Чтение 9–й страницы книги ~Не успеть~

сбивали наших же людей! В целях, извиняюсь, укрепления доверия между
Востоком и Западом... И я не уверен, что у наших хватит духу отказывать раз
за разом.

Я думал о Кире, и не мог думать ни о чем ином. И вдруг почему-то
вспомнил -- всей кожей вспомнил, всем телом -- как легко и сладко было вчера
с Тоней.

Постоянно болевшее, словно проткнутое, сердце на миг упало со своего
вертела в пляшущий костер.

В Сестрорецке мы забуксовали среди массы людей. Даже не понять было,
что стряслось -- кто-то хохотал возбужденно, кто-то всхлипывал, кто-то
горячо говорил... Поодаль, встав на урну, бородатый кряжистый человек
выкрикивал речь, но его было почти не слышно.

-- В чем дело? -- жестко спросил Александр Евграфович, выглянув в
открытое окно, пока "Волга" пробиралась, слегка лавируя, между неохотно
расступающимися людьми.

-- Спидоноску придушили! -- с кретинической радостью крикнул лохматый
небритый паренек в шортах и драной майке, поверх которой болтался
прицепленный впопыхах вверх ногами нательный крестик.

-- Что?! -- крикнул Александр Евграфович. Вены на его шее набухли,
стали лиловыми. Паренек в восторге ударил кулаком по капоту "Волги".
Сосредоточенный Володя вздрогнул и ругнулся вполголоса, будто ударили его
самого -- но даже не повернул головы.

-- Вроде женщина-то приличная, колечичко на руке,-- с готовностью
застрекотала аккуратно одетая бабка и, одной рукой катя коляску с равнодушно
глядящим оттуда младенцем, потащилась с нами рядом.-- А выходит из
раболатории, где анализ-то берут -- и плачет! Ясно дело -- положительный!
Ну, а у ребят-то у наших тут в кусту дежурство организовано круглосутошно,
блюдемся...

Перекрывая гомон, бородатый поодаль надсаживался, триумфально
размахивал рукой -- до нас долетали обрывки: "Физическое и нравственное
здоровье русского народа идут рука об руку!.. Кризис требует кардинальных
мер, и любые будут оправданы, ибо ставка предельно высока!.. На действенную
помощь Кремля, раболепствующего перед инородцами, рассчитывать не
приходится!.. Мы вправе спросить: Горбачев, где обещанные презервативы? Ты
отдал их казахам!.. Убийственный вирус СПИДа, выведенный в тайных масонских
лабораториях еще при Лорис-Меликове, которого в действительности звали, как
известно, Лейба Меерзон..."

Мы прорвались. Володя, наверстывая время, погнал на предельной
скорости. Асфальт летел под шипящие, утробно екающие на выбоинах колеса.

-- А презервативов действительно нет,-- заметил Володя.

-- В том-то и дело,-- с тяжелым вздохом отозвался Александр Евграфович.

-- Этими-то хоть вы занимаетесь? -- большим пальцем показав назад,
спросил я.

Володя хохотнул горько. Александр Евграфович, глядя прямо перед собой,
долго молчал.

-- Эх, Глеб Всеволодович,-- сказал он безнадежно,-- до всего просто
руки не доходят... Что говорить! -- его голос затрепетал от скрытой боли.--
Нам ведь даже фонды магнитной ленты заморозили! Можем отрабатывать только
тех, к кому подключились когда-то, а захочешь сейчас внепланового "жучка"
вколоть -- изволь за свой счет...

-- И куда все девается,-- сказал Володя, не оборачиваясь.

Больше мы не разговаривали до самого Рощина.

Здесь был рай. Дощатая пристройка утопала в свежей июньской зелени,
утренний воздух благоухал; в тишине перезванивались вечные, нормально
крылатые птицы. Киря стоял на цыпочках, положив подбородок на край
переполненной бочки и, держа в вытянутой руке еловую шишку, сосредоточенно
водил ее по воде вправо-влево.

-- Кирилл,-- сказал я,-- здравствуй. Он обернулся ко мне.

-- Шишка купается,-- сообщил он так, будто мы расстались полчаса назад.
Сначала я обмер, мне показалось, что он где-то упал совсем недавно и стесал
кожу с лица. Но это был диатез. Вот тебе и свежий воздух.

-- Замечательно,-- сказал я,-- шишке хорошо. А у тебя рукава мокрые.

-- Рукава не мокрые,-- серьезно возразил он.

-- Ты чем-нибудь другим заняться не хочешь?

-- Другим не хочешь.

Рукава были насквозь мокрые. Я закатал ему рукава. Номерков у него на
руках еще не было, так что можно.

Жена сидела у газовой плиты нога на ногу, к двери спиной, и что-то
читала. На плите булькало, из-под слегка сдвинутой крышки кастрюли курился
парок. Газ шел еле-еле. А кран был открыт полностью. Баллон пора менять.

