read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



"Ну что приперся-то? Все неймется тебе? - взглядом осведомился мраморный Потемкин. - Опять будешь морды бить? Пинать сапожищами?"
"Это, ваша светлость, как получится", - мельком глянул на него Буров, сделал резкий выдох и сосредоточил все внимание на Бойцах. Те устроились в тылу, у двери, аккурат за его спиной. Злой волшебник расположился фронтально, с непринужденностью опершись задом о бильярд. Что-то в жилистой его фигуре было фатоватое, вместе с тем зловещее, вызывающее отвращение и необъяснимую брезгливость. Словно при виде гадины, хотелось или убить его, или убежать прочь. А потом вернуться и все же убить.
- Итак, сударь, вашему положению не позавидуешь, - сразу взял быка за рога черный маг, и ноздри его породистого носа хищно раздулись. - Вы знаете непозволительно много и остались в скорбном одиночестве. Граф Орлов-Чесменский, хвала богам, пребывает в агонии, а персону, способную реально помочь вам, вы только что отвергли. Посему предлагаю открыть известный вам секрет и вступить в члены могущественной тайной организации, которую я скромно имею честь представлять. А иначе, - он усмехнулся и пальцем показал Бурову за спину, - Асаил с Ави-Албоном479 заберут секрет и без вашего участия. Вместе с мозгом.
Услышав имена свои, сикарии обрадовались, мгновенно переменили позы и с быстротою молний взмахнули свиноколами. Надрывно взвизгнул рассекаемый воздух, печально застонал под богатырскими ногами пол. Ох, жуть...
"А ведь заставят обрезание сделать, это у них главный вопрос... Нет, ну его на хрен", - быстро посоветовался с самим собой Буров, встал поудобней, "отдал якоря", выказывая мучительную работу мысли, принялся чесать затылок и наконец заинтересованно спросил:
- А оплачивают проезд у вас в оба конца?
И тут же из рукава его, натягивая упругий шнур этаким свистящим первомайским раскидайчиком480, вылетел "клык дьявола". Бедному сикарию Асаилу точно в глаз. Вернее, в мозг. Миг - и, выдернув кинжал из страшной раны, Буров направил его Ави-Албону в кадык. Как всегда, с убийственной точностью. Все это случилось настолько стремительно, на один счет, что оба сикария рухнули синхронно, в унисон, причем на одинаковый манер - мордами об пол. Хрустнуло, чмокнуло, грохнуло, и наступила гробовая тишина. Правда, ненадолго.
- Ах, значит, так? - грозно прошипел де Гард, вытянулся в струну и принялся делать пассы в сторону приближающегося Бурова. - Славой Гедулаха, по повелению Иеседа, с милостивого соизволения Малхута заклинаю тебя, о Елохим, именем Невыразимого и прозванием Нерожденного...
Неожиданно он замолчал, вытаращился с изумлением на Бурова, разом побледнел как мел и пошатнулся. Потом с видимым усилием сделал нетвердый шаг, страшно и утробно вскрикнул, и... его вырвало прямо на бильярд. Обильно, так, что зашло во все лузы. А Буров вдруг почувствовал, что перстень, подаренный при расставании Калиостро, стал обжигающе горяч и ощутимо тесен, причем камень его при близком рассмотрении налился тусклым водянистым светом. Вот это чудеса! Вот это практическая магия! Ай да полковник Феникс, ай да Великий Копт! Шутки прочь, ведь и впрямь великий. Мерси чувствительное за презент, рахмат огромный от всей души. Вроде бы и невелико колечко, неказисто, неприметно собой, а вот волшебнику ее величества поперек глотки будет. Да еще как - бильярд уделан начисто, наборный паркет тоже, еще бы немного, и мраморному Потемкину пришлось бы очень несладко. Сразу чувствовалось, что черный маг любил покушать, любил... А между тем начался второй раунд.
- Ап! - страшно закричал волшебник, вытер губы батистовым платком и уверенным движением жилистой руки вытянул из ножен клинок. - Барра!481
Клинок был изогнутый, светящийся, самый что ни на есть магический, режущий любую материальную субстанцию с поразительной легкостью. Что ему харасанский булат, что ему кольчуга из Солука482. Так, тьфу. Только ведь и Буров был не лыком шит, даром что волшбе и волхвованию не обучен.
- Хрен тебе, - ухмыльнулся он, натянул перчатку из кожи сикария да и тоже вытащил клинок, трофейный, изогнутый, напоминающий серп. Светящийся не хуже де Гардова.
И началась потеха, правда, скоро кончилась. Клинки, скрестившись, клацнули, хрустнули, пошли трещинами и потухли. Мгновение - и они распались на части, оставив фехтовальщикам лишь короткие рукояти. Правда, увесистые, - Буров, например, швырнув свою, с легкостью подбил де Гарду глаз, и тот окончательно рассвирепел.
- О, да снизойдет же на меня дух Совохая Хушатянина, храбреца и силача, что убил Сафута, одного из потомков Рефаимов, в битве при Гоби!483 - Он снова принялся делать пассы, но уже не в сторону Бурова, а в направлении купающихся нимф, вольно резвящихся на потолке. - Именем Адонаи, Сущего в Сущем, и да будет так!
Похоже, начался третий раунд. Только Буров был не на ринге и удара гонга ждать не стал, врезал от всей души волшебнику поддых. Трудно сказать, снизошел ли на того дух Совохая, храбреца и силача, но залег он сразу, даже не пикнул, причем в самом центре зловонного моря разливанного. Перевернувшись на бок, скорчился, подобрал под себя ноги и затих - этаким гигантским черным эмбрионом. Подходить к нему близко, а уж тем паче иметь с ним какие-нибудь дела совершенно не хотелось. Ну разве что мокрое, и на приличном расстоянии... Только не стоил сей мозгляк ни "клыка дьявола", ни выстрела из волыны - слишком много чести. А вот сыграть с ним в бильярд по своим правилам, так, чтобы лузами накрылся...
- Никуда не уходи, ладно? - тихо попросил Буров, резко развернулся и направился к полочке, где лежали кии. Однако не послушал его черный маг - выполнил длинный перекат, мигом поднялся на ноги и стремительно, в ореоле брызг, молнией метнулся из бильярдной. Сделано это было настолько мастерски, с такой удивительной ловкостью, напором и быстротой, что не осталось сомнений - да, дух богатыря Совохая все-таки снизошел на мастера каббалы.
