Чтение 9–й страницы книги ~Ненависть~

Диз начинает возражать - конечно, признательна, Райдер, что ты, - но руки брата уже сжимают ее тонкую и ломкую, как игла, талию и вдруг опрокидывают на спину. Теперь подлокотник больно упирается в лопатки. И то, другое, твердое - тоже продолжает упираться.

"Сейчас я тебе покажу, как надо целовать".

Что-то темное и страшное прорывается и кричит вместе с ней.

"Ш-ш", - улыбается Райдер, и крик замирает на губах Диз, чтобы впитать это "ш-ш" и сохранить его в себе на долгие годы, как раковина хранит в своих недрах жемчужину, чтобы потом, в единственный верный миг, приоткрыть створки и показать этот клад тому, для кого его хранили.

"Всегда делай то, что говорят старшие, Диз. Всегда".

"Хочешь стать блистательной леди, сестренка?" - шепчет Рейдер. Или это Гэрет? Он тоже здесь, рядом. Где твои надежные руки, Гэрет? Вот они... вот...

"Хочу", - одними губами говорит она, потому что сказать что-то другое не имеет права.

"Блистательная леди должна уметь целоваться. И еще кое-что".

"Танцевать?" - слышит свой голос Диз.

Смех: Райдера, Гэрета, куклы.

"Да... Танцевать..."

...- Ох черт! Сколько ж мороки с этой бабой!

- Держи ее, держи!

- Че-ерт! Привязать ее, что ли?

- Сдурел?! Она ж и так чуть жива.

- Чуть жива, а бьется как... как... да держи ее!

- Знать бы, что ей там бредится.

- Ты чего... и правда хочешь это знать?

...Больно!

Терпи, Диз даль Кэлеби.

Блистательные молодые леди умеют терпеть.

Солнечные пятна ползли внутри ее век, дрожали, дергались, плакали. Но были. Диз открыла глаза, снова закрыла их, не успев осознать, что видит и видит ли вообще. И открыла, превозмогая страшную, нечеловеческую усталость.

Серый потолок, затянутый липкой паутиной. Паутина усеяна трупиками мух. Трещины на потолке, кое-где замазанные глиной, но чаще откровенно зевающие пустыми провалами ртов. Вот что она видела.

Она лежала на спине, прямая и неподвижная, почти неживая. Хотя нет - всё-таки живая. Она поняла это, когда попыталась приподняться и тут же выгнулась, тихо взвыв сквозь зубы от слепящей вспышки боли. Диз подняла руку, коснулась левого плеча, ощутив пальцами шершавую поверхность бинтовой повязки, снова застонала от боли, тихо, зло. И только теперь увидела, что обнажена.

Она не успела даже понять, что чувствует в связи с этим открытием, - глухо заскрежетал отодвигаемый засов, и ее уединение нарушили.

- О! Очухалась! - почти разочарованно сказал крепкий мужик крестьянского вида, переступая порог маленькой сырой комнатки с обитой железом дверью и крохотным зарешеченным окошком под самым потолком. - А мы уж и надежду потеряли, - ядовито добавил он, подходя ближе.

Диз приподнялась, полная твердого намерения врезать этому гаду по ухмыляющейся роже, но стоило ей сесть в постели (состоящей, к слову, из грубого шерстяного одеяла и подушки, набитой вонючей мочалой), как то, что она считала солнечными пятнами, обрушилось на неё подобно безжалостному равнодушному кулаку, сшибая назад, в темную прорву, в которой она пробыла... черт, сколько же?

- Где я? - прохрипела Диз, поразившись тому, каким слабым и беспомощным был ее голос.

- Где! - хохотнул мужик, - Оглядись, красавица. Ты в каземате!

Это она уже поняла. Память понемногу возвращалась, и теперь Диз осознавала, что пробудиться в другом месте не могла - или в тюрьме, или в аду. Она не знала, кто подстрелил ее, когда она была уже так близка к своей цели, но этот кто-то явно добился своего, хоть ему и не удалось отправить ее на тот свет. Ее подобрали, не оставив без внимания окровавленный меч, валяющийся на земле, потом нашли труп той женщины... И всё встало на свои места.

