убедиться, что это было их обычной манерой разговаривать. Их непонятный
язык - гортанный, певучий, выразительный - заключал в себе много от
декламационного жанра и требовал большой затраты голосовых средств. Даже
не видя их, я улавливал в их разговоре жест и гримасу. Но в их языке
звучала какая-то необычайная, варварская грубость, которая совершенно
сбивала меня с толку. Какой это был язык? Какое-нибудь балканское наречие?
Возможно. Сейчас, несмотря на всю кажущуюся романтичность такого
предположения, я скорее склонен думать, что это был язык вымышленный,
вроде волапюка или эсперанто.
Скажите мне, где я!
молодого, голос, звучавший теплотой, голос успокаивающий и симпатичный
ответил мне на безупречном французском языке:
друзьями. Этот дом - храм науки. Постольку поскольку это касается лично
вас, вы можете считать его клиникой глазных болезней. Я ваш врач, и я
должен вам сказать не из тщеславия, но только ради того, чтобы вас
успокоить, что я пользуюсь здесь некоторой известностью.
улыбнулся. - Называйте меня... называйте меня доктор Прозоп.
бессознательный страх.
бога, успокойтесь! Я не могу себе представить, чего вы боитесь или что
подозреваете!..
проговорил:
что мы как врачи имеем относительно вас только дружеские намерения и
стремимся оказать вам помощь. Все, что только мы в силах сделать для вас,
чтоб облегчить, улучшить ваше состояние, будет сделано.
мне в момент похищения из лазарета, и, несмотря ни на какие уверения,
содрогнулся при мысли о таинственном характере моего приключения.
раненых, которые там были?
благодарный...
самом деле, разве эти люди не сделали всего, что от них зависело, чтобы
спасти мне зрение? А раз это им не удалось, не было ли с их стороны
искренним заблуждением, когда они решили, что... Но не будем забегать
вперед.
лечили, и я пользовался великолепным уходом. Мне была предоставлена
просторная комната, которая очень тщательно проветривалась. Все мои
требования и желания немедленно приводились в исполнение ловкими и
умелыми, но бессловесными слугами. Доктор "Прозоп" всячески старался
развлекать меня и тратил на это немало времени. Должен сказать, что я
всегда с удовольствием слушал его, потому что это человек совершенно
исключительно образованный и с необычайно широкими взглядами... Вместе с
тем, я не имел решительно никаких сведений относительно войны; доктор
притворялся, что не интересуется войной. Когда я обратился к нему с
просьбой написать моей матери письмо, чтобы хоть отчасти ее успокоить, он
прямо ответил мне, что пока это совершенно невозможно. Я тщетно напрягаю
свою память, чтобы припомнить хотя бы один случай, когда он солгал мне,
и... не могу. Но ведь иногда молчание или умышленное утаивание
какой-нибудь мысли равносильно лжи. Во всяком случае, я ничего не берусь
утверждать. В конце концов, я даже не знаю, что он был за человек... Ему,
несомненно, было крайне важно заручиться моим доверием и моим
благорасположением.
обратился ко мне со следующими словами:
не так, как я бы этого желал.
ослеп на всю жизнь, и потому это его замечание не произвело на меня
никакого впечатления.
по-моему, сделать, это совсем избавиться от глаз. Они вам могут только
повредить, разрушая окружающие их ткани. Кроме того, - я, конечно, не
хотел бы напрасно вас обнадеживать, - но мне кажется, что нам до известной
степени удастся восполнить этот пробел.
понимаете? Все будет зависеть от состояния зрительного нерва. Во всяком
случае, мы еще поговорим с вами об этом, Лебри! А пока что я советую вам
решиться удалить глаза. Я считаю это безусловно необходимым и настаиваю на
этом. Мы назначим операцию на завтра утром, не правда ли?