"Ишь ты, гад, видать, жаловаться побежал", - глянул ему в спину Буров, преследовать не стал, положил кий на место да и тоже подался из бильярдной: дохлые сикарии да запомоенный Потемкин компания не очень-то приятная. Да и вообще, если по большому счету, требовалось немедля линять в произвольном направлении - ушатанного бильярда ее величество точно не простит484, быстренько припомнит все хорошее, да и фаворит с де Гардом, если что, живо освежат ей память. А кавалер Шешковский им в том поможет. Так что - ноги в руки, полный газ и ходу, ходу, ходу... Что Буров и сделал - выбрался из палат, сел в карету и покатил нах хаузе собирать вещички. В глубине души, если честно, он был не доволен собой: ну да, с сикариями разобрался, а вот с де Гардом-то сплоховал, нет бы и его тоже на рандеву с Яхве. Хорошо еще не поддался на происки державной самоуверенной искусительницы. Увы, Екатерина Алексеевна, увы, по половому вопросу - к Платону Александровичу, а Вася Буров не продается - ни за чины, ни за караты. Ему куда как лучше с отъявленной шпионкой, прошедшей огонь, воду, медные трубы и постель Итальянского дьявола. Кстати, где она сейчас, как?
А Лаура, как вскоре выяснилось, находилась у Бурова в спальне - лежала на кровати в прескверном настроении и читала на ночь глядя ужасающий роман485. Как она попала без ключа в апартаменты? Интересно, очень интересно. Только ни о чем Буров спрашивать ее не стал, добро улыбнулся, радостно кивнул и, быстро сняв парадный свой камзол, ласково и нежно заключил в объятья.
- Ну, здравствуй моя хорошая, здравствуй. Я тоже по тебе...
И, разом замолчав, нахмурился, поняв, что у Лауры забинтовано плечо.
- Это что, новая мода?
- Это ранение, касательное. Так, ерунда, - вяло отреагировала Лаура, скорбно улыбнулась, и стало ясно, что она чертовски измотана. - У меня был сегодня тяжелый день. Одной стрельбой не обошлось... Вон, посмотри на столе. Только осторожно...
Буров встал, молча подошел, открыл картонную коробку из-под шляпы, и глаза его недобро прищурились - на дне лежали окровавленные останки змеи. Причем отлично известной ему породы486 - радужной болотной гадюки, пожалуй, единственной из длиннозубых487 обладающей ядом с гарантированной, стопроцентной летальностью. Редчайшая разновидность, великолепный экземпляр, машина для убийства, называемая Посвященными "рептилией края загробной радуги". Как она попала сюда, на невские берега? Из каирских-то болот? Да, чудеса. Еще какие! Гадюка эта была не только разноцветна, на редкость экзотична и смертельно зубаста, но еще и перната - к телу ее каким-то странным образом лепилась пара голубиных крыльев. А еще говорят, что рожденный ползать летать не может...
- Эта птичка божья сегодня запорхнула ко мне в спальню. - Лаура тяжело вздохнула, брезгливо оттопырила губу и хрустко, с неожиданной экспрессией перевернула книжную страницу. - Хорошо, я успела среагировать и размазать ее по стене. Подносом, на котором стыл мой кофе. Послеобеденный отдых, такую мать! Бальзам для нервов, души и тела... В общем, Вася, я пришла проститься. - Она рывком уселась на кровати, с грохотом, словно надоевшую игрушку, отшвырнула ужасающее чтиво, Завтра утром исчезаю. Совсем мне не нравятся мудозвоны с мушкетами и болотные гадюки с голубиными крыльями. А ну на хрен, куда угодно, только бы отсюда подальше. Россия, она большая...
Вот ведь, почти процитировала Разумовского, один в один...
- Замечательный окрас. И крылья хороши. Сработано на совесть. - Буров коробочку потряс, покрутил, повертел, понаклонял так и этак, вздохнул и с отвращением поставил на место. - Будет нехорошо, если такие налетят стаей. В общем, Лаура батьковна, если возражений нет, отчалю-ка я рано утречком вместе с тобой. А то сегодня погорячился, и кое-кто теперь холодный лежит...
Вот такая песня, "Come Together"488. Грустная, на мотив мендельсоновского марша. Однако для Лауры она прозвучала рождественским хоралом.
- Я не против, - обрадовалась она, и в глазах ее вспыхнула надежда. - Затеряться в Сибирии, перезимовать в каком-нибудь далеком остроге489, а по весне можно и в Америку. На любимом отечестве, которое живет по принципу: tout pour moi - rien par moi490, свет клином не сошелся. Главное - побыстрее убраться отсюда.
От ее упаднического настроения не осталось и следа: коллектив, пусть даже и не ахти какой, - сила.
- Истину глаголете, уважаемая. - Буров кивнул и принялся в темпе вальса собирать вещички. Ему было все равно - куда, что-то он устал от всей этой суеты, фальши, дрязг и дешевых интриг. Стоило бежать аж в восемнадцатый век, чтобы снова вляпаться все в то же дерьмо. Теперь дай-то Бог отмыться...
Они пустились в путь в час собаки, когда сильнее всего хочется спать. Дежурный по конюшне был сонлив, конкретно заторможен и ползал еле-еле, словно муха по стеклу. Неловкими руками он взнуздал каурого с белой вызвездью на лбу жеребца, наложил потник, седло, хлопнул хитрое животное по брюху, чтобы выдохнуло воздух, затянул подпруги и с намеком на поклон передал поводья Бурову:
- Ваша светлость, прошу-с.
Затем икнул, вяло почесался и принялся седлать игривую светло-рыжую кобылу для Лауры.
- А ну не балуй, а ну!
Ишь ты, попал точно в масть... Часовые на воротах были тоже сонные, квелые, обласканные Морфеем.
- А ну смирно! Вот я вас! - рявкнул по-отечески на них Буров, вывел в поводу жеребца на улицу, подождал Лауру, устроился в седле. - Ну, как говорится, с Богом.
- А ну его к чертям, - усмехнулась Лаура, с ловкостью амазонки взобралась на кобылу, привычным движением тронула поводья. - В этом сраном мире нужно рассчитывать только на себя. - Запнулась, коротко вздохнула, скрипнула мужским, с высокой лукой, седлом. - И иногда на товарищей. Хотя предают-то только свои...