- Рад, что ты очухалась, милая, - сухо произнес мужик, вырывая ее из задумчивости. - Будь теперь любезна пожрать сама, надоело с тобой нянчиться, по правде говоря.

Он швырнул миску с густой, дурно пахнущей похлебкой на колени Диз. Та тупо уставилась в тарелку, потом покачала головой.

- Что? Мы уже начинаем капризничать? Жри, стерва! Слышишь? Не хватало, чтобы ты теперь померла!

- Где моя одежда? - с трудом сдерживая клокочущую в горле ярость, спросила Диз. Она уже заметила, что мужик не слишком взволнован ее наготой - должно быть, за то время, что она здесь лежит, успел насмотреться... А может, и не ограничился созерцанием.

- На что она тебе, красавица? Твоими прелестями тут никто особо не интересуется. Хотя, если хочешь, принесу тебе какую-нибудь тряпицу... А хотя, недолго тебе осталось грешную землю топтать, вполне обойдешься.

- В чем меня обвиняют? - спросила Диз, сама не зная зачем. Ей ведь был прекрасно известен ответ.

Мужик покосился на нее, хмыкнул, покачал головой:

- Память отшибло? Ну что ж, беда твоя. Небось, как Клирис нашу мордовала, при памяти была.

Белая кость в темных волосах. Крови мало, почти нет, - а кость ослепительно белеет среди сбившихся каштановых прядей.

- Почему я еще жива?

Ее тюремщик, кажется, удивился. Потом скривился, сплюнул.

- Так и я о том же, - зло бросил ои. - У нас же теперь... закон! Мать его так... Чтоб всё по закону! И тебя, тварь юродивую, староста выходить велел. Чтоб до суда дожила. Чтоб повесить тебя по всем правилам. Как полагается.

"Смешно, - подумала Диз. - Ухаживать за мной, вытягивать из могилы, только чтобы казнить по всем правилам. Смешно".

- Чего улыбаешься, стерва? - обозлился мужик. - Жри, я сказал! На погосте улыбаться будешь!

- Сколько я здесь? - внезапно побелев, оборвала его Диз. Она уже не улыбалась, и это немного успокоило тюремщика.

- Сколько, сколько... - угрюмо огрызнулся он. - Месяц уже, почитай... ну да, точно. Месяц тут валяешься, графиня, понимаешь! За чахоточными такого ухода нет, как за тобой, зараза...

- Месяц?! - закричала Диз, резко садясь в постели. Кажется, такой порыв со стороны женщины, еще вчера стоявшей одной ногой в могиле, немного озадачил тюремщика.

- Че ты ерепенишься? - бросил он, отводя глаза в попытке скрыть замешательство под пылающим взглядом Диз. - Провалялась тут, а нам морока...

"Месяц. Месяц. До Вейнтгейма отсюда две, самое большее три недели пути. Он уже там. О Господи, он уже там, он почти там!"

Она не издала ни звука. Просто отдернула покрывало, швырнув жестяную миску с похлебкой о каменную стену, и встала: белая, как смерть, голая, с окровавленной повязкой на плече, с превратившейся в колтун рыжей косой, темная, страшная.

- А ну ляг! - заорал мужик, и она наотмашь ударила его по зубам.

Мужик повалился на спину, заорал. В камеру немедленно вбежал его напарник, мгновенно оценил обстановку, рванулся вперед, схватил Диз за горло, тряхнул, впился в раненое плечо. Но она уже обмякла в его руках, уже падала, кружась и подрагивая, в залитый солнечным светом сад, в маленькую Диз даль Кэлеби, в Диз даль Кэлеби без косы...

"Мама! Мама, Миледи Мамочка!"

"Что, Диз?"

"Мама! Мне так больно, мама!"

"Перестань, Диз. Прекрати".

Белое лицо в оконном проеме. Крик - сдавленный, хриплый. Спертое прерывистое дыхание: "Тихо, ти-ихо, ш-ш-ш..."

"Мама!"

"Ну что такое?"

"Мама, они обижают меня, мама!"