уже бесполезные для меня глаза как-то отяжелели, стали гореть, и, как мне
казалось, словно увеличились в объеме. Временами все это вызывало
настолько мучительные ощущения, что невольно заставляло меня мечтать о той
операции, которую только что предложил мне Прозоп. Кроме того, я повторяю,
что он безусловно внушал мне доверие. И весь этот дом был так полон
спокойствия и тишины! Я никогда не слышал ни единого крика, не замечал
никакого подозрительного волнения. Благодаря своему вынужденному безделью,
я часами лежал, тоскуя и мечтая о милой, прекрасной родине, которую уже
никогда не увидят мои глаза (меня могло исцелить только чудо, а в это я не
особенно верил). Прислушиваясь на досуге ко всему, я никогда не слышал
ничего необычайного. Даже тогда, когда я нарочно старался вслушаться в
звуки, раздававшиеся в моей темнице, стараясь угадать, что в ней
происходит, я различал только шум, говоривший мне о мире и упорном труде.
Обычно это работали машины; до меня доносился ритмический грохот какой-то
механической мастерской. Но все это производило впечатление чего-то
спокойного, добродушного, успокоительного...
бессознательной грусти, но Прозоп с необычайным энтузиазмом сообщил мне,
что операция сошла прекрасно и что все говорит в пользу того, что тот
опыт, о котором он мне говорил, удастся.
под счастливейшей звездой! Ваше имя будет связано с сенсационнейшими
открытиями...
предложенный им опыт; мне кажется, что он лишь до некоторой степени
рассчитывал на положительный результат; но ему нужно было меня
подбодрить... Во всяком случае, несмотря на то, что я закидал его
вопросами, я не добился от него никакого объяснения по поводу самой
сущности этого эксперимента. И вы легко можете себе представить, сколько
различных предположений наводнило мой мозг. Я поочередно останавливался то
на мысли, что мне будет сделана пересадка, то на мысли о каком-нибудь
новом оптическом изобретении. Я видел себя то с глазами какого-нибудь
животного, то с искусственными глазами, созданными каким-то гениальным
оптиком. Но как бы то ни было, я уже видел себя зрячим. Прозоп ведь
настойчиво указывал на полную жизнеспособность зрительного нерва.
если бы вы только знали, что таится для слепого под этим одним маленьким
словом "видеть"! А кроме того, разве то, что произошло, не более
необычайно, не более фантастически чудесно, чем какое-либо искусственное
зрение?
постольку, поскольку я отдавал себе в этом отчет и мог запомнить) все те
подготовительные меры, которым я подвергался: меня лечили всевозможными
способами, делали всякие измерения, сняли слепки с глазных впадин и
наконец ввели в них два абсолютно гладких тела, которые в совершенстве к
ним прилегали. Их почти тотчас же извлекли. Это пробное введение каких-то
непонятных предметов в глазные впадины производилось в присутствии
нескольких человек, которые, не стесняясь, очень много говорили между
собой на своем непонятном языке. В тот раз меня расспрашивал о моих
впечатлениях и ощущениях не Прозоп, а какой-то старик с тягучим голосом,
напоминавшим шарманку. По-французски? Да, да, конечно, но не так чисто,
как говорил Прозоп, и со всеми интонациями таинственного волапюка. Я
сказал ему, что введение двух шаров в глазные впадины не вызвало ни
болезненных, ни неприятных ощущений, и я понял, что он испытал
удовлетворение, услышав такой ответ.
явлениями, которые вам, наверное, хорошо знакомы: перед глазами у меня
мелькали яркие шары, временами мне казалось, что я что-то вижу, но что
именно - никак не могу разглядеть. Я знал, что все эти обманчивые
впечатления вызваны раздражением зрительного нерва, которому свойственно
реагировать таким образом на боль. А боль эта была результатом удаления
моих уже ненужных и мертвых глаз. Ввиду всего этого, когда я почувствовал
после второй операции, что пары эфира постепенно рассеиваются и что я
Сертаков Виталий
Соломатина Татьяна
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Лукин Евгений