Буров не ответил, он смотрел на сонную Неву, на спицу Петропавловки, угадывающуюся в легкой дымке, на все это очарование ликующей белой ночи. Петербург, Петроград, Ленинград. Град Петров, знакомый до слез. Когда еще придется свидеться-то? Может, и не придется совсем... Только не время было предаваться сантиментам. Отвел Буров взгляд от зеркала воды, проглотил слюну да и припустил куцей рысью следом за Лаурой...
Им не дано было узнать, что вскоре, тем же утром, мирно почивающего Орлова разбудил невыспавшийся Гарновский.
- Ваше сиятельство, миль пардон, но там прибыли люди от Шешковского. С высочайшим повелением выдать им князя Бурова для дальнейшего его препровождения в ведение Тайной экспедиции. Предерзко себя ведут, без бережения, сапожищами, аки жеребцы копытами, топают.
Некрасивое лицо его выражало тревогу, ненависть, искреннее сопереживание и мучительное желание дать посланникам Шешковского в морду. Так - чтобы вдрызг.
- Сапожищами топают? По моим полам? - грозно прорычал Чесменский, сел, с уханьем, очень по-звериному зевнул. - А ты пошли их на хрен, а вдогонку скажи, что нет его, князя Бурова, отсутствует. Выслан к едрене фене по долгу службы. Все, иди. Да, слышь, князя Бурова-то разбуди потом, скажи, чтоб спешно собирался. Уходить ему надо, уехать, затеряться. Россия не Франция, места хватит. А я ведь, Василий Василич, здесь тоже не задержусь, на хер мне нужна она, такая служба-то. Что, махнешь со мной в Москву, а? Рысаков будем разводить, чаи распивать. Эх, конфетки-бараночки, словно лебеди... Ну все, иди, и пошли их на хрен-то как следует, семиэтажно, от всей души.
А когда Гарновский вышел, он поднялся, удрученно и горестно вздохнул и голосом, полным сожаления, пробурчал:
- Эх, Като, Като, мало Гришка учил тебя жизни, эх, мало. Как есть ты сука, курва немецкая... - И неожиданно, так, что люстры закачались, бухнул кулачищем об стол. - Эй, кто-нибудь, романеи мне в большом стакане! И апельцин! Запорю!..
Нет, ничего этого ни Буров, ни Лаура не знали, - подставляя лица утренней свежести, мчались они во весь карьер на восток. Перед ними лежала Россия, необъятная, как сказал Разумовский, страна. А уж он-то знал, что говорил.

ЭПИЛОГ

I

Быстро опускался вечер. Небо посерело, нахмурилось, клубом роилась мошкара, от реки тянуло сыростью, холодом, запахами тины и мокрого дерева. С криками, похожими на стоны, летели в гнезда уставшие птицы. День угасал.
- Да, боярин, а ведь не за горой стынь, холода-то. - Егорий Рваный взглянул наверх, на приутюжившее деревья небо, мотнул кудлатой головой, вздохнул и ловко угнездил в углях обмазанную глиной утку. - Коли по рябине смотреть, зима ноне ранней будет, снежной. А с хиусом491 да с хлящими492 шутки не шуткуют.
Говорил он гнусаво, в нос, как-то по-особому отрывисто пришмыгивая, - спасибо его милости государеву кату, вырвавшему ноздри заодно с хрящами. Еще и уши обкорнавшему. Слава тебе, Господи, что под личиной493 да под малахаем с опушкой не видно. Да и кому смотреть-то, боярину этому опальному или бабе его? Они, видит Бог, видывали и не такое...
- Ага, зябнут ножки, зябнут ручки, не дожить нам до получки, что-то стало холодать, не пора ли нам поддать, - нейтрально и на редкость фальшиво отреагировал Буров, закончил надраивать ствол и бережно сунул за пояс. - Ты уедешь к северным оленям, в дальний Магадан уеду я...
Он был не в настроении, более того - осталось всего три патрона и действительно с гулькин хрен до заморозков. Вроде бы не курлыкали еще в небе журавли, не порошила еще тайгу метель опавших листьев, но осень уже чувствовалась - и в стылой свежести ночей, и в желтизне осоки, и в низких, тяжелых облаках. Заканчивался август, агонизировало лето - обильное, сибирское, разочаровывающе короткое. А вокруг, невзирая ни на что, продолжала бушевать природа: пенилась, кипела в водоворотах река, била волнами о камни и пороги, ветер, воя, рвал верхушки лиственниц; ухал где-то, собираясь на охоту, филин; хором робко пробовали голоса осторожные ночные птицы. Вот он, ликующий апофеоз флоры и фауны, торжествующая природа-мать, с коей что Буров, что Лаура пообщались изрядно, от души, впечатлений, надо полагать, на оставшуюся жизнь хватит. Впрочем, Бога гневить нечего, до Тобольска все было на редкость мило и довольно цивильно. Более того, путешествовали с приятностью. Подорожная была выписана на имя генерала Черкасова и сопровождающего его особу капитана Ермилова, а кроме того, имелась еще бумажка, из которой явствовало, что вышеозначенные персоны следуют конфиденциально, с ревизией и по долгу службы. Фискальной. И направил их не кто-нибудь, а сам Степан Иванович Шешковский собственной персоной. Словом, поначалу путешествовали, не напрягаясь, - всюду их встречали поклонами, лаской, хлебом-солью, умилением и взятками. Это был не то чтобы удар Остапа Бендера по бездорожью, но хорошо задуманная долгоиграющая афера, основанная на том прискорбном факте, что у российских-то властей обычно рыло в пуху.
Неприятности начались в Тобольске. На званом ужине у местного градоначальника генерал нечаянно повстречал знакомого, так, майоришку одного, Валерьяшку Зубова, - тот командовал карательным отрядом по поимке беглого опасного преступника, выдающего себя за князя Бурова. В общем, вначале была драка, потом стрельба, ну а уж затем, как водится, погоня, по лесам, по долам, по болотам, по чащобам. Еле оторвались, чудом ушли. И все волшебным образом переменилось: Буров отпустил бороду, Лаура забыла про духи, от нее теперь за версту несло дымом, оленьей кожей, березовым ядреным дегтем494. Сам черт не признал бы их, бредущих в дебрях звериными тропами. Шли без суеты, с оглядкой, вели пяток навьюченных пожитками оленей. Мало разговаривали, все больше слушали - бдели. А иначе в тайге нельзя - пропадешь. Вовремя не заметишь сохатого495, "забавницу с кисточками"496 проглядишь, встретишься на узкой тропинке с тунгусом, юкагиром или каряком. Они хоть вроде бы и с государыней в мире, и платят исправно ясак497, а ведь не преминут перерезать горло, да так, что и глазом не моргнешь. Это тебе, люча498, за объясачивание499.
