синеватые губы и огромные, как будто отмороженные, потому что они тоже
были синеватыми, уши. Он был небрит. С локтей на шнурках свисали перчатки
из красной резины. Так мы стояли некоторое время, глядя друг на друга с
неприкрытой неприязнью. Остатки его волос (он выглядел так, будто сам
стригся машинкой под ежик) были свинцового цвета, щетина на лице - совсем
седая. Лоб такой же загорелый, как у Снаута, но загар кончался примерно на
середине лба четкой горизонтальной линией. Очевидно, на солнце он
постоянно носил какую-то шапочку.
напряженно вслушивается в пространство за собой, все сильнее прижимаясь
спиной к стеклянной плите. Некоторое время я не находил, что сказать,
чтобы не брякнуть глупость.
работаю, то есть... работал с Гибаряном...
выглядел Дон Кихот, - ничего не выражало. Черная изогнутая пластина
нацеленных на меня очков страшно мешала мне говорить.
рассказал?..
вы вместо того, чтобы постараться включиться в ход работ, ведущихся на
Станции, что было бы по крайней мере понятно, кроме наглой попытки
ворваться в лабораторию еще и допрашиваете меня, как будто я на
подозрении.
передо мной, я подам на вас жалобу в радиосводке!
встретить, вместо того чтобы честно посвятить меня в то, что здесь
происходит, вы запираетесь в лаборатории!!! Вы что, окончательно сошли с
ума?! Кто вы такой - ученый или жалкий трус?! Что? Может быть, вы
ответите?!
бледной пористой коже скатывались крупные капли пота. Вдруг я понял: он
вовсе не слушает меня! Обоими руками, спрятанными за спиной, он изо всех
сил держал дверь, которая немного дрожала, словно кто-то напирал на нее с
другой стороны.
умоляю! Идите, идите вниз, я приду, приду, сделаю все, что хотите, только
уходите!!!
машинально поднял руки, желая помочь ему держать дверь, которая уже
поддавалась, но он издал ужасный крик, как будто я замахнулся на него
ножом. Я начал пятиться назад, а он все кричал фальцетом:
его груди мелькнуло что-то золотистое, какой-то сверкающий диск. Из
лаборатории теперь доносился глухой шум, занавеска отлетела в сторону,
огромная высокая тень мелькнула на стеклянном экране, занавеска вернулась
на место, и больше ничего не было видно. Что там происходило? Я услышал
топот, шальная гонка оборвалась пронзительным скрежетом бьющемся стекла, и
я услышал заливистый детский смех.
низкий пластмассовый подоконник и сидел наверное, с четверть часа, сам не
знаю, то ли ожидая чего-то, то ли просто вымотанный до предела, так что
мне даже не хотелось встать.
светлее.
опоясывал лабораторию. Это помещение находилось на самом верху Станции,
непосредственно под верхней плитой панциря. Наружные стены здесь были
вогнутые и наклонные, с похожими на бойницы окнами, расположенными через
каждые несколько метров. Наружные заслонки ушли вверх. Голубой день
кончался. Сквозь толстые стекла ворвался ослепляющий блеск. Каждая
никелированная планка, каждая дверная ручка запылала, как маленькое
солнце. Дверь в лабораторию - эта большая плита шершавого стекла -
засверкала, как жерло топки. Я смотрел на свои посеревшие в этом
призрачном свете сложенные на коленях руки. В правой был газовый пистолет.
Понятия не имею, когда выхватил его из футляра. Я положил его обратно. Я
уже знал, что мне не поможет даже атомная пушка - что ею можно сделать?
Разнести дверь? Ворваться в лабораторию?
послал мне вдогонку горизонтальный пучок почти материальных лучей. Когда
они тронули мою щеку (я уже спускался по лестнице вниз), я почувствовал
прикосновение раскаленного клейма.
обошел лабораторию вокруг. Как я уже говорил, коридор окружал ее. Пройдя
шагов сто, я очутился на другой стороне у совершенно такой же стеклянной
двери. Я даже не пробовал ее открыть.
щель. Мысль о том, чтобы подсмотреть за Сарториусом, не казалась мне
низкой. Я хотел покончить со всеми догадками и узнать правду, хотя
совершенно не представлял себе, как удастся ее понять.
окна, находящиеся в верхнем панцире, и что если я выберусь наружу, то,
возможно, сумею заглянуть сквозь них в лабораторию. Для этого я должен был
спуститься вниз за скафандром и кислородным аппаратом. Я стоял у лестницы,
раздумывая, стоит ли игра свеч. Вероятнее всего, стекла в верхних окнах
матовые. Но что мне оставалось делать? Я спустился на средний этаж. Надо
было пройти мимо радиостанции. Ее дверь была распахнута настежь. Снаут
сидел в кресле так же, как я его оставил. Он спал, но, услышав звук моих
шагов, вздрогнул и открыл глаза.
нехотя проговорил я. - Ведь, оставаясь тут, я все равно рано или поздно
все узнаю. Зачем же эти тайны?
возвышении стоял открытый настежь мой обожженный контейнер. Я подошел к
стойкам со скафандрами, и вдруг у меня пропало всякое желание
путешествовать наружу. Я повернулся и по крутой лесенке спустился вниз,
туда, где были склады.
другой ящиками. Стены его отливали синевой ничем не покрытого металла. Еще
несколько десятков шагов - и под потолком показались подернутые белым
инеем трубы холодильной аппаратуры. Я пошел дальше, ориентируясь по ним.
Сквозь прикрытую толстым пластмассовым щитком муфту они проходили в
герметически закрытое помещение. Когда я открыл тяжелую, толщиной в две
ладони дверь с резиновой кромкой, меня охватил пронизывающий до костей
холод. Я задрожал. Из чащи заснеженных змеевиков свисали ледяные сосульки.
Здесь тоже стояли покрытые слоем снега ящики, коробки, полки у стен были
завалены банками и упакованными в прозрачный пластик желтоватыми глыбами
какого-то жира.
от ледяных игл занавеска. Я отодвинул ее край. На возвышении из
алюминиевых решеток покоился покрытый серой тканью большой продолговатый
предмет. Я поднял край полотнища и увидел искаженное лицо Гибаряна. Черные
волосы с седой полоской надо лбом гладко прилегали к черепу. Кадык торчал
высоко, переламывая линию шеи. Высохшие глаза смотрели прямо в потолок, в
углу одного глаза собралась мутная капля замерзшей воды. Холод пронизывал
меня, я с трудом заставил себя не стучать зубами. Не выпуская савана, я
другой рукой прикоснулся, к его щеке. Ощущение было такое, будто я
дотронулся до мерзлого полена. Кожа была шершавой от щетины, которая
покрывала ее черными точками. Выражение неизмеримого, презрительного
терпения застыло в изгибе губ. Опуская край ткани, я заметил, что по
другую сторону тела из складок высовывается несколько черных продолговатых
бусинок или зерен фасоли. Я замер.
яйцеобразные подушечки пальцев были слегка раздвинуты. Под мятым краем
Контровский Владимир
Никитин Юрий
Прозоров Александр
Херберт Фрэнк
Посняков Андрей
Громыко Ольга