Чтение 9–й страницы книги ~Четвертая профессия~

Я рассмеялся куда сильней, чем следовало бы, и Луиза рассвирепела,
прежде чем я успел взять себя в руки.

- Постой-ка, - сказал я. - В Билла Морриса ты тоже влюблена?

- Конечно же, нет!

- Тогда выкинь из головы эти бредни о шлюхе. Продажная женшина любила
бы его больше, чем меня, потому что он богаче, если бы она вообще могла
влюбиться, что мало верятно. Шлюхи, как правило, вовсе не темпераментны.

- Откуда это тебе известно? - спросила она требовательным тоном.

- Читал в каком-то журнале.

Луиза начала смягчаться. Я только сейчас осознал, в каком она прежде
была напряжении.

- Допустим, - сказала она. - Но, в таком случае, я действительно
люблю тебя.

Я попытался оттянуть неизбежное.

- Почему ты никогда не была замужем?

- Ну, видишь ли, - она хотела уклониться от ответа, но передумала. -
Каждый, с кем я знакомилась, норовил сделать меня своей любовницей. Я
думала, что это нехорошо, и... - Она смущенно запнулась. - А я почему-то
думала, что это нехорошо?

- Тебя так воспитали.

- Да, но... - Голос ее замер.

- А сейчас ты что думаешь?

- Я никогда не стала бы встречаться с кем попало без разбора, но если
нашелся бы кто-то, кто стоил бы того, чтобы с ним встречаться... Нельзя же
связать свою жизнь с человеком, о котором тебе толком ничего не известно.

- Я в свое время поступил именно так.

- И чем это обернулось? О, прости, Эд! Но ты ведь сам начал.

- Ага, - буркнул я, с трудом переведя дыхание.

- Но я раньше тоже думала совсем по-другому! Что-то во мне
изменилось...

Мы разговаривали довольно бессвязно. С паузами и перерывами, к тому
же мы все время продолжали работать. Я успел проглотить три куска пиццы.
Луиза тоже вполне успела бы сразиться со своей совестью, проиграть
сражение и съесть хотя бы ломтик. Но только она не притронулась к еде.
Пицца лежала прямо перед ней, а она и не взглянула на нее, даже не
понюхала. Для Луизы что-то невероятное!

Полушутя, полусерьезно я сказал:

- У меня родилась теория. Много лет назад ты подавила свое стремление
к любви любовью к еде. Или же наоборот, все мы грешные подавляем аппетит
стремлением к любви, а тебя чаша сия миновала.

- И таблетка положила этому конец? - Луиза задумчиво уставилась на
пиццу. Яснее ясного, что еда утратила свою магическую власть над ней. - О
чем я и толкую. Никогда раньше я не могла играть с пиццей в гляделки.

- Ее оливковые глаза оказывались сильнее твоих.

- Они гипнотизировали меня.

- Хорошей шлюхе нужно сохранять форму. - Я пожалел о сказанном, не
успев закрыть рот. - Тут не было ничего смешного - извини.

- Пустяки...

Она взяла поднос со свечами, вставленными в красные стеклянные
вазочки, и начала их разносить. В полумраке бара она двигалась легко и
грациозно, чуть покачивая бедрами, когда огибала острые углы столиков.

Я причинил ей боль. Но она ведь достаточно давно знает меня и должна
была бы усвоить, что я болен недержанием речи...

Со своей стороны, я видел ее достаточно часто и должен был бы
усвоить, что она красива. Но никогда еще она, по-моему, не достигала этого
впечатления с такой подкупающей простотой.

Она вернулась обратно, по пути зажигая свечи. Поставив, наконец,
поднос на место, она перегнулась через стойку и сказала:

- Это ты меня извини. Но мне не до шуток. Я же ничего не знаю точно.

- Перестань волноваться. Что бы "монах" ни дал тебе, он хотел тебе
помочь.

- Я люблю тебя.

- Что?

- Я люблю тебя.

- А я тебя. - Я так редко произносил эти слова, что они застряли у
меня в горле, как будто я лгал, хотя говорил я чистую правду. - Выходи за
меня замуж, Луиза. Нет, не качай головой. Я хочу жениться на тебе.

Теперь я снизил голос до шепота. И вымученным шепотом она мне
ответила:

- Нет, пока я не выясню, что именно я приняла, я за тебя не выйду. Я
не могу доверять себе, пока не узнаю точно.

- И я тоже, - неохотно проронил я. - Но мы не можем и ждать. У нас
нет времени.

- Почему?