А между тем поспел ужин. Не ахти какой, из трех блюд: утка, запеченная в глине, в собственном соку, белка, жаренная на углях на палочке, да сушеная, кусочками, оленина - взять такую горсть, растереть в порошок, бросить в чашку, залить кипятком - и "магги" с "галлиной бланкой" отдыхают. Ели не спеша, в охотку, отгоняя с яростью осточертевших комаров, пили терпкий, из брусники, чай, щурились на сполохи огня, молчали. Еще один день лета прошел, еще на один день ближе холода.
- Посуду помоете сами. Пойду-ка я спать.
Насытившись, Лаура поднялась, обтерла пальцы о кожаные штаны и энергично, целеустремленным шагом прошествовала в кусты. Потом сорвала веточку посимпатичней, пообкусала ее конец и, выдраив зубы размочаленным деревом, отправилась в балаган - сложенный наподобие ленинского, только из еловых лап - шалаш500. Какие, к черту, ароматические ванны, "притирания Дианы", "маски Поппеи" и "перчатки Венеры"501. Спать, спать, спать. Не раздеваясь, не снимая личины. Спать.
- Иди, боярыня, с Богом, иди, - буркнул Егорий, вылил в чашки остатки кипятка, подождал, побултыхал, выплеснул на землю. - Тоже мне мытье, баловство одно. Чай, не велика забота, не щами со свининой трапезничали. Каша, она хоть и мясная, все одно каша.
Потом он возвратился к костру, вытащил богатую серебряную табакерку, под звуки менуэта открыл, гнусаво усмехнулся под завесой личины.
- Купчишке тому гунявому уже без надобности, а нам сгодится, в самый раз будет. Угощайся, боярин. Сделай милость, не побрезгуй. Чем Бог послал...
Буров был небрезглив, отнюдь. Закурили одну трубку на двоих, затянулись по очереди, в молчании окутались густым табачным дымом - от комарья хорошо, да и для души неплохо. Помаргивали, переливались угли, над речкой поднимался туман, в воздухе ощутимо холодало - свет луны, проглядывающий сквозь дыры в облаках, казался леденяще мертвенным. Август, сукин сын август.
- Ты гля, боярин, только посмотри. - Егорий вдруг привстал и трубкой указал на птицу, ясно видимую на фоне облаков. - Ну, теперь быть беде...
Это была большущая матерая ворона. Вела она себя на редкость странно - то взмывала вверх, то стремительно пикировала, то делала немыслимые пируэты и в целом напоминала бабочку, бьющуюся в оконное стекло. Будто пыталась преодолеть какую-то невидимую препону и та каждый раз отбрасывала ее назад. И все это в полнейшей тишине, немыслимой, невообразимой...
- Почуяла дым чума предков502. - Егорий сел, угрюмо затянулся, со вздохом передал трубку Бурову. - Так шаманы говорят. Назад хочет улететь, в прежнюю жизнь, где была сильной и молодой. Только хрен ей...
Ворона между тем надрывно каркнула, судорожно взмахнула крыльями и камнем спикировала в клубящийся над речкой туман. Булькнуло, плеснуло, и снова все стало тихо. Подумаешь, какая-то там ворона...
- Плохой знак, зело скверный. - Егорий выругался, выбил трубку о ладонь, тягуче сплюнул, оправил личину. - Пойдем-ка почивать, боярин. По всему - завтра непогоде быть.
Вот обрадовал так обрадовал, сказал приятное на сон грядущий. И ведь наверняка не врет, потому как опытен и к местам здешним весьма привычен - обретается в Сибири давно уже, сразу-то и не вспомнишь, сколь долго. Лихо покуролесил с Емельяном свет Ивановичем да с богатуром Салаватом, прогулялся этапом в каторжанских "железах", вдосталь нагорбатился на государство и отечество, потом бежал и... А с Буровым его свел случай, вернее, узкая лесная дорожка где-то под Тюменью. Пошаливал там Егорий со товарищи, изрядно баловался кистеньком, топориком да острым ножичком - грабил-обирал до нитки всех встречных-поперечных. И кто мог знать, что попадется один, у коего зарядов в фузее что пальцев на руках. Всю ватагу положил, в упор, так что и не пикнул никто, а вот в Егория Рваного стрелять не стал - избил до полусмерти, в болотце помочил да и спросил так-то ласково: "А что, пойдешь в проводники ко мне? Не обижу".
Да, не стал Буров убивать этого безносого татя - во-первых, и впрямь без проводника хана, а во-вторых, разглядел породу редкую - звериную, свирепую, но не подлую. То, что надо. А уж Егорий-то понял сразу, что имеет дело с хищником, огромным, матерым, очень сильным, место которому во главе стаи. И Боже упаси рычать, огрызаться или посматривать на его самку - разорвет. Лучше с ним жить в согласии. И вместе шататься по просторам тайги, полным приключений, опасностей и несметных богатств. Главное, подальше от объятий отечества, пахнущих железом, пенькой и бычьей, из коей кнуты вьют, кожей.
Словом, отправились Буров с Егорием в балаган, почивать. Каждый в свой персональный, из оленьих шкур мешок. Разулись, почесались, устроились поудобней, и скоро в шалаше воцарился Морфей. Спали по-разному: Лаура - тихо, Егорий - давая такого храпака, что содрогались сосны, Буров - по-звериному, чутко, не отнимая пальцев от рукояти волыны. Тать, он и есть тать - хоть и не подлой породы, а черт его знает, что у него в башке...

II

Утро началось, как водится, с визита оленей. Пришли, замычали, потерлись мордами о колья шалаша, недоуменно, с укоризной округлили глаза - эй, хозяева, когда костры-дымокуры503 будем разжигать? И как насчет чего-нибудь вкусненького? Само собой, разожгли, само собой, дали - без оленя в тайге ой как плохо. А вот новый день, похоже, ничего плохого не сулил - небо было безоблачным, ветер ласковым, настроение безмятежным. Бодро суетились кедровки, радовались бекасы, клесты встречали солнце пронзительными свистами, дрозды на старой лиственнице выясняли отношения, грозно открывали клювы, шипели по-змеиному и готовились к драке. Ничто в природе не напоминало о скором увядании.
