Чтение 9–й страницы книги ~Венера плюс икс~

- Не стану.

- Еще я сказал, что парень имеет, что сказать каждому. Искушает...

- Своим визгом.

Герб смеется.

- О, это уже по моей специальности... Провизжи мне о любви. Это можно
использовать... все, кого сжирает явная или скрытая гомосексуальность
всегда найдут себе объект. Молодым жеребцам нравятся его манеры, и его
чувства, они копируют прическу и куртку. А женщины, особенно постарше,
любят его больше всего. Нужно иметь лишь детское лицо и фиалковые глаза. -
Смит пожимает плечами: - На каждый товар - свой покупатель.

- Ты забыл своего старого приятеля Смита, - говорит Смит.

- Каждый должен кого-нибудь ненавидеть.

- Ты вроде не шутишь, Герб?

- Не-а.

- Ты беспокоишь меня, приятель, - хмурится Смит. - Когда ты в таком
настроении, это меня беспокоит.

- В каком настроении?

- Когда принимаешь все всерьез.

- А это плохо?

- Мужчина должен серьезно относиться к своей работе, но не должен
принимать всерьез себя, свои настроения и все такое.

- Ну, а что с ним тогда будет?

- Он потеряет вкус к жизни.

Смит пристально смотрит на Герба мудрыми глазами. - Рекламный агент
получает заказ, готовит серьезное исследование, тратит свое личное время.
Выписывает, скажем, "Журнал Потребителя". Он думает, взвешивает, относится
к делу серьезно. Получил положенное - и забыл.

- Закопай свой большой томагавк, Смитти, - говорит, несколько
побледнев, Герб. - Мужчина начинает заниматься новым делом - это самое
важное для него.

- А все остальное - мура.

Смит кивает на телевизор.

- Мне это не нравится, и никому это не понравится.

Тут до Герба Рейла доходит, кто спонсор этого шоу с рок-н-роллом.
Ведь это конкурент Смита. Конкурент номер один. "Черт бы побрал меня и мой
длинный язык!" Жаль, что здесь нет Жанетт. Она бы уж сообразила. Герб
говорит:

- Это грязное шоу, мне оно не понравилось.

- Если бы ты сказал это вначале, Герби, то я бы тебя понял.

Смит берет стакан Герба и уходит, чтобы наполнить его. Герб сидит и
соображает, как это должен делать рекламный агент: во-первых, клиент
всегда прав. Во-вторых, если бы мне дали товар, вмещающий в себя все
мужские и женские грехи, то я перевернул бы мир. А вот это - тут он глядит
на большой потухший глаз телевизора - это был, черт возьми, почти тот
товар.

- Мне плохо, по-настоящему плохо, - ответил Чарли Джонс.

Он понимал, что, хотя он и говорил по-лидомски, все же звучит это
по-иностранному, как если бы англичанин сказал по-французски: "Мне плохо,
не так ли?"

- Понимаю, - протянул Филос.

Он прошел в середину комнаты и остановился около одного из
грибообразных пуфиков. Теперь Филос был одет в оранжевое платье с белыми
полосами, у плеч это платье расходилось, поддерживаемое невидимыми спицами
- казалось, что у него крылья. Не считая платья, его хорошо сложенное тело
было облачено только в оранжевые же туфли и неизменный шелковый спорран.

- Можно присесть?

- Конечно, пожалуйста, садитесь... Вам этого не понять.

Филос в недоумении поднял брови. Брови были густые и ровные, но когда
он ими двигал, что происходило довольно часто, они слегка изгибались,
причем каждая по-своему, напоминая два меховых гребня.

- Вы - дома, - пояснил Чарли.

На какой-то миг ему показалось, что сейчас Филос возьмет его за руку
в знак сочувствия, и он невольно сделал движение навстречу. Филос же
вместо этого ответил с глубокой симпатией:

- Ты тоже будешь дома. Не беспокойся.

Чарли поднял голову и внимательно посмотрел на Филоса. Ему
показалось, что тот действительно имел в виду его возвращение.

- Ты думаешь, что я смогу вернуться?

- Это я не могу утверждать. Сиес...

- Я спрашиваю не Сиеса, а тебя. Могут меня отправить назад?

- Когда Сиес... - Я еще доберусь до Сиеса в свое время! Сейчас ты
честно ответь: могут меня отослать назад или нет?

- Могут. Но...

- Что за черт!

- Но ты можешь этого не захотеть.

- Почему же?