-- Здравствуй,-- сказал я. Она обернулась. Будто мы расстались полчаса
назад.

-- Привет,-- приветливо сказала она, не закрывая книгу.-- Какими
судьбами?

-- Заехал проведать,-- объяснил я, стараясь держаться очень прямо и
как-то втянуть предательски раздувшие пиджак горбы на лопатках.-- Друг
подбросил... ненадолго. У него тут дела, он на машине. Через час обратно.

-- Какие у тебя друзья появились, пока нас нет. С машинами. Мужчина или
женщина?

Она подзагорела. Чуть-чуть. Но выглядела она страшно устало,
просто-таки измочаленно. Под глазами темные мешки, губы бледные...

-- Мужчина, представь. Как вы тут? Не болеете?

-- В пределах допусков,-- ответила она.-- Горло все время, особенно с
утра. Тепленького попьешь -- вроде проходит... А этот совсем не спит. И мне
не дает, естественно... Ну, как водится.

-- Бедняга... Комары не заели?

-- Начинают заедать. Хозяин говорит -- это еще что, вот через
недельку...

-- Что читаешь?

Она закрыла книгу и пихнула ее куда-то в груду посуды на столе.

-- Некогда мне тут читать. Стирка-готовка-прогулка,
прогулка-стирка-готовка...

-- Суп варишь?

-- Третий день один пакет мусолим,-- она сунулась в ведерко за плитой и
показала мне пустой пакет из-под супа "Новинка".-- В лабазе -- шаром кати.
Сперва еще ничего было, а сейчас дачники наезжают экспоненциально... Ты
ничего не привоз?

-- Нет. Как-то не догадался.

-- Во! -- она постучала костяшками пальцев по столу, намекая, что я
дубина,-- В морозилке же курица лежит!

-- Знаешь, даже не посмотрел.

-- Привези. Просто хоть траву лопай...

-- Кору с деревьев.

-- Лебеду.

-- А ты знаешь, как лебеда выглядит?

-- У хозяйки спрошу.

-- А как они фураж достают?

-- Черт их знает. Неудобно спрашивать. Ты же знаешь, сейчас у всех свои
маленькие хитрости... Они уж пару раз мне подбрасывали. Тоже не очень
жируют, знаешь...

Протопал под оконцем Киря, повозился на лавке около двери и заглянул к
нам.

-- Шишка загорает,-- сообщил он, подошел к матери и полез к ней на руки
прямо в башмаках. Она вяло отбивалась. Я перехватил его за плечики.

-- Кирюша, не надо. Мамочка очень устала.

-- Мамочка очень не устала.

-- Мамочка очень устала,-- убеждающе повторил я, держа его к себе лицом
и глядя в глаза. Он моргал, губки -- бантиком; слушал смирно.-- Мамочка все
время о нас заботится, а на это надо очень много сил. Мешать нельзя, мамочка
нам готовит вкуснющий суп, у нее это так замечательно получается...

Еще когда Киря был в проекте, мы с женой много говорили о том, что при
ребенке, с самого рождения, очень воспитательно будет с настойчивостью
произносить друг о друге только хорошее, как можно больше и чаще, и очевидно
отдавать друг другу, например, лучшие куски, лучшее место перед
телевизором... Я свято держался этой линии, жена тоже старалась -- правда, с
модификациями. Она говорила: "Папочка у нас очень умный, только руки у него
не тем концом вставлены" -- и лукаво косилась на меня, или: "Папочка у нас
хороший, но затюканный". Тексты о лучшей доле она тоже переосмыслила:
"Сегодня папочка заслужил вот этот вкусный кусочек мяса..." или "этот
замечательный ломтик папочка честно заработал..." Сначала я обижался, но
быстро привык; да и не лаяться же из-за обмолвок всякий раз, тем более, что
проскакивают они быстро, незаметно, беззлобно... да и, что греха таить,
зачастую справедливы...

Кирилл послушал-послушал, заскучал и вышел на улицу, аккуратно
притворив хлипкую дверь.

-- Он стал чище говорить,-- заметил я. -- Почти все слова понимаемы.
Все-таки перемена обстановки подстегивает развитие, правильно мы пошли на
эту дачу...

Я осекся. Про полезность перемены обстановки мне не стоило сейчас
говорить.

Впрочем, жена не обратила внимания на мои слова. Она тем временем
расстегнула халат до пояса и спустила с плеч. Лифчика не было.

-- Ты все-таки подзагорела немножко,-- сказал я.-- Сейчас хорошо видно.

-- Посмотри, что тут у меня,-- сказала она и приподняла левую грудь
ладонью.-- Бугорок какой-то. Третий день трогать больно, а самой никак
толком не заглянуть, зеркало мы с Кирей кокнули.

Я посмотрел.

-- Угорь. Закраснелся чуток. Наверное, купальником натерла.

-- Тьфу, пакость... Выдави.

-- Ой, не могу. Такое место... боюсь больно сделать, правда.