- Так, говоришь, грянет буря? - Буров за завтраком взглянул на небосвод, потом на Егория, качнул головой, хмыкнул насмешливо покачал головой: - Что-то непохоже. Ишь как солнышко-то наяривает.
Честно говоря, светило ему не нравилось - было оно в каком-то странном радужном круге.
- Э, боярин, суть, она не всегда на виду. - Егорий вытянул из углей тайменя, запеченного без соли в мокрых тряпках, и, неспешно, дуя на пальцы, принялся делить на куски. - Глянь, как плачет зеленый лопух - весь в слезах. Береза белая опустила листочки, птицы клюют с жадностью, словно в последний раз. Послушай, как свистит жалобно бурундук. Будет нынче вёдро504 еще то...
Как в воду смотрел. К полудню тучи затянули небо сплошной завесой, зигзагами блеснули молнии, ударил гром и полил дождь - и в самом деле как из ведра. Холодную, пульсирующую стену его парусил порывистый северный ветер. Вмиг промокло все, и тайга, и олени, и люди. Не было видно ни зги, под ногами хлюпал пропитанный влагой мох. Потоп не потоп, но совсем невесело - ни костра развести, ни у огня согреться, ни харч какой сготовить. И тщетно Егорий стучал ножом по лиственницам, отыскивая сгнившую, пустую, внутри которой есть сухой, вспыхивающий, как порох, мох - сульта. Нет, не было ни сульты, ни удачи. Только холод, дождь, усталость да подведенное брюхо. Но это были еще цветочки. Ягодки поспели на следующий день, когда пошли болотистые, поросшие кое-где кустарником равнины. Постепенно между кочками стали попадаться лайды, гибельно опасные болотные провалы, и каждый неверный шаг обещал смерть, страшную, мучительную, какую и врагу не пожелаешь. Впрочем, врагу, если честно, лайда будет в самый раз. С виду это небольшой грязно-желтый кружок в болотной жиже, но стоит лишь попасть в него, как чмокнет жадно жирная глина, и клокочущая, из которой возврата нет, могила готова. Топь своего уже не отдаст. Да уж, за день болотные духи забрали в жертву трех оленей из пяти. Последним, уже под вечер, провалился вожак, могучий, гордый зверь с белой меткой на морде. Погрузившись по шею, он взревел, рванулся судорожно из последних сил, но, осознав всю тщетность борьбы, затих и встретился глазами с Буровым - помоги. А тот схватился было за волыну, взвел курок и неожиданно резко отвернулся, побрел дальше. Три патрона осталось, такую мать, только три патрона! А вожак убито посмотрел ему вслед, снова страшно заревел, пытаясь спастись, и, сникнув, бросил взгляд на траву, на кусты, на удаляющуюся олениху, такую красивую, такую желанную... Через мгновение его не стало, только торчали на поверхности рога. Миг - и они тоже с чмоканьем погрузились в бездну. Да, нынче духи болота собрали богатый урожай. А сколько еще соберут...
Только хрен им. На следующий день вышли, как сказал Егорий, на "люльку-дорогу", в места хоть и трудно проходимые, но, в общем, совсем не опасные. Болото здесь покрывал ковер толстенных мхов, накрепко сплетенных с корнями трав, кустарников и карликовых деревьев. Он хоть и прочен, а как живой, ступаешь по нему, а он в ответ - вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз. А под ним-то вода, стылая, болотная, на многие десятки метров. Такие вот, блин, качели - туда-сюда-обратно, тебе и мне приятно. Честно говоря, не очень. Только у Бурова с вестибулярным аппаратом все было в порядке, да и смотрел он не под ноги - в сторону горизонта. Его отчего-то не покидало чувство, что он уже здесь шел, там, в двадцать первом, даже представить трудно, каком далеком веке. Сгорбившиеся лиственницы эти корявые, то ли еще живые, то ли уже скрученные ветром насмерть, одуряющий запах трав, мхов, голубики, жуткое, унылое однообразие раскачивающейся пустыни. Нет, как ни крути, а было это уже в его жизни, было. Да, интересно...
Наконец, на третий день моховой ковер под ногами перестал ходить ходуном, ветерок донес слабый запах леса, и Егорий Рваный повеселел.
- Ну, боярин, кажись, тайга, теперь живы будем - не помрем.
И впрямь, скоро лиственницы-уродцы уступили место своим величественным сородичам. Однако, как говорится, не верь глазам своим - Егорий быстро отыскал с виду могучее, но полое изнутри дерево, которое держалось лишь на тонкой кромке и рухнуло от одного удара топора. Из отверстия пня он извлек большой пучок пышной желтой массы - сульты. А тут и Буров подоспел, так ударил огнивом по кремню, что сразу брызнул сноп зеленоватых искр на трут. Потянулась тонкая полоска дыма, сульта, прикрываемая от моросящего дождя, быстро принялась. Вскоре запылал большой трескучий костер, красные всполохи забегали по стволам, тучей заклубился над землей белый, дерущий горло шлейф. И дождь, словно почувствовав, что огня ему не погасить, вдруг перестал - ветер, словно по мановению волшебной палочки, разорвал тучи в клочья, разогнал их в стороны, и на фоне ослепительного неба ласково блеснуло солнце. Нет бы раньше, когда загибались в болотах... Дальше уже все было просто - отодвинули костер в сторону, на просушенном месте поставили балаган, кое-как согрелись, не ахти как поели и дружно завалились спать. Олени, уставшие в пути так, что уши у них стали мягче прелого гриба505, блаженно паслись поблизости, поедая свой любимый голубой мох ягель. В балагане и его ближайших окрестностях воцарились гармония и покой. Правда, ненадолго - с рассветом, подкрепившись дичиной и брусникой со сладкими кореньями, путешественники уже были на ногах, снова понесло их ветром приключений по бескрайнему океану тайги. В котором, впрочем, попадались и островки, - на следующий день утром впереди показался острог.
