воскликнул дед. - Так это от патриарха троеперстие вменили. Давно уж, с лишком десять лет. Книги правили, службу церковную всю переиначили на греческий манер. Народу смутили - тьму, всякий, кому не лень, о церковной службе мудрует. Одни приемлют, другие не приемлют. На мужиков власти пока что не зрят - веруй, как умеешь, а за поповкой следят строго. Недруга мово, попа Агафангела, в Соловки сослали; не принял Никоновых новин. Теперь церковь в Хворостине заперта, нет попа. А я власти покорствую, чтобы Агафоше досаднее стало. Ино мне всё едино: два ли перста, три... Господь в душу глядит, а не на руку.
- Не пойму, - сказал Семён, - на Русь я вернулся или в Индию попал? Там, что ни деревня, то своя вера.
- И то верно, - согласился дед Богдан. - Хизнуло что-то в людях. Теперь и у нас в каждой избушке свои игрушки. А впрочем, сам увидишь. Я тебя до Хворостина провожу, прикупить в деревне кой-что надо, а дальше один пойдёшь. Путь не близкий, так что давай на боковую. Грех после молитвы разговоры разговаривать.
Семён проснулся ранёхонько. В окно сочился предутренний свет, дед Богдан сопел на печке. В доме порядок, чистота - постарался Семён вчера. Значит, можно уходить, нечего смущать сердце расставанными речами. Долгие проводы - лишние слезы.
Семён тихонько поднялся, пошёл к дверям.
И хотя босые ноги ступали по скоблёным половицам как есть бесшумно, дед Богдан, всхрапнув, заворочался на печи и, проснувшись, свесил вниз кудлатую голову.
- Никак, уже поднялся? Тогда и мне пора. Кто рано встаёт, тому бог подаёт.
Дед Богдан сполз по вытертым кирпичам, закружил по избе, выискивая постиранную Семёном одежду.
- По совести, мне бы тебя как следует собрать надо, - проговорил он, - у тебя же ничего с собой нет, да не умею я так-то. Плохо бобылём жить, была бы большуха в доме, блинов бы напекла, а в дорогу - лепёшек. А я вот не догадался тесто затворить.
- Не надо ничего! - замахал руками Семён. - Я и так премного благодарен.
- Зато мы в деревне хлеба прикупим, - не слушая, продолжал дед. - Марьяша с вечера обещалась хлебы
печь. Я всегда у Марьяши покупаю, хлеб у неё духовитый, лучше не надо.
До деревни оказалось с гаком пять вёрст. Шли берегом, потом мокрым болотистым лесом. Над головами жадно звенело комарьё. Такова пустыня русская, водами преизобильная.
Деревенька открылась разом: поля вокруг малые, народ лесом кормится, и лес к избам близко подходит. А так - всё, как в Туле: чёрные избы, слюдяные окошки, хавронья лежит в проезжей луже, и рядом гуси плавают.
Марьяша - рябая тараторка, вынесла деду заранее приготовленный хлеб, выслушала просьбу, многозначительно поджала губы:
- Уж и не знаю, как быть... ну да уж что с вами делать, не пропадать же божьему человеку. А уж ты, святой отец, помяни меня в молитве, когда хлеб кушать будешь.
Семён вспомнил о накидке, делающей его похожим на небывалого монаха в неуставном белом каптыре, и промолчал, не стал смущать добрую самаритянку объяснениями.
Марьяша вынесла ещё одну ковригу, с поклоном приняла деньги. Дед Богдан упрятал ковригу в полотняную суму, вручил её Семёну.
Вышли за деревню. Дед Богдан указал торную тропу.
- Ходко пойдёшь - дня через три в Костроме будешь. А там спросишь дорогу, язык и до Киева доведёт. На вот тебе, чтобы не скудаться в пути. Мне ни к чему, а тебе пригодится.
Семён с испугом глянул на деда, который протягивал ему тугой кошель, набитый серебром. Там наверняка были уложены все дирхемы, заработанные вчерашним днём, а может быть, и сверх того досыпано.
- Что ты! - замахал руками Семён. - Как можно... тут целое богатство... кто я такой, чтобы этакие деньжищи брать?
- Бери, пока дают, - усмехнулся дед. - Чать вместе работали, значит, не чужой кусок заедаешь. Семён, поклонившись, принял деньги.
- Счастливого пути, - произнёс старик, - дорога скатертью. - Он помолчал и добавил: - А обо мне, уж будь добр, не сказывай. Я человек маленький, тихий.
- Крест свят! - побожился Семён. - Как рыба буду.
- А ежели не приживёшься в дому или просто надумаешь, то воротайся сюда. А то одному уж больно скорбно.
Дед Богдан повернулся и, не оглядываясь, заспешил по дороге. Семён долго стоял, глядя ему вслед, и, лишь когда старик исчез за деревьями, пошёл по указанной тропе.



