оправы слабое магнитное поле. Затем эта информация поступает на вход
монокристаллического процессора, который, соответственно, переориентирует
лучи.
разработать устройства, которые переводили бы зрительную информацию на
язык клеток сетчатки. Теллон всецело отдался этой захватывающей
интеллектуальной задаче. Он почти не притрагивался к еде и сильно похудел.
случилось это, когда он лежал под динамиками авторидера.
старик еще пользовался, хотя и ходил с сонарным фонарем.
помешал, но это важно, - от волнения голос Уинфилда звучал хрипловато.
слезая с кушетки, отодвинулся подальше от рупора.
службу и договорился временно поработать здесь, в Павильоне. Чтобы, как он
выразился, "поправить здоровье на боевом посту". Понимаешь, что это
значит? Понимаешь, зачем он сюда едет?
изгибам невидящих, пластмассовых глаз.
ожидая, пока утихнет мучительная колющая боль. Если бы "шершень"
Черкасского не изувечил ему слезные железы, слезы у него текли бы ручьями.
Боль долго не утихала, а временами становилась чуть ли не сильней, чем в
начале. Это было похоже на отлив, когда море, как бы нехотя, отступает от
берега.
- это означало, что он встревожен.
с этим преобразователем. Сигналы, которые мы подаем на нерв, в корне
отличаются от тех, к которым он привык, и вызывают такую боль, что я даже
не могу настроиться.
Возможно, даже слишком большое. В наших-то обстоятельствах!
сплоховали. Единственное, что действительно трудно, - это синтезировать
клеточный код. Хотя и тут все вроде шло нормально. Я ведь прямо упивался
работой, пока не услышал, что сюда собирается наш друг Черкасский.
сосредоточиться на работе. Я просто не в состоянии понять: то ли мы не
учли что-то действительно важное, то ли дело в каких-то мелочах.
Давайте-ка сделаем мне местную анестезию, чтобы боль хоть немного утихла,
а я тем временем посмотрю, что у нас получается.
пытаясь синтезировать сигнал, который каждая безмозглая тварь, плавает
она, летает или бегает, синтезирует безо всякого труда. Где твоя
справедливость. Господи?! - И тут Теллон вдруг испустил восторженный крик,
ибо некая мысль прожгла его сознание.
Ты знаешь, как на этой планете наказывают за богохульство.
зрительную систему. Весь набор целиком: палочки, колбочки, биполяры,
ганглии, глиальные клетки. Все в готовом виде! В готовом, понимаете? Бери
и пользуйся!
верно?
прочим, собираюсь и дальше ими пользоваться. Понял ты, упырь? Так что не
трогайте вы мои глаза!
прямо-таки бомбардируют и нас, и все вокруг информацией. Причем как раз
той, что нам с доктором и нужна. Каждый твой зрительный нерв, каждое
волоконце в нем поливают нас электронами. Ты, Эд, работаешь как
мини-радиостанция. Или, если угодно, дискотека. А твой диск-жокей крутит
только одну мелодию - глиальный код.
говорила, что я далеко пойду.
Думаешь, на этот раз у нас получится?
закрашивать тускнеющие звезды, Теллон впервые увидел Уинфилда.
возможность видеть - и чувствуя свое ничтожество рядом с громадой
человеческих достижений, на которой держался его триумф. Веками люди
исследовали сложнейший язык импульсов глиальных клеток, совершенствовали
роботов-сборщиков и миниатюрные сервоприводы, благодаря теоретической
кибернетике научились объединять в одном кварцевом кристалле миллиарды
электрических цепей и задействовать только те из них, что нужны именно
сейчас, даже не зная, что это за цепи...
том, что я точно так же могу видеть себя самого.
этой противоестественной ситуации, когда тело твое находится в одном
месте, а глаза - в другом. Первое испытание нового электроглаза
происходило так: он и Уинфилд уселись рядышком в одном конце мастерской, а
Хогарт (которому было ведено не спускать с них глаз) - в другом. Теллон
даже с места не сдвинулся, однако, если верить его новым глазам, оказался
вдруг в противоположной части комнаты. И смотрел при этом и на Уинфилда, и
на самого себя.
нарисовал себе Теллон, - краснолицый седой старый великан. В одной руке он
сжимал трость, а голова его с прикрепленной к ней серой коробочкой
сонарного фонаря была настороженно поднята - так обычно держат ее слепые.
казалось необычно длинным и как никогда задумчивым, а висевший мешком
коричневый комбинезон - униформа Павильона - наводил на мысль, что со
времени своего прибытия в тюрьму он сбросил фунтов пятнадцать. В остальном
же он выглядел как обычно. Это показалось Теллону поразительным (если
учесть, что он чувствовал). Затем взгляд его сам собой переместился на
Уинфилда; тот сидел с напряженно-сосредоточенным лицом и ждал, что скажет
Теллон.
никак не могу привыкнуть видеть себя таким, каким меня видят другие.
мастерская, казалось, выскользнула из-под его ног, потом выровнялась и
поскакала мимо него.
ведь смотрю твоими глазами.
были кое-какие сомнения насчет тебя, Сэм, но сейчас я вижу, что ты -
толковый парень. Хоть и учился в колледже.
изображение становится все больше и ближе, а у нижнего края поля зрения
мельтешат костыли Эда. Он протянул руку и заметил, что тот, другой Сэм
Теллон сделают то же самое. Наконец он увидел, как худая рука Хогарта,
появившись непонятно откуда, схватила его собственную. И в тот миг, когда
два незнакомца проделали все это на сцене, он ощутил прикосновение пальцев
к своей руке. Оно подействовало на него как электрический шок.
темноту, и с трудом подавил тошноту. На секунду он полностью, потерял
ориентацию.
Как только станет не по себе - снимай очки. И не слишком нервничай, если
начнешь чувствовать что-нибудь не то.
все еще испытывал легкое головокружение. Старик Уинфилд уже восемь лет как
лишился зрения и наверняка должен был пережить еще большой шок, чем
Теллон.
Теллон не проработал как следует - прибор видел в точности то же самое,
что и человек, чьи нервные импульсы он "похищал". С практической точки
зрения было бы разумнее иметь худшее по качеству изображение - но с
рецептора, находящегося прямо на оправе очков. С другой стороны, если