- Нижнечардынский. - Егорий глянул, сплюнул зло, прерывисто вздохнул и резко, с ненавистью отвернулся. - Комендантишко там был сука редкая, лютая, кровавая. Слава тебе, Господи, издох. Говорят, недавно нового прислали. Видать, тоже аспида хищного. Хрен, он редьки не слаще. Ну что, давай, боярин, прощаться.
По всему чувствовалось, что в острог он ни за какие коврижки не пойдет.
- Как скажешь, Егорий, колхоз дело добровольное. - Буров настаивать не стал, отдал ему все припасы, оленей да еще облагодетельствовал серебром, аж двадцатью пятью рублями. - Зимовать-то где решил? Не медведь ведь, в берлогу не заляжешь...
Сам он решил идти ва-банк, точнее, двигать к коменданту: показать ему бумаги, закомпостировать мозги, а затем, взяв оленей, провизию и хорошего проводника, мчаться дальше на восток, к следующему острогу. Движение это жизнь, вернее, сохранение жизни. Где сейчас майор-каратель Зубов? Очень даже может быть - дышит в затылок. А с тремя патронами не повоюешь. Да и надоела она, кровища-то. Мутит...
- Спаси Христос, боярин. За хлеб, за соль, за ласку, за кумпанство. - Егорий, зело довольный, низко поклонился, не торопясь, с достоинством убрал монету подальше, на грудь. - А что касаемо зимовки, то думать тут особо нечего. К раскольникам подамся, к староверам, не впервой. Они небось пачпортов не спрашивают - пришел коли раб Божий, так живи. А под землей, боярин, места хватит506. Ну все, что ли, прощай.
На том и расстались. Егорий Рваный растаял в тайге, а Буроз с Лаурой направились к острогу. Стоял он на пригорке, на берегу реки и издали казался призрачным, волшебным, преисполненным сказочного очарования. Этаким былинным пряничным городком, выросшим в одночасье среди дремучих лесов. Только Бурова не очень-то занимали все эти изыски фортификации - стены с навесами, "обламы"507 с бойницами да островерхие башни, крытые тесом. Нет, он все больше смотрел на реку, на заводь, на крутые берега, и едкая, но вместе с тем и горькая усмешка кривила его губы - м-да, а ведь места-то ему хорошо знакомы. Вдоволь налюбовался сквозь узоры "колючки". Знал бы кто, что будет лет этак через двести на месте этого города-пряника... Да и какой, к чертям, при ближайшем рассмотрении город-пряник: стены почерневшие, замшелые, бойницы - как простреленные глаза, ров, превратившийся в зловонную, полную нечистот клоаку. Внутри, за покосившимися воротами, было не лучше: грязь, вонь, убогие домишки и тучи торжествующего комарья, злого, прилипчивого, не добрее, чем в тайге. Улиц, как таковых, не было, вдоль стены по темным закоулкам лепились лавки, кабаки, обжорки. Посередине всего этого бедлама, в самом центре острога, возвышалась церковь. Заходить в нее, молиться Богу что-то не хотелось. Один черт, не услышит...
Комендант же обосновался на "государевом дворе", в большом добротном доме за высоким частоколом. Рядом стояла караульная изба, чуть поодаль - приказная, еще чуток подальше - пыточная. Антураж дополняли мыльня, поварня, амбары и врытый в землю аж по самую крышу пороховой погреб. Все, что нужно для полного комендантского счастья.
- А ну, руки прочь, раб! Запорю! На каторге сгною! - веско пообещал Буров сунувшемуся было караульному, для порядка все-таки въехал ему в нос. - Давай к коменданту своему веди. Живо.
Устроился комендант неплохо, в просторной, с большими слюдяными окнами светлой горнице. Обстановочка была под стать, располагающая: мебель, крашенная выцветшей лазурью, на полу ковры и медвежья шкура, на столе богатая, мудреной работы скатерть. А на скатерти-то, мать честна, печеное, томленое, соленое - горой. И морем разливанным, океаном необъятным горячительное - ядреная, отдающая ароматом трав брусничная "гонка". Та, что горит синим пламенем и валит с ног, будь ты хоть трижды каменный. В углу, рядом с печью, стояла широкая, под пестрым одеялом скамья, на ней, раскинувшись с милой непосредственностью, почивала пышнотелая, совершенно голая нимфа Севера. Ее руки, плечи, грудь и лядвеи были сплошь в замысловатых, соблазнительных узорах508. Никола Угодник из красного угла взирал с благоговением на все это великолепие, огонек лампады, маячивший перед ним, трепетно дрожал и казался живым...
А вот что касается самого господина коменданта, то тут великолепием и не пахло - воняло за версту перегаром, чесноком, оленьей, трудно перевариваемой печенкой. Владыка острога изволил почивать по-спартански, сидя за столом, уткнувшись мордой в скрещенные руки. Засаленный парик его был не чесан вечность, камзол до изумления грязен, тонкие, хорошей формы пальцы - с траурной широкой каймой. Чувствовалось, что служил он Бахусу куда усерднее, чем отечеству.
- А не угодно ли вам будет, сударь, пробудиться? - с силой тронул его Буров за плечо, энергично потряс и приготовился излиться в монологе, что-де, мол, он, генерал Черемисов, присланный с секретной фискальной миссией, жестоко заблудился, проплутал по тайге, но духом не упал и готов незамедлительно приступить к ревизии. А посему...
- К ревизии. - Комендант рыгнул, поднял голову, и Буров натурально потерял дар речи: перед ним сидел в похмельном непотребстве его бывший босс маркиз де Сальмоньяк509, грязный, опухший, все еще в обнимку с Бахусом. Господи, что же стало с ним, блестящим конфидентом?
- Ксюша, ты? - обрадовался он Лауре, восторженно икнул и выпустил на грудь обильную слюну. - Шифровальную книгу принесла? Сейчас дадим депешу в центр...
Заметив Бурова, он помрачнел, выругался, вгляделся и в страхе замахал руками, словно бы отгоняя привидевшийся кошмар.
- О Господи, князь! Вы, здесь... Ну теперь начнется...
- Что начнется, сударь? - сразу же обрел дар речи Буров и, сожалея об инкогнито, с живостью' спросил: - Нельзя ли поконкретней?
Видеть опального маркиза ему было и радостно, и горько - да, жив, жив, но в то же время мертв. Жмуряк не хуже, чем от де Гарда. Эх, Россия, мать Россия... Не мать ты - мачеха...