"Не говори ерунды. - Голос мамы такой спокойный, такой уверенный, так трудно не успокоиться, так трудно не поверить... - Твои братья любят тебя. Мы все любим тебя. И они желают тебе добра. Все желают тебе добра".

"Но..."

"Молчи, Диз! Когда говорят старшие, надо молчать! И слушать, и делать то, что они говорят! Старшие лучше знают, тебе понятно?!"

Белое лицо за окном, и опять то самое дыхание. Очень больно. От слез не видно неба. С неба падает снег.

"Ну-ка, дочка, расскажи, что делают твои братики. Мама говорит, ты жалуешься, будто они тебя обижают?"

"Н-нет, Милорд Отец... Они..."

"Что они делают? Говори, не бойся".

"Они меня... г-гладят... и..."

"Конечно, гладят, они ведь тебя любят. Почему братья не могут погладить свою сестру?"

"Но мне больно!"

"Диз, ты же знаешь, что твои братья - дворяне. Они никогда не сделают больно леди. Всё, что они делают для леди, хорошо. Всё, что они делают для леди, правильно".

Белое лицо. В снегу. Белая улыбка, мертвая, синие губы, скованные коркой льда.

"Я..."

"Они всё делают правильно. Хватит говорить глупости", - произносит отец, и его улыбка такая же белая и жаркая, как улыбка белого лица, как колючки снежного лица за окном. И Диз осознает: он всё понимает.

Он всё понимает.

"Мама, мама, Миледи Мама..."

"Ш-ш"...

- Ш-ша, тихо, девка!

- Пустите меня, - выдохнула Диз, вцепившись в грубую горячую руку, запустив восковые пальцы в жесткие курчавые волосы, - пустите, пожалуйста! Я не могу... я должна...

- Ну да, должна ты... Лежи, девка...

- Пожалуйста! Я умоляю вас! Я должна успеть! Я должна догнать его! - Она рыдала, содрогаясь всем телом и в отчаянии прижимаясь к равнодушной чужой руке. - Пожалуйста, пожалуйста, я должна успеть убить его!

- Что-о?! Еще кого-то порешить хочешь?! И меня в пособники кличешь? Ну вконец обнаглела!

- Пожалуйста... - Слезы градом катились по ее пылающему лицу, она захлебывалась и давилась ими, но продолжала умолять: - Прошу вас! Я должна успеть... Тогда я не успела, он пришел раньше меня. Теперь я должна успеть! Я не могу опоздать, не могу!

- Скоро тебе спешить будет некуда, - с внезапным дружелюбием ответил тюремщик и, осторожно отняв от своего предплечья слабые руки, уложил Диз на подушку.

- Пожалуйста... Теперь я должна успеть... - Тряпка, смоченная в травах, легла на ее лоб.

- Тихо. Спи. Бедолага...

"Диз!"

Она вздрогнула, разжала пальцы, спохватилась, отчаянно попыталась удержать вываливающийся из рук предмет, но не успела. Сталь пронзительным звоном рассекла гулкую тишину зала, мелко задрожала на мраморном полу.

"Диз?!"

Она подняла голову, сцепив зубы с такой силой, что свело скулы. Гэрет почти бежал к ней через зал, гремя шпорами. Мимолетный взгляд в ее застывшее лицо, потом вниз - изумленный, недоверчивый. Он наклонился, поднял с пола то, что она уронила, посмотрел на увешанную оружием стену, на короткий клинок в своих руках, снова на Диз.

"Ты что здесь делала?"

Она молчит. Сцепила зубы и молчит, словно на допросе, на котором ни слова нельзя проронить. Ни словечка. Иначе - конец.

Рука в железной перчатке сжала ее плечо...

...плечо! о Господи, мое плечо!..

...Встряхнула. Та самая рука, которая когда-то была нежной. Она и теперь иногда бывает нежной... но Диз ненавидит эту нежность в тысячу раз сильнее, чем ее нынешнюю грубость.

"Что ты делаешь в оружейной, я спрашиваю?! Зачем сняла меч? Черт, да как у тебя силенок-то хватило?!"

Диз дернула плечом, порывисто, брезгливо. Гэрет криво улыбнулся, подхватил ее под локоть:

"Ну ладно, пойдем".