Часть II


Всякий раз, как их повернут к мятежу, они будут ввергнуты туда.
Коран, сура 4 Женщины, аят 93


Блажен, кому отпущены беззакония и чьи грехи покрыты!
Псалтирь, псаяом 31


Полжизни прошло, как не было, воды в речке Упрейке утекло - решетом не переносить, а всё так же журчит речушка на перекатах, спит в затонах, обещая налимьи ямы и чёрных хрустких раков, колдовски чернеет у мельничьих плотин, скрывая в бездонном омутье бледных русалок-утопленниц и дядьку-водяного, озеленевшего воглым мохом. Ничуть не изменилась Упрейка за двунадесят лет. Недаром в светских кантах поётся: "Речка - времени теченье..." Есть ли что постоянней времени? Сам старишься, а время знай себе журчит.
Семён остановился на знакомом берегу, присел на камень, опустив в воду гудящие ноги. Снизу наплыла стайка малявок, уклеюшки вились вокруг пальцев, щекотно пощипывали кожу. Семён вытер лоб краем куфии. Вот и прибрёл к дому: всё вокруг знакомо и ясно, словно в мучительных невольничьих снах. Дорога тянется на Упов Брод, а за ним - к Туле; в другую сторону - Дедилов городок, путь к Непрядве и Дону. А поперек - неширокая хоженая тропа от Бородина к сельцу Долгому. Вон оно, сельцо, - за пригорком; изб не видать, а старые липы, саженные под окнами, стоят купно, издали указуя деревню.
На самом перекрёстке вкопан деревянный крест. Осенние непогоды потемнили и раструхлявили древесину, крест покосился, грозясь рухнуть. Знать, давно поставлен. А ведь когда Семен за солью уходил, никакого креста ещё не было. Видно, и в родных местах жизнь своим чередом катила. Может, подловили тут на межпутье лихие люди прохожего человека, а вернее, закопан при дороге удавленник или иной кто, сотворихом над собою смертный грех и, не чая жизни будущего века, осуетишася в помышлениях своих и самовольно смертию умре.
Нарядный щегол суетливо вспорхнул на косую перекладину, замер на миг, исповедуя Семёна блестящим глазом. Говорят, неприкаянная душа так-то летает округ своей могилы, встречает идущих, просит молитвы, которой сама не умеет творить.
- Господь тебя простит, птаха, - произнёс Семён, - а аз грешный и подавно прощаю.
Птица шумно порхнула в воздух и канула в кустах.
Семён снял куфию, добыл из котомки узелок с золой, что нагрёб на прошлой ночёвке, и простирнул белый плат. Сам тоже кой-как ополоснулся, не в бане, конечно, а всё посвежее - негоже домой оборванцем являться, словно сын блудный, прогулявший отцовское благословение. Следом намочил просоленную рубаху, вымыл её как умел. Выжимать мокрое не стал, развешал по кустам, куфию пристроил на кресте - мёртвому не обидно, а одёжка отвисится, будет что катанная. Остались на Семёне одни шальвары да широкий матерчатый пояс, под которым змеей свернулся индийский клинок. Оружие показывать Семён не хотел, не та вещь, чтобы хвастать. А вот босиком он в село входить не станет. Прочные канибадамские сапоги тем хороши, что даже стоптанными не теряют нарядного вида. Семён обулся, подождал ещё немного, покуда окапала его постирушка, затем старательно облачился. Влажная одежда не .успела как следует просохнуть, ну да это не беда, на теле досохнет: летом погода что мать родна - дождиком помочит, солнышком обсушит.
Уходя, Семён оглянулся. Щегол снова сидел на перекладине и, нахохлившись, смотрел вслед путнику.
Деревня вольно раскинулась под широким, не палящим небом. Избы с жёлтыми соломенными и серыми камышовыми крышами разбрелись под пригорком. Кое-где над крышами подымаются дымы - к вечеру народ с поля вернётся, и в семьях, что побогаче, где людей много, будут хлебать горячее. А маломощные - так покусочничают, у них и печей-то порой нет, зимами по-чёрному избы топят, словно баню.
Свой дом Семён увидел сразу, он с пригорка хорошо заметен, хотя брёвна, когда-то новые, потемнели и не так бросались в глаза. Но центовая труба стоит высоко, и дымок над ней вьётся - значит, не порушилась семья, крепко живут.
Семён перекрестился привычным двуперстным знамением и, смиряя колотящееся в самом горле сердце, потихоньку пошёл вниз.
Вблизи дом казался уже не таким знакомым: ворота поставлены новые, другой наличник вырезан над окном, и само окошко не слюдяное, как прежде было, а стеклянное.
Семён постучал согнутым перстом о наличник. За стеклом мелькнула тень, густой бабий голос крикнул:
- Проходи, батюшка, дальше! У нас самих есть нечего.
Семён вгляделся в старушечье лицо и позвал:
- Олёна, это ты, что ль?
Окошко распахнулось, Олёна - Никитина жена, постаревшая и почти неузнаваемая, высунулась на улицу.
- А ты-то, батюшка, кто таков? - спросила она и вдруг ахнула: - Да никак - Сёмка!



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 [ 9 ] 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.