- Как это что, такую мать? - Бывший Сальмоньяк выругался и посмотрел на Бурова с негодованием, словно учитель на провинившегося мальца. - Шум-гам начнется, стрельба и мордобой. Уж я-то вас, князь, знаю. Майор-то карательный со своими архаровцами прибыл по вашу душу, - и, заметив, как сразу же Буров схватился за ствол, он пьяно захохотал: - Ну вот, что я говорил! Да не боись, ранее обеда, чую, не проспится... Слаб в коленках, не умеет пить...
Пошатываясь, он поднялся, дорулил до секретера, лихо, с пьяной удалью вытащил гербовый лист.
- Вот, князь, ознакомьтесь, сие велено читать прилюдно трижды на день в каждом остроге. И ведь читают.
Бумага впечатляла и была составлена с тонким знанием человеческой психологии. За поимку нехристя, татя, вора и просто государева преступника Васьки Бурова, с ловкостью выдающего себя за князя и генерала, полагалась награда в размере аж ста пятидесяти серебряных рублев - Причем людям беглым, озорным и каторжанским еще давалось и отпущение всех грехов - невзирая на их тяжесть, полностью. А тех, кто Ваське оному потакал бы, укрывал бы да содействовал бы, полагалось без промедления ковать железо и также почитать государственным преступником. А подписано сие воззвание было майором Зубовым, милостью Божьей начальником караульно-розыскной экспедиции. Чувствовалось, что дело свое он знал.
- Ладно, хрен с ним, пусть себе спит. А мы пока пойдем дальше. - Буров невозмутимо положил бумагу, в упор посмотрел на коменданта: - Проводника верного дашь? Оленей сами купим...
Вперед, вперед, только вперед, ну не зимовать же в одном остроге с карателем Зубовым...
- Что, дальше пойдешь? - Отставной маркиз вдруг оскалился, судорожно всхлипнув, сел, и болезненная гримаса до неузнаваемости изменила его лицо, не понять, то ли рассмеялся зло, то ли просто кинуло в тоску его. - Эх, князь, князь, а ведь идти-то тебе некуда... Чукчи вышли на тропу войны, а они ведь не люди - звери510. Вождь их, Харгитит, зело крови хочет, жуть как обиделся за бабу-то свою. Волком шастает по окрестным лесам, ясырей511 не берет, убивает на месте. А вот баба-то его не шибко печалится, особо не переживает. Вишь, какая красавица, - и, сально рассмеявшись, он указал на нимфу, перевернувшуюся на живот и выставившую на обозрение роскошные арбузы-ягодицы. - Хорошая баба, в теле, и выпить не дура. Да и вообще не дура, только салом тюленьим воняет... Такое вытворяет, куда там шлюхам из "Трюма" с их оскомину набившим на причинном месте "дилижансом". Сестра ее, правда, получше будет, да, увы, с майором карательным, Ксюша, миль пардон, махается. Тот прыткий больно, сволочь, из молодых, из ранних... А что, дамы-господа, не выпить ли нам? По старой-то памяти, за встречу? Посидим, поговорим, Париж вспомним, майору карательному, ежели заявится, в морду дадим... Что, не желаете? Ну и ладно, тогда я один. Ксюша, солнце мое, твое здоровье. Князь, с наилучшими пожеланиями, за вас...
После первого же стакана он сник, смачно, а-ля Чесменский, выругался и возвратился в свою начальную позицию - мордой в скрещенные на столе руки. Больше здесь делать было нечего...
- Хорошее имя Ксения, не затасканное, - одобрил Буров, погладил Лауру по щеке, и в голосе его вперзые за все время послышалась усталость: - Ты, женщина-загадка, пойдем отсюда, будем думать, что делать дальше.
Собственно, он уже придумал - не место было говорить. Молча они вышли из комендантских хором, миновали двор и окунулись в сутолоку острожной жизни. Такой нелегкой, шумной, кипучей и немудреной. Шлепали по лужам поршни, сапоги, стомы и босые ноги, терлись друг о друга кофты, кацавейки и сибирки, в воздухе висели крик, гул, брань, скрип колесных осей и лошадиное ржание. По площади шатались нищие, убогие, увечные, у лавок толпился северный народ - в волчьих, лисьих и песцовых мехах, в унтах с узорами, в ладных куртках из оленьей кожи. В начищенных котлах кипело варево, жарились на углях рыба и убоина, чад от перегретого масла смешивался с запахами чеснока, лука, хлеба и квасной вонью.
- Пироги с жару, пяток за пару! - кричали у лавок торговцы и зазывалы. - Купи калач, будешь силач! Не жалей грош, товар хорош!
У царева кабака да у харчевок с обжорками народу тоже хватало - хмельного, всякого, разного. Пили с утра пораньше - кто с горя, кто с радости, кто сдуру, кто просто так. С легкостью расставались с монетами, судорожно дергали горлом, истово, с жадностью, словно перед смертью припадали губами к чаркам. Забыться, захмелеть, залить глаза, дабы не видеть, не слышать и не понимать ничего. Уйти хотя бы на время из этой жизни...
Впрочем, не такой уж и плохой - похлебка была наваристой, жареное мясо - сочным, пироги с зайчатиной, капустой и грибами вызывали слюнотечение. Буров и Лаура поели, побаловались чайком и остановились отдышаться у пустующего эшафота. Больше всего на свете им хотелось сейчас сбросить шкуры, не спеша помыться в баньке и завалиться спать. В обнимочку, без задних ног. И чтобы никаких там Зубовых, де Гардов, летающих гадюк. Ни гнуса, ни мошки, ни зловонных болот... Однако это была минута слабости, не более.
- Да, вредно много жрать, - тяжело вздохнул Буров, вытащил мешочек с самым ценным и ласково взглянул на Лауру: - Вот, возьми. Как-нибудь перезимуешь. А я ухожу. Так что все, давай прощаться.
Хорошо было, разумеется, уйти не сразу, а заглянув еще к майору Зубову для разговора по душам. Однако толком с тремя патронами не поговоришь, а только спровоцируешь шум, гам и, в конечном счете, погоню. Так что лучше уйти тихо, по-английски, - ладно, пусть живет уродом.
