авиашколы, крутой старухе, выглядевшей так, словно она летала еще на
почтовых рейсах Уайли. Голос говорил: "Не отмахивайтесь от своих
подозрений. Даже если вы забудете все остальное, чему вас здесь научили, о
том, как управляться с потенциальными или действительными террористами,
помните вот что: не отмахивайтесь от своих подозрений. Иногда вам может
достаться экипаж, который на отчете будет говорить, что у них ничего
такого и в мыслях не было, пока этот малый не выхватил гранату и не
сказал, мол, бери левей, на Кубу, а то щас все, сколько вас здесь есть,
через сопло повылетаете. Но в большинстве случаев в нем окажутся два-три
человека - большей частью из обслуги (а меньше, чем через месяц, это
станет и вашей профессией) - которые скажут, что они что-то почувствовали.
Вроде как что-то чуть-чуть кольнуло. Ощущение, что с парнем в кресле 91-С
или с молодой женщиной в 5-А что-то немножко не так. Они что-то
почувствовали, но ничего не сделали. Что же, их за это уволили? Да Боже
упаси, нет! Нельзя надеть на человека наручники только за то, что вам не
нравится, как он расчесывает свои прыщи. Суть проблемы в том, что они
что-то почувствовали... а потом забыли".
группой слушала, как зачарованная. Инструкторша продолжала: "Если вы
ощутите этот слабенький укол, не делайте ничего... в том числе и не
забывайте о нем. Потому что всегда есть шанс - пусть один, пусть ничтожный
- что вы сумеете остановить что-то еще до того, как оно начнется... что-то
вроде незапланированной посадки на двенадцать дней на аэродром
какой-нибудь задрипанной арабской страны".
в это тело. Теперь ему было нужно выяснить, сможет ли он пронести
что-нибудь отсюда туда. Не себя, нет; он был совершенно уверен, что сможет
в любую минуту, как только захочет, пройти через дверь назад и вновь войти
в свое собственное, отравленное, больное тело. Ну, а другие вещи?
Материальные предметы? Здесь, например, перед ним стоит еда: то, что
женщина в форме назвала сэндвичем с рыбой-дудцом. Стрелок не имел ни
малейшего понятия, что такое рыба-дудец, но когда он видел бопкин, он его
прекрасно узнавал, хотя этот выглядел странно сырым, необжаренным.
больше, чем в еде, больше, чем в питье, его тело нуждается в каком-нибудь
лекарстве. Без лекарства оно умрет от укуса омароподобного чудовища. Быть
может, в этом мире есть такое лекарство; в мире, где вагоны летают по
воздуху, гораздо выше, чем мог бы взлететь самый сильный орел, казалось
возможным все, что угодно. Но если он не сможет пронести через дверь
ничего материального, не все ли равно, сколько здесь есть самых сильных
лекарств?
голос человека в черном. - Оставь этот кусок дышащего мяса на съедение
омароподобным тварям. Все равно это всего лишь оболочка".
наиподлейшим воровством, потому что он ведь не сможет долго
довольствоваться только ролью пассажира, выглядывать из глаз этого
человека, как путешественник смотрит из окна дилижанса на проносящийся
мимо пейзаж.
намерен умереть Роландом. Если нужно, он умрет, ползком добираясь до
Башни.
его нутре бок о бок с романтизмом, подобно тигру рядом с ланью. Пока
эксперимент не проведен, нечего думать о смерти.
в каждую руку. Он открыл глаза невольника и выглянул из них. Никто на него
не смотрел (хотя в кухне Джейн Дорнинг неотступно думала о нем).
половинки бопкина.
множества морских птиц, взлетевших с ближайших камней, когда он с трудом
приподнялся и сел ("сволочи трусливые, уже подбирались поближе, - подумал
он, - они бы скоро стали из меня куски выклевывать, все равно, дышал бы я
еще или уже нет, они ж просто-напросто стервятники, только красиво
раскрашенные"); потом он заметил, что одна половинка бопкина - та, что он
держал в правой руке, - упала на жесткий серый песок, потому что, проходя
через дверь, он держал ее в здоровой руке, а теперь держит - или держал -
в руке, претерпевшей сокращение на сорок процентов.
смахнул, как сумел, песок и осторожно откусил кусочек. В следующий миг он
уже жадно пожирал ее, не обращая внимания на скрипевшие на зубах песчинки.
Через несколько секунд он принялся за вторую половинку и управился с ней в
три укуса.
только, что она невероятно вкусна. Этого ему было довольно.
заметил, как Эдди Дийн вцепился в него так крепко, что на белом хлебе
остались глубокие ямки от пальцев.
потом исчез, и от него осталось лишь несколько крошек.
погасила сигарету и пошла в салон. Она достала из своей сумки блокнот, но
на самом деле ей хотелось еще раз взглянуть на 3-А.
проглотил. А теперь опять заснул? Так не бывает..."
То-Карий-Глаз-То-Голубой, что бы это ни было, продолжало покалывать.
Что-то с ним было не так. Что-то.
пять они совершат посадку в международном аэропорту Кеннеди, где видимость
неограниченная, ветер - западной четверти, десять миль в час, а
температура просто прекрасная - семьдесят градусов [по Фаренгейту,
соответствует 21 градусу по Цельсию]. Он сказал пассажирам, что, если у
него потом не будет такой возможности, он хотел бы сейчас поблагодарить их
- всех вместе и каждого в отдельности - за то, что они выбрали "Дельту".
декларации и документы, подтверждающие гражданство - считалось, что, когда
летишь из Нассау, достаточно иметь при себе водительские права и кредитную
карточку, на которой фигурирует один из банков США, но большинство
пассажиров до сих пор брали с собой паспорта - и ощутил, что внутри у него
начинает туго закручиваться стальная проволочка. Он все еще никак не мог
поверить, что заснул, да так крепко.
него подмышками лежали удобно и держались крепко, повторяя контуры его
боков, так же хорошо, как и в номере отеля, где их укрепил на Эдди
американец с тихим и вежливым голосом, по имени Уильям Уилсон. По
окончании процедуры прикрепления человек, чье имя прославил Эдгар По
(когда Эдди что-то сказал на эту тему, Уилсон только непонимающе взглянул
на него), подал ему рубашку. Самую обыкновенную рубашку в узорчатую
полоску, чуть выгоревшую, какую может надеть в самолет любой студентик,
возвращающийся с коротких предэкзаменационных каникул... только эта была
специально скроена и сшита так, чтобы скрывать некрасивые выпуклости.
Уилсон. - Но все у тебя будет в ажуре.
другая причина воспользоваться туалетом, прежде чем вспыхнет надпись
ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ. Несмотря на искушение - а большую часть прошлой ночи
это было даже не искушение, а отчаянная, бешеная потребность - он сумел
сохранить последнюю щепотку того, что у смугловатого гаденыша хватило
нахальства назвать "китайским белым".
Гаити, или из Кинкона, или из Боготы, но все же следить было кому. И люди
эти были специально обучены. Поэтому Эдди было необходимо использовать
любое преимущество, которое было в его возможностях. Если он сумеет выйти
из самолета, хоть немного успокоившись, хотя бы капельку, может, это-то
как раз и поможет ему взять этот барьер.
он был завернут, потом вымыл руки.
ведь?" - подумал он. Да. Не узнает. Да ему и ни к чему будет.