Чтение 9–й страницы книги ~Футурологический конгресс~

Послышалось лязганье ножниц. Марля кусками спадала с лица. Стало
светлей. Два санитара (я удивился их громадному росту) крепко, но
бережно взяли меня под мышки, приподняли и усадили в
кресло-коляску. Передо мной дымилась тарелка аппетитного с виду
бульона. Я машинально потянулся за ложкой и заметил, что взявшая
ложку рука -- маленькая и черная, как эбонит. Я поднес ее поближе
к глазам. Судя по тому, что я владел ею совершенно свободно, это
была моя рука. Но как же она изменилась! Желая узнать, в чем
дело, я привстал и увидел зеркало на противоположной стене. Там,
в кресле-коляске, сидела молодая хорошенькая негритянка, вся
забинтованная, в пижаме, с ошеломленным выражением лица. Я
дотронулся до своего носа. То же самое сделало отражение в
зеркале. Тогда я начал ощупывать лицо, шею, плечи, наткнулся на
бюст и испуганно вскрикнул -- не своим, тоненьким голосом:

-- Боже праведный!

Медсестра кого-то отчитывала -- почему не занавесили
зеркало? Потом обратилась ко мне:

-- Вы Ийон Тихий, не так ли?

-- Ну да. То есть -- да! да!! Но что это значит? Вон та
девушка -- та негритянка?

-- Трансплантация. Другого выхода не было. Речь шла о
спасении вашей жизни -- то есть вашего мозга! -- быстро, но
отчетливо говорила сестра, взяв меня за руки.

Я закрыл глаза. Снова открыл. Мне сделалось дурно. Вошел
хирург; его лицо выражало крайнюю степень негодования.

-- Это еще что такое! -- загремел он. -- Только шока ему не
хватало!

-- Он уже в шоке! -- сообщила сестра. -- Это все Симмонс,
господин профессор. Говорила я ему: занавесь зеркало!

-- В шоке? Так чего же вы ждете? В операционную! --
распорядился хирург.

-- Нет! Больше не надо! -- закричал я.

Никто не обращал внимания на мой девичий писк. Белая марля
закрыла глаза и лицо. Попробовал вырваться -- куда там. Я слышал
и чувствовал, как плавно катится кресло по плитам пола. Раздался
ужасающий грохот, с резким треском лопались какие-то стекла.
Больничный коридор наполнили гром и пламя.

-- Экстремисты! Экстремисты! -- надрывался кто-то, стекло
хрустело под ботинками убегающих, я хотел сорвать с себя
ненавистную марлю, не смог, почувствовал острую боль в боку и
потерял сознание.

Очнулся я в киселе. Кисель был клюквенный, определенно
недослащенный. Я лежал вниз лицом, сверху давило что-то большое и
мягкое. Я сбросил с себя тяжесть, оказалось -- матрац. Битый
кирпич больно впивался в колени и кожу ладоней. Выплевывая
клюквенные зернышки и кирпичную крошку, я приподнялся на локтях.
Палата выглядела как после взрыва. Шторы оборваны, уцелевшие
осколки оконных стекол накренены внутрь, кровать повалена набок,
ее сетка опалена. Рядом со мной лежал запачканный в киселе листок
с печатным текстом. Я пробежал его глазами.

"Дорогой Пациент (имя, фамилия)! Ты находишься в
экспериментальной клинике нашего штата. Операция, сохранившая
Тебе жизнь, оказалась серьезной -- очень серьезной (ненужное
зачеркнуть). Лучшие наши хирурги, используя последние достижения
медицины, сделали Тебе одну -- две -- три -- четыре -- пять --
шесть -- семь -- восемь -- девять -- десять (ненужное зачеркнуть)
операций. Ради Твоего блага они были вынуждены заменить отдельные
части Твоего тела органами, взятыми у других лиц, в соответствии
с федеральным законом, одобренным обеими палатами конгресса
("Законодат. вестн.", публ. э 1 989/0001/89/1). Дружеское
наставление, которое Ты в настоящую минуту читаешь, поможет Тебе
адаптироваться к новым условиям Твоей жизни. Мы спасли ее, но при
этом нам пришлось изъять у Тебя руки, нога, позвоночник, череп,
лопатки, желудок, почки, печень, прочие органы (ненужное
зачеркнуть). За судьбу вышеуказанных бренных останков Ты можешь
быть совершенно спокоен: мы позаботились о них, как велит Твоя
вера, и согласно ее традициям совершили обряд погребения,
кремации, мумификации, рассеивания праха по ветру, наполнения
урны пеплом, освящения, высыпки в помойную яму (ненужное
зачеркнуть). Новый облик, в котором отныне Тебе предстоит вести
счастливую и здоровую жизнь, кое в чем может оказаться для Тебя
неожиданным, но мы заверяем Тебя, что, подобно нашим остальным
дорогим пациентам. Ты к нему быстро привыкнешь. Мы
усовершенствовали Твой организм при помощи наилучших --
полноценных -- удовлетворительных -- таких, какие нашлись под
рукой, органов (ненужное зачеркнуть). Мы гарантируем работу
указанных органов в течение одного года, шести месяцев, квартала,
трех недель, шести дней (ненужное зачеркнуть). Ты должен понять,
что..."