- Ах, да, ты же не слышала. Лет через десять, а то и скорее,
"монахи", чего доброго, взорвут наше Солнце. - Луиза ничего не сказала,
только на лбу у нее собрались морщинки. - Все зависит от того, как долго
они торгуются. Даже если мы не сумеем построить им пусковой лазер, мы
можем убедить их подождать. Их торговым экспедициям приходилось иной раз
ждать по...

- О, боже мой! Так ты всерьез! Из-за этого вы с Биллом и поцапались?

- Да.

Луиза вздрогнула. Даже в сумраке бара было видно, как она побледнела.
А потом поступила совсем странно.

- Я выйду за тебя, - сказала она.

- Вот и хорошо, - ответил я и вдруг испугался. Женат. Опять. Луиза
положила руки мне на плечи, и я поцеловал ее.

Оказывается, я хотел поцеловать ее целых... Неужели целых пять лет?

Она так удобно устроилась у меня а руках. Она гладила мне плечи.
Напряжение сошло на нет, исчезло. Женаты. Мы. По крайней мере, располагаем
сроком от трех до десяти лет.

- Моррис идет, - предупрещил я.

Она отпрянула.

- Он не имеет права тебя мучить. Ты ведь никому ничего не сделал! Как
бы мне хотелось знать, что было в той таблетке! Что если я опытный убийца?

- А что, если я? Нам придется остерегаться друг друга.

- Ну, о тебе-то мы все знаем. Ты - командир звездолета, переводчик с
"монашьего" и чудо-юдо, владеющее телепортацией.

- Плюс еще кое-что. Есть и четвертая профессия. Я вчера принял не три
таблетки, а четыре.

- Вот как? Почему же ты не сказал об этом Биллу?

- Смеешься ты, что ли? Я же вчера так окосел, что вполне мог
проглотить руководство по организации революций. Не дай бог, Моррис
пронюхает...

Она улыбнулась:

- Ты действительно думаешь, что принял такую таблетку?

- Нет, конечно.

- Но почему? Почему мы согласились? Что заставило нас принимать
таблетки? Право, нам следовало бы быть умнее.

- А, может, "монах" сначала принял таблетку сам. Может, у них есть
таблетки, обучающне втираться в доверие к инопланетянам.

- Я ведь и правда испытывала к нему доверие, - сказала Луиза. - Я
помню. Мне представлялось, что он полон сочувствия. Неужели он
действительно взорвет наше Солнце?

- Действительно взорвет.

- А четвертая таблетка не научила тебя, как помешать ему?

- Давай подумаем. Нам известно, что я принял курс лингвистики, курс
телепортации для инопланетян и, безусловно, курс управления кораблем со
световым парусом. На основании всего этого... Я мог и передумать и
принять, в конце концов, курс карате для червей.

- Карате, по крайней мере, тебе не повредит... Слушай, Эд, если ты
помнишь, что принимал таблетки, почему ты не помнишь, что в них было?

- Я вообще ничего не помню.

- Откуда же ты знаешь, что принял именно четыре?

- Вот, пожалуйста.

Я сунул руку в карман и вытащил целлофановую облатку. И сразу понял,
что она не пустая. Внутри лежало что-то твердое и круглое.

Мы смотрели на нее во все глаза, когда вернулся Моррис.

- У меня, должно быть, хватило ума сунуть ее в карман, - объяснил я.
- Вчера ночью я, видно, почувствовал себя таким хитрецом, что решился
обокрасть "монаха".

Моррис ветел таблетку в пальцах, как драгоценный камень. Она была
бледно голубого цвета, с розовым треугольником, выжженным с одной стороны.

- Не знаю, право, посылать ли ее на анализ или принять самому. Да
ниспошлется нам чудо. Возможно, тогда...

- И не помышляйте об этом. С моей стороны было очень неумно забыть,
как быстро портятся эти таблетки. Обертка порвана. Таблетка уже часов
двенадцать как испорчена.

Моррис грязно выругался.

- Отправьте ее на анализ, - предложил я. - Химики выделят РНК и
сумеют, вероятно, определить, какие вещества используются в качестве
основы. Думаю, что и содержащаяся в таблетке информация еще сохранилась.
Но только не принимайте эту чертову штуку сами. Два-три случайных
изменения в структуре РНК, и ваши мозги превратятся в решето...

- У нас даже нет времени, чтобы отправить ее немедля в лабораторию.
Можно положить ее в морозилку?

Я вложил таблетку в маленький пластиковый мешочек для бутербродов,
отсосал из него воздух, завязал и поместил в морозильник. Вакуум и холод
сохранят таблетку. Надо было мне вчера так поступить.