"Куда еще?" - огрызнулась Диз, безуспешно пытаясь вырвать руку.

"Увидишь!"

Они уже не дарят ей кукол. Давно не дарят. Теперь Гэрет просто приходит за ней, когда ему вздумается, - вернее, когда вздумается Райдеру. И пусть она только посмеет не пойти. Пусть только попробует.

"Ложись", - грубо сказал Райдер, как только Гэрет втолкнул Диз в его комнату. Он стоял лицом к окну, в латах, хмурый и темный, как туча. Диз на миг застыла, потом мотнула головой. "Нет".

Райдер обернулся. Диз отшатнулась. Он подошел к ней, положил руки ей на плечи. Совсем не грубо, вопреки ее ожиданиям, но выражение его лица, вернее, неподвижной маски, которая его сегодня заменяла, ударило сильнее кулака.

"Диз, ты знаешь, что мать решила отправить тебя в пансион?"

Она не знала. Хотя давно пора. В самом деле, давно ведь уже пора - ей десять лет, и все ее сверстницы учатся в пансионах... Все, но - не она. Она была нужна здесь. А вот теперь... Это замечательно... Так замечательно... Так...

"Правда?" - хрипло переспросила Диз. Райдер кивнул, не убирая рук с ее плеч. "Правда..." - прошептала она. "Диз... Ну... - кажется, Райдер был растроган. - Ну не надо, сестренка, перестань. Ну не реви, ты ведь уже большая".

"Правда..." - шептала она, и жгучие слезы яростной радости струились по ее впалым щекам. Узкие синие глаза взметнулись к расслабившемуся лицу брата.

"Вот что, - подобревшим голосом проговорил он, - сегодня мы с Гэретом уходим в поход... ты же знаешь? До твоего отъезда мы не вернемся. Давай сделаем так, чтобы это прощание нам запомнилось, хорошо?"

Диз сдержала клокочущий истеричный смешок, рвущийся из горла. Прощание! О, прощание - ни одно слово никогда не звучало в устах ее брата так сладко! Прощание! Я уеду отсюда, наконец уеду отсюда, и, если мне немного повезет, вас обоих убьют на войне до того, как я вернусь, и...

Она застыла, потрясенная протестующим воплем, взорвавшимся в ней одновременно с этой мыслью.

"Нет! Нет! Не-е-ет!"

И тогда Диз впервые увидела девочку в синей тунике.

Она стояла у окна, оперевшись о подоконник маленькими руками, и в ужасе качала головой.

"Нет, Диз, - шепнула она. - Их не должны убить на войне, нет! Нет".

Райдер нахмурился, обернулся, чуть заметно пожал плечами:

"Диз? Что ты там увидела?"

Ей стоило неимоверного усилия оторвать широко распахнутые глаза от крохотной фигурки у окна и перевести их на брата, когда она поняла, что тот ничего не видит. Гэрет, наверное, тоже.

"Я понимаю, эта новость сразила тебя... Я не должен был... К черту, - раздраженно оборвал он себя и небрежно провел пальцами по щеке сестры, царапая звеньями перчатки ее кожу. - Ложись, девочка, и давай попрощаемся как следует".

"Что ты делаешь в оружейной, я спрашиваю?! Зачем сняла меч?"

Она и сама не знала. Тогда - не знала. Этот меч позвал ее, когда Диз шла через зал на кухню. Она откликнулась. Теперь понимала: не зря.

Не зря.

"Как у тебя силенок-то хватило..."

В самом деле, как?..

Райдер возился долго, у него никак не получалось. Он пыхтел и ворочался, багровея от злости и напряжения. Потом, отчаявшись, свирепо отпихнул Диз от себя и встал.

"Да ладно, далась тебе эта Констанс..." - тихо, думая, что Диз не слышит его, сказал Гэрет. Райдер метнул в него испепеляющий взгляд и отошел к окну. Диз повернула голову. Девочки уже не было.

"Вот как. Наш Райдер, оказывается, влюблен", - подумала Диз и расхохоталась. Райдер обернулся. Она не видела лица брата, и это, возможно, тогда спасло ей жизнь.

