тела, сложенные на песчаном берегу моря штабелями, как металлолом,
негнущиеся и ржаво-рыжие, и люди обливали эти детские тела нефтью и
поджигали. "Голод в Провинции Бачифойл (государство Ту)" - сказал голос
комментатора. - "Трупы детей, умерших от голода и болезней, сжигают на
пляжах. А на пляжах Тиуса, в 700 км отсюда, в государстве А-Ио (тут-то и
показались на экране украшенные драгоценными камнями пупки) женщины,
которых содержат специально для удовлетворения сексуальных потребностей
мужчин класса имущих (комментатор употребил иотийские слова, так как в
правийском языке не было эквивалента ни для того, ни для другого термина),
лежат на песке весь день, пока люди из класса неимущих не принесут им
обед". Крупным планом - обедающие: нежные рты жуют и улыбаются, нежные
руки тянутся за деликатесами, влажными горками лежавшими в серебряных
чашах. И снова переключение на невидящее, бьющее по нервам лицо мертвого
ребенка, с открытым, пустым почерневшим, пересохшим ртом. - "Бок-о-бок", -
сказал спокойный голос.
радужному пузырьку, был всегда один и тот же.
Заселения или современные? Они никогда не говорят.
Одонианской Революцией. Одониане все перебрались оттуда сюда, на Анаррес.
Так что, наверное, ничего не изменилось, они там, - он показал на огромную
зеленовато-голубую Луну, - продолжают в том же духе.
быть совершенно по-другому. Я не говорю, что так оно и есть, но если бы
это и было так, то как бы мы об этом узнали? Мы туда не летаем, мы с ними
не разговариваем, никакой связи между планетами нет. Фактически мы и
понятия не имеем, как сейчас живут на Уррасе.
знают. Они разговаривают с уррасти - с экипажами грузовых ракет, которые
приземляются в Анарресском Космопорте. Они имеют постоянную информацию.
Они вынуждены это делать, чтобы мы могли все время торговать с Уррасом, а
к тому же - знать, насколько большую угрозу они для нас представляют. -
Бедап говорил разумные вещи, но ответ Тирина прозвучал резко.
слышу, что про Уррас. По мне, так я бы этих изображений поганых уррасских
городов и вымазанных жиром тел уррасти век бы не видал!
рассуждающего логически. - Весь материал по Уррасу, доступный учащимся, -
один и тот же. Отвратительно, безнравственно, экскрементально. Но
послушайте. Если, когда первопоселенцы улетели, все было так плохо, то как
же оно продолжалось сто пятьдесят лет? Если они были так больны, то почему
же они не умерли? Почему их собственнические общества не рухнули? Чего мы
так боимся?
вообще, не могут же они все быть больны? Каким бы ни было их общество, а
хоть некоторые из них должны быть порядочными людьми. Разве мы все -
идеальные одониане? Вы посмотрите на этого сопливого Пезуса!
Бедап.
знаешь. А вообще, откуда мы, собственно, знаем, что их общество больно?
врут про Уррас?
понимаете, что нам говорят? - Тирин повернул к ним смуглое, курносое лицо,
ясно видное в лунном свете. - Квет только что правильно сказал. Он все
воспринял, как надо. Все же слышали: питайте к Уррасу отвращение,
ненавидьте Уррас, бойтесь Урраса.
с одонианами, обращались!
установить там справедливое общество. И спорим, что как только они от нас
избавились, так сразу и начали скорей-скорей создавать правительства и
армии, потому что остановить их уже было некому.
заявились как друзья и братья? Когда их - тысяча миллионов, а нас -
двадцать миллионов? Они бы нас либо с лица земли стерли, либо сделали бы
нас всех этими... ну, как их, слово есть такое... рабами, чтобы мы для них
на рудниках работали!
ненавидеть? Ненависть не функциональна; зачем нас ей учат? Может быть,
потому, что, если бы мы знали, какой Уррас на самом деле, он бы нам
понравился?.. что-то на нем... кому-то из нас? Потому, что КПР хочет
помешать не только некоторым из них прилететь сюда, но и некоторым из нас
- захотеть отправиться туда?
свободный бег свободного ума по путям возможного, нравилось подвергать
сомнению то, что не подлежало сомнению. Они были умны, их ум уже был
дисциплинирован четкостью ясностью науки, и им было по шестнадцать лет. Но
с этого момента спор перестал доставлять удовольствие Шевеку, как немного
раньше - Кветуру. Он был встревожен.
Зачем?
других звездных системах тоже есть жизнь, - и он махнул рукой куда-то в
залитое лунным светом небо. - Ну и что? Нам-то ведь повезло - мы родились
здесь!
Тирин, - то мы должны были бы им помогать. Но это нам запрещено.
овеществляешь саму интегративную функцию, - страстно сказал Шевек,
наклонясь вперед. - Порядок не есть "приказ". Мы не покидаем Анаррес,
потому что мы и есть Анаррес. Ты - Тирин и поэтому не можешь вылезти из
кожи Тирина. Тебе, может, и хотелось бы попробовать побыть кем-нибудь
другим, чтобы узнать, на что это похоже, но ты этого не можешь. Но разве
тебе силой не дают этого сделать? Разве нас здесь удерживают силой? Что
это за сила - какие законы, правительства, полиция? Ничего этого у нас
нет. Просто наше собственное бытие, наша сущность как одониан. Твоя
сущность - в том, чтобы быть Тирином, моя - в том, чтобы быть Шевеком, а
наша общая сущность в том, чтобы быть одонианами, ответственными друг
перед другом. И эта ответственность и есть наша свобода. Избежать ее
означало бы потерять нашу свободу. Ты что, действительно хотел бы жить в
обществе, где у тебя не было бы ни ответственности, ни свободы, ни выбора,
а только право мнимого выбора между повиновением закону и неповиновением,
за которым следует наказание? Ты бы действительно хотел пойти жить в
тюрьму?
беда в том, что ты ничего не говоришь, пока не накопишь целый вагон адски
тяжелых кирпичей-аргументов, а потом как вывалишь их все сразу и даже не
взглянешь на окровавленное тело, раздавленное этой горой кирпичей...
ноготь на большом пальце, сказал:
бы знать, что мы знаем об Уррасе всю правду.
прекрасный пример невероятности реального.
великих предприятий пятнадцатого десятилетия Заселения Анарреса; в нем
были заняты в течение двух лет почти восемнадцать тысяч человек.
рыбацкие и земледельческие общины, пахотная земля лишь узкой полосой
тянулась вдоль моря. Дальше от моря и к западу широкие равнины Юго-Запада
на всем протяжении были почти необитаемы, если не считать нескольких
лежащих далеко друг от друга рудничных городков. Этот район назывался
Пыль.
вездесущего, преобладающего на Анарресе вида растений. Климат тогда был
жарче и суше. Длившаяся тысячелетиями засуха убила деревья и иссушила
почву, превратив ее в мелкую серую пыль, которая теперь при каждом
дуновении ветра поднималась, образуя холмы столь же чистых очертаний и
столь же бесплотные, как всякая песчаная дюна. Анаррес надеялся
восстановить плодородие этой не знающей покоя земли, вновь насадив
погибший лес. Это, по мнению Шевека, согласовалось с принципом Причинной
Обратимости, который отвергала Секвенциальная школа физики, почитаемая в
данный момент на Анарресе, но который все же оставался сокровенным,
молчаливо подразумеваемым элементом одонианской мысли. Шевек хотел бы