На этом текст обрывался. Лишь теперь я заметил, что сверху
кто-то вывел четкими буквами: "ИЙОН ТИХИЙ. Опер. 6, 7 и 8.
КОМПЛЕКТ". Листок в моих руках задрожал. Боже, что от меня
осталось? Я не решался взглянуть даже на собственный палец.
Тыльная сторона ладони заросла толстыми рыжими волосками. Я
затрясся как в лихорадке; встал, опираясь о стену; перед глазами
плыло. Бюста не было, и то слава Богу. Стояла полная тишина.
Какая-то птичка чирикала за окном. Нашла тоже время чирикать!
КОМПЛЕКТ. Что значит КОМПЛЕКТ? Кто я? Ийон Тихий. В этом я был
уверен. Следовательно? Сперва я ощупал ноги. Обе на месте, только
кривые -- буквой "икс". Живот -- непомерно велик. Палец
погрузился в пупок, как в колодец. Толстые складки жира... брр!
Что же случилось? Ага, вертолет. Кажется, его сбили. "Скорая
помощь". Мина, а может, граната. Потом -- та маленькая негритянка
-- потом экстремисты -- в коридоре -- гранаты? Выходит, ее тоже,
бедняжку?.. И еще раз... Но что означает этот погром, эти обломки?

-- Эй! Есть тут кто-нибудь?! -- закричал я.

И осекся, пораженный собственным голосом, -- настоящий
оперный бас, даже эхо отозвалось. Очень хотелось глянуть в
зеркало, но было страшно. Я поднес руку к щеке. Боже милостивый!
Кудлатые, свалявшиеся патлы... Наклонившись, увидел бороду. Она
закрывала половину пижамы -- растрепанная, косматая, рыжая.
Ахенобарбарус! Рыжебородый! Ладно, можно побриться... Я выглянул
на террасу. Птичка чирикала как ни в чем не бывало -- дура.
Тополя, сикоморы, кусты -- что это? Сад. Больничный?.. На
скамейке кто-то грелся в лучах солнца, закатав рукава пижамы.

-- Эй там! -- позвал я.

Он обернулся. Я увидел до странности знакомое лицо и
растерянно заморгал. Да ведь это мое лицо, это я! В три прыжка я
выскочил на террасу. Тяжело дыша, всматривался в собственные
черты. Сомнений не было -- на скамье сидел я!

-- Чего вы так уставились? -- неуверенно отозвался он моим
голосом.

-- Откуда это -- у вас? -- через силу выдавил я. -- Кто вы?
Кто дал вам право...

-- А-а! Это вы!

Он встал:

-- Перед вами профессор Троттельрайнер.

-- Но почему же... Бога ради, почему... кто...

-- Я тут совершенно ни при чем, -- произнес он внушительно.
Мои губы на его лице подрагивали. -- Ворвались сюда эти, как их
-- йиппи [Члены молодежной радикальной группировки в США.].
Бунтари. Граната. Ваше состояние было признано безнадежным, да и
мое тоже. Я ведь лежал рядом, в соседней палате.

-- Как это "безнадежным"! -- возмутился я. -- Что я, слепой?
И как вы только могли!

-- Но я ведь был без сознания, уверяю вас! Главный хирург,
доктор Фишер, мне все объяснил: сперва брали тела и органы в
хорошей сохранности, а когда очередь дошла до меня, остались одни
отходы, поэтому...

-- Да как вы смеете! Присвоили мое тело да еще охаиваете его!

-- Не охаиваю, а лишь повторяю слова доктора Фишера! Сначала
вот это, -- он ткнул себя пальцем в грудь, -- сочли непригодным,
но потом, за неимением лучшего, решились на пересадку. Вы к тому
времени были уже пересажены...

-- Я? Пересажен?

-- Ну да. Ваш мозг.

-- А это кто? То есть кто это был? -- указал я на себя.

-- Один из тех экстремистов. Какой-то их главарь, говорят.
Не умел обращаться со взрывателем, и его садануло в череп
осколком -- так я слышал. Ну и... -- Троттельрайнер пожал моими
плечами.

Меня передернуло. В этом теле мне было не по себе, я не
знал, как к нему относиться. Оно мне претило. Ногти толстые,
квадратные -- ни малейших признаков интеллигентности.

-- Что же будет? -- прошептал я, опускаясь на скамью рядом с
профессором. Ноги меня не слушались. -- Нет ли у вас карманного
зеркальца?

Он достал зеркальце из кармана. Я торопливо схватил его и