"Чего ржешь?!" - яростно выкрикнул он. Диз подавила смех и запрокинула голову на подушку, закрыв глаза и кусая губы, упрямо растягивающиеся в улыбку.

"Ну, что встал? - заорал Райдер, видя нерешительность Гэрета. - Заканчивай с ней и пойдем!"

Гэрет сделал все быстро. Кажется, он был немного смущен. Встав, он не потрепал Диз по щеке и не поцеловал небрежно в затылок, как делал обычно. Он даже не взглянул на нее. Райдер увидел, что тот закончил, и пошел к двери. Гэрет, помешкав, двинулся за ним.

"Братики..."

Они замерли в совершенно одинаковых позах - полуобернувшись: двое взрослых мужчин, двое закованных в железо солдат, двое насильников - удачливый и неудачливый, глядя на свою маленькую обнаженную жертву, сидящую на смятых простынях и улыбающуюся помертвевшими белыми губами. Они видели эту улыбку в первый и в последний раз, но те, кого Диз даль Кэлеби встретит на своем тернистом жизненном пути, будут видеть эту улыбку неоднократно. Только эту. Другой уже не останется.

"Братики... Вернитесь живыми, братики. Пожалуйста. Ваша сестренка Диз будет ждать вас".

И, не в силах более выносить их потрясенных взглядов, она откинулась на спину и снова расхохоталась. Голая десятилетняя девочка с новой улыбкой лежала на той самой постели, где пять лет назад ее сломали пополам, и смеялась так, словно была счастлива.

"Вернитесь, - беззвучно шептали ее губы. - Вернитесь, братики. Сейчас я еще маленькая, у меня так мало сил, но из пансиона я приду взрослой... Совсем взрослой... Я вам понравлюсь такой, вот увидите".

Когда она открыла глаза, ее братьев уже не было в комнате. В тот день они видели свою маленькую сестру в последний раз, и им запомнилось прощание.

А девочка в синей тунике снова была там.

"Ты вырастешь быстро, Диз", - сказала она.

Диз села и спросила:

"Кто ты?"

И девочка ответила:

"Ненависть".

* * *

Путь в Вейнтгейм лежал через Тэберг. На самом деле это была не самая короткая дорога, приходилось сделать небольшой крюк, но местность, которую этот путь огибал, болотистая и малозаселенная, славилась паршивыми трактами. Отказываясь от такого маршрута, Дэмьен даже экономил время.

Во всяком случае, он не переставал себя в этом убеждать.

Что ему делать в Тэберге? Да ровным счетом ничего. Он собирался просто проехать через него, возможно, продать меч Ратника, заработав несколько лишних сотен, на которые можно будет всласть погулять в Вейнтгейме, прежде чем бросаться головой в омут. Он думал об этом все время и даже понемногу начинал верить себе, но, когда на закате восьмого дня пути на горизонте вырос темный силуэт крепостной стены Тэберга, все благоразумные мысли с жалобным звоном разлетелись вдребезги о стену неизбежной правды. Дэмьен остался в Тэберге на ночь, более того - потратил почти два часа на поиски той самой гостиницы. Странно, он совершенно не помнил, где она располагалась, не говоря уж о ее названии. До последней минуты он тешил себя надеждой, что ее так и не отстроили после пожара, но его ждало сладкое разочарование. Она по-прежнему стояла там, почти не изменившись, даже более нарядная и богатая, чем три года назад, - свежая краска блестела на ставнях и дверном косяке, диабазовые плиты стен были тщательно отполированы, вывеска начищена до блеска.

Дэмьен нерешительно подошел к двери, ведя лошадь в поводу, и замер, чувствуя, как к горлу подкатывает комок.

"А если она там?! - внезапно почти в ужасе подумал он. - Если там... Диз?.. Нет. Нет, если там она... темноволосая плясунья. Если она там?"

Что ж, если она там, значит, он не поедет в Вейнтгейм. Если сейчас он переступит порог и увидит ее у стойки, усталую, немного грустную, в том же оранжевом платье, если она поднимет глаза, если они скользнут по нему с прежней неуловимой насмешкой, если он снова, то ли подумает, то ли поймет: "И больше ничего не надо", он не поедет в Вейнтгейм.