- Пожалуйста, - начал Филос, и его крылья задрожали, настолько он
старался быть искренним. - Не сердись, прошу тебя! У тебя много срочных
вопросов - я знаю. Они срочны для тебя потому, что ты уже знаешь ответы,
которые хочешь услышать. Ты будешь нервничать все больше и больше, если не
получишь ответов, но на некоторые из них невозможно ответить, потому, что
ты не сможешь их понять, другие же... их не следует и задавать.

- Кто это говорит?

- Ты! Ты сам! Ты еще согласишься, что их не следует задавать, когда
лучше узнаешь нас.

- Черта с два! Но давай я попробую спросить что-нибудь, давай начнем,
наконец. Будешь отвечать мне?

- Если смогу, конечно. (И здесь снова Чарли почувствовал смысловую
полноту выражения. "Если смогу" Филоса означало почти то же, что и "Если
буду в состоянии", но при этом имелся и оттенок "Если мне дадут
возможность". С другой стороны, не имел ли Филос в виду, что он ответит,
если будет располагать информацией? Ведь только тогда он получит
возможность ответить.) Чарли отложил эти размышления до более удобного
момента и задал свой самый важный первый вопрос.

- На сколько тебя перенесли?... Что ты имеешь в виду?

- То, что я спросил. Вы взяли меня из прошлого. Как давно я жил?

Филос явно находился в затруднении.

- Я не знаю.

- Ты не знаешь? Или - никто не знает?

- Как говорит Сиес...

- Ладно, - Чарли заговорил уже возбужденно, - ты прав: некоторые
вопросы должны подождать, по крайней мере, пока я не встречусь с Сиесом.

- Вот ты снова сердишься.

- Нет, не снова. Я сердит по-прежнему.

- Послушай, - Филос наклонился к Чарли, - мы все, ну, новые для тебя
люди - лидомцы. Ты все это еще узнаешь. Мы не можем считать время, как
привык ты, продолжать счет всем этим месяцам и годам под номерами - это
нам не нужно... Какое это может иметь значение - сейчас? Как тебя может
волновать, как давно ты жил, когда твоего мира нет, и существует только
наш мир?

Чарли побледнел, как полотно.

- Ты сказал... - нет?

Филос печально развел руками.

- Конечно, ты понял...

- Что я мог понять! - взорвался Чарли, выдержка совсем покинула его,
- но, но... я думал, может быть кто-нибудь... пусть даже очень старый... -
Воспоминания нахлынули на него сплошным потоком - перед ним мелькали лица
матери, Лоры, Руфи, мелькали и пропадали в поглощавшей их темноте.

Сиес мягко произнес:

- Ведь я говорил тебе, что ты сможешь вернуться назад и снова быть
тем, кем ты родился.

Чарли сидел в оцепенении, затем медленно повернулся к лидомцу.

- Это правда? - тихо, спросил он, как ребенок, которому обещали
невозможное, но который все же надеется.

- Да, но ты будешь жить там, зная... - Филос сделал жест рукой,
включавший в себя все окружающее, - все, что ты узнаешь.

- Ради бога! - вскричал Чарли, - я буду дома - это главное.

И все же что-то внутри него уже не могло расстаться с новым
приобретенным ужасным знанием, оно не отпускало его, пульсировало в его
венах, разгоралось все ярче и ярче, как горящий уголь. Знать о конце -
когда он придет, как это случится, знать то, что не знает ни один человек,
знать, что конец мира реален... Он будет лежать рядом с теплым телом Лоры
и знать это. Покупать матери ее любимую дешевую газетку, каждому слову
которой она верит, зная это. Ходить в церковь, может быть, регулярно, и
знать это, наблюдать за проезжающим мимо свадебным кортежем, видеть
невесту в белом кружевном платье, прижавшуюся к нарядному жениху среди
моря счастливо ревущих автомобильных гудков, и знать это. И вот сейчас, в
этом странном, безумно непривычном мире они хотят рассказать ему, когда и
как наступил конец его мира.

- Я вот что скажу, - хрипло произнес Чарли, - вы просто отошлите меня
назад и не говорите, когда или как. О'кей?

- Ты торгуешься? Тогда сделаешь ли ты что-нибудь для нас?

- Я, - Чарли похлопал по бокам своего больничного халата, но в нем
даже не было карманов, чтобы их вывернуть, - у меня ничего нет.

- Ты можешь предложить свое обещание. Даешь ли ты его и сдержишь ли
его в обмен на возвращение?

- Если это такое обещание, которое я могу выполнить.