пьет вашу кровь, он питается ею. Он будет расти и отбирать у вас все
больше и больше необходимых вам для жизни веществ. И наконец он начнет
пожирать вашу плоть. Вы понимаете? Он вас сожрет. Я не знаю, больно это
или нет, но что бы вы при этом мы испытывали, в итоге вы умрете. Если
только не вернетесь в Башню и не попросите хирургов снять эту штуку.
Возможно, вам удастся снять ее самому. Почему вы не пытаетесь это сделать?
Поднимите руку и сорвите с головы этого кровопийцу. Ну давайте.
Каменц откусил кусок хлеба, улыбнулся мне, и я ощутил только любовь,
ликование и легкое сожаление.
счастливое Единение. Умирают те, у кого нет Сосуна. Они... одиноки.
Одиноки навеки. - Какая-то струна его души вдруг дрогнула, задетая
страхом, но страх быстро прошел.
все еще читая. Я снова повернулся к нему, чтобы задать следующий вопрос.
и опускал правую руку, и колокольчик раскачивался, издавая одинокий резкий
звук. Потом шкин взмахнул левой рукой, потом снова правой, потом опять
левой, потом вступил другой Посвященный, потом еще, и вот все они
раскачивали колокольчики и трезвонили, и этот гулкий звон наполнял меня, а
радость, любовь и ощущение колоколов вновь подступали к сердцу.
она была такой сильной, такой жгучей, что почти пугала, они щедро делились
со всеми своим весельем, изумлением, ровной, спокойной радостью, целой
палитрой добрых чувств. Что-то происходило с Посвященными, когда они
звонили в колокола, что-то снисходило на них, приподнимало над
повседневностью и озаряло светом, что-то странное и чудесное; ни один
Обыкновенный не расслышал бы этого в резком, дребезжащем звоне. Но я не
Обыкновенный. Я расслышал.
увлеченно звонили, широкие улыбки и сияющие, лучистые глаза одухотворили
их лица. Лианна продолжала напряженно читать. Она слегка приоткрыла рот,
было видно, как она дрожит.
читать. Наконец я мягко встряхнул ее. Она повернулась ко мне и посмотрела
холодными, далекими глазами. Потом моргнула. Глаза широко раскрылись, она
замотала головой, нахмурилась и пришла в себя.
захлестнул вихрь эмоций, одно чувство сменялось другим прежде, чем я
успевал дать ему название. Стоило мне очутиться в этом смерче, и он
потянул меня за собой. Мне стало не по себе. Вот-вот он швырнет меня вниз,
в бездну. По крайней мере я так чувствовал.
страх. Я повторил вопрос.
Мне надо подумать.
оставили аэромобиль.
разгонять их. Лия стояла и смотрела на меня отсутствующим взглядом. Я
хотел было еще раз прочитать ее чувства, но не посмел вторгаться в ее
сокровенные переживания.
теперь мы летели выше и быстрее. Я вел машину, а Лия, уставившись в
пустоту, сидела рядом.
работу, спросил я.
автомат. - Я прочитала всю их жизнь, две жизни. Каменц, как он сказал,
работал программистом. Но не очень-то преуспевал. Гнусный человечек с
гнусным характером, ни друзей, ни любовницы, никого. Жил один, избегал
шкинов и не любил их. Он и людей-то не любил по-настоящему. Но Густаффсон
как-то достучался до его души. Густаффсон не обращал внимания на
холодность Каменца, на его злобные насмешки, на его жестокие шуточки.
Густаффсон не отвечал ему тем же, понимаешь? И скоро Каменц стал хорошо
относиться к Густаффсону, начал восхищаться им. Они никогда не были
друзьями, но все-таки Каменц считал Густаффсона самым близким человеком.
подсказал я.
от Сосуна. Но позже, когда Густаффсон ушел, Каменц начал понимать,
насколько пуста его жизнь. Весь день он работал с людьми, которые
презирали его, с машинами, лишенными всяких эмоций, ночами сидел один и
читал или смотрел голографические представления.
и принял культ Единения. Теперь...
счастлив. Счастлив впервые в жизни. Раньше он не знал, что такое любовь.
Теперь любовь переполняет его.
Он совсем раскрылся. Там оказались ступеньки, но мне совсем не трудно было
спускаться в глубину. Преграды словно зашатались, почти упали...
руку.
любил. Она покачала головой, посмотрела на меня, голос ожил, и на меня
обрушился стремительный поток слов.
через неделю Конечное Единение. Сосун примет его к себе, и он желает
этого, понимаешь? Он искренне желает этого, и... и, о, Роб, он умирает!
него не смерть. Он верит в Конечное Единение, верит во все догмы этой
религии. Сосун его Бог, и он хочет соединиться со своим Богом. Но он
умирал и прежде. У него медленная чума, Роб. Конечная стадия. Болезнь
грызет его изнутри уже пятнадцать лет. Он заразился в болотах на Кошмаре,
там, где погибла его семья. Эта планета не годится для людей, но он там
жил, руководил работой научной базы, это была краткосрочная командировка.
Семья оставалась на Торе, они поехали к нему в гости, но корабль потерпел
аварию. Густаффсон прямо-таки обезумел: он попытался добраться до корабля
и спасти их, но ему достался бракованный защитный костюм, и сквозь дыры
проникли споры. Когда он дотащился до корабля, все уже умерли. Он очень
страдал от боли, Роб. От медленной чумы и еще больше от своей утраты. Он
по-настоящему любил семью, он так и не оправился. На Шки его послали как
бы в награду, чтобы он отвлекся, но он ни на миг не переставал думать об
аварии. Эта картина стояла у меня перед глазами, Роб. Она была такая
яркая. Он не мог ее забыть. Малыши остались внутри, в безопасности за
обшивкой корабля, но система жизнеобеспечения отказала, и они задохнулись.
А его жена... ах, Роб, она взяла защитный костюм и пошла за помощью, но
снаружи эти штучки, эти огромные гусеницы, которые водятся на Кошмаре...
Лия разглядела в памяти Густаффсона: зрелище не из приятных. К счастью, я
не обладаю ее Даром.
Он перебил их всех из станнера.
так счастливы, и тут... и тут этот случай на Кошмаре. Он любил ее, они
были очень близки, он блестяще продвигался по службе. Знаешь, ему
необязательно было ехать на Кошмар. Он поехал, чтобы испытать себя, потому
что никто не мог там справиться. Это его тоже мучает. И он все время
вспоминает. Он... она... - ее голос задрожал, - они думали, что им
повезло, - договорила Лия и притихла.
отдаленное, бледное подобие той боли, которую чувствовал Густаффсон.
- Но он обрел покой. Он помнит все, помнит, как ему было больно, но не
терзается так сильно, как прежде. Он только жалеет, что они умерли без
Конечного Единения. Почти как шкинская женщина, помнишь? На Собрании? Она
говорила о своем брате.
больше. Когда он звонил в колокольчик, ступеньки исчезали и все
оказывалось на поверхности: и любовь, и боль - все. Вся его жизнь, Роб. За
Круз Андрей
Прозоров Александр
Володихин Дмитрий
Никитин Юрий
Мороз Александра
Шилова Юлия