- Прощаться? - изогнула бровь Лаура, покачала мешочек на руке, и неожиданно в голосе ее прорезалась ярость пантеры: - А меня ты, сволочь, спросил? Считаешь себя вправе решать за всех? Да на хрен оно нужно, это твое святое благородство? Я уже однажды чуть не потеряла тебя и более искушать судьбу не собираюсь. Так что заткнись насчет прощаний, - и она с силой, так что клацнули бриллианты, бросила мешочек Бурову. - Вместе, только вместе.
- Да пойми же ты, глупая, это опасно, черт знает как опасно. - Буров, не сдерживаясь, схватил ее за руку, обнял за плечи, потряс. - Ты ведь даже не знаешь, куда я, в какую сторону. Можешь не пройти. Запросто сложить башку, погибнуть. Слышишь ты, дуреха, погибнуть!
В глубине души, несмотря на злость, он был полон восхищения, преклонения и тревоги - какая женщина! Только вот и впрямь, пройдет ли?
- Да слышу я, слышу. - Лаура вдруг тоже обняла Бурова за шею, поднялась на цыпочки и с чувством прошептала в самое его ухо: - Только уж лучше сдохнуть с тобой рядом, чем медленно околевать здесь в одиночку. Васечка, хороший мой, не гони меня, пойдем вместе.
И Буров сдался. Верно французы говорят: que femme veut - Dieu le veut512. А уж если любимая...

III

НЕДЕЛЮ СПУСТЯ
Кровавая скала была в точности такой же, как двести лет назад, вернее, вперед, - отвесной, словно вырубленной топором, цвета киновари, с остроконечной, будто бычий рог, вершиной. Перед ней идеальным полукругом лежала каменистая пустошь, границу отмечали небольшие, вытесанные из гранита пирамидки - ошо, "вехи жизни". Золотой бабы, наследия бога Ура513, уже не было в помине.
- Ну вот, дошли, - несколько торжественно вздохнул Буров, вытащил волыну, погладил, покачал и зашвырнул в болото. - Прощай, милая, сослужила службу.
Глянул нежно на Лауру-Ксению и ободряюще усмехнулся:
- Ну что, передохнула? Тогда вперед.
Вокруг подрагивали веточками чахлые березки, где-то за спиной могуче волновалась тайга, а у горизонта, из-за кровавой скалы величественно выплывало рыжее, уже совсем не греющее северное солнце. День, похоже, обещал быть запоминающимся.
- Да, на редкость милый ландшафтик. Очень радует взор. - Лаура усмехнулась, взяла Бурова за руку, и они пошли прямо на восход - неспешной походкой людей, которым возвращаться некуда. С легкостью преодолели незримую границу, отмеченную вехами ошо, и направились к треугольному, в обрамлении мхов, неприметному отверстию в скале. Чем-то оно здорово напоминало вход в преисподнюю.
"Это вот заместо золотой бабы, чтобы моя осталась при мне". Буров достал мешочек с драгоценностями, положил на землю и потянул Лауру в лаз, в котором начиналась узкая, круто уходящая вниз под землю галерея. Фонарь здесь был не нужен - пол, стены, низкий потолок, видимо, покрытые светящимися бактериями, излучали тусклое багровое сияние. Скоро они очутились в громадном - девятиэтажный дом поместится - зале, и Буров услышал знакомый голос, казалось, что он раздается прямо в голове и звучит волшебной, туманящей рассудок музыкой. Говорила Мать Матери Земли Аан, открывающая двери в другие миры.
- Ты пришел опять... И не один... С тобой женщина... - Голос настороженно замолк, на миг воцарилась пауза, но только на миг. - Она тоже Великий Воин. Идите оба. Я покажу дорогу.
И Буров с Лаурой пошли. Ноги их как бы плыли в стелющейся, редкой дымке, словно они брели по мутному, ленивому ручью. Что-то странное было в этом тумане, непонятное. Он существовал как бы сам по себе, не признавая законов термодинамики, не образуя турбулентных следов, не замечая ни воздуха, ни твердых тел. Словно был живым. Он наливался мутью, густел на глазах и постепенно поднимался все выше и выше. По колени, по бедра, по грудь. Наконец дымчатое облако поднялось стеной и с головой накрыло Бурова и Лауру клубящимся капюшоном. Странно, изнутри он был не молочно-мутным, а радужно-разноцветным, весело переливающимся всеми богатствами спектра. Словно волшебные стеклышки в детском калейдоскопе. От этого коловращения Буров и Лаура остановились, вздрогнув, затаили дыхание и неожиданно почувствовали, что и сознание их разбилось на мириады таких же ярких, радужно играющих брызг. Не осталось ничего, ни мыслей, ни желаний, только бешеное мельтешение переливающихся огней. Вся прежняя жизнь - Зубов, Шешковский, де Гард, Чесменский - осталась где-то там, бесконечно далеко, за призрачной стеной клубящегося тумана. Потом перед глазами Бурова и Лауры словно вспыхнула молния, на миг они ощутили себя парящими в небесах, и тут же радужная карусель в их сознании остановилась, как будто разом вдруг поблекли, выцвели все краски мира. Стремительно они провалились в темноту...
Однако ненадолго...


1 Обезболивающе-стимулирующее средство, применяемое в спецназе.
2 "Вилка" в зависимости от эффективности делится на несколько категорий. Говорят, после принятия пятнадцатой можно бросаться в атаку с оторванной ногой.
3 Легендарные алхимики.
4 Для тех, кто не в курсе: известный химик К. Бертолли, с коим Буров свел приватное знакомство в предыдущей книге, был врачом.
5 Речь идет о князе Раймондо Партенопе ди Сансиверо, личности таинственной, неоднозначной и до конца не понятой историками.
6 Владимир Ильич Ленин так и говорил: "Если мы уйдем, то так хлопнем дверью, что все вздрогнут".
7 По воспоминаниям современников, граф Сен-Жермен был непревзойденным музыкантом.
8 Речь идет о княгине Наталье Петровне Голициной, которой, если верить Пушкину, граф Сен-Жермен отрыл секрет трех карт.
9 Ордер на арест (фр.).
10 Преступники-смертники на королевской службе.
11 Маниакальная тяга Сен-Жермена к драгоценным камням была притчей во языцех в то время.
12 Современники не раз отмечали, что у графа Сен-Жермена была удивительная привычка появляться дома, у себя или у друзей, минуя двери. Он и покидал помещение часто в такой же простой манере.
13 Тайная Иерархия (лат.).
14 Великое Искусство (лат.).



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 [ 9 ] 10 11 12 13
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.