там, снаружи?
как передаю ее я. Мы беседовали телами, мы потели и обоняли друг друга.
Слова передавались губами, ногами, ртом.
числа, и она остановила меня.
о своем детском стремлении сделаться писателем, и о том, что из этого
ничего не вышло? И что было тому причиной? Нехватка таланта или
целеустремленности? Я мог рассказать ей о своей работе, которая, по сути,
состояла из бессмысленной перетасовки бумаг; польза от нее была лишь
Валовому Национальному Продукту. Я мог рассказать о подъемах и спадах
экономики, которые и привели меня в Келлер, когда ничто другое не способно
было сбить меня с проторенного жизненного пути. Или об одиночестве
сорокасемилетнего, ни разу не нашедшего того, кого стоит полюбить и
которого никогда не любили. О том, каково все время быть перемещенным
лицом в обществе из нержавеющей стали. Женщины на одну ночь, пьянки,
работа с девяти о пяти в Чикагском Управлении Перевозок, темные
кинотеатры, футбольные игры по телевизору, снотворные, башня имени Джона
Хэнкока [небоскреб в Чикаго; Джон Хэнкок (1737-1793) - американский
государственный деятель; первым подписал Декларацию Независимости], окна
которой не открывались, так что вы не могли вдохнуть смог или броситься
вниз. И это был я, ведь так?
Все зависело от контекста. Она услышала и поняла того меня, которым я был
раньше, и того, которым, как надеялся, стал.
быструю смену эмоций, пока я впервые за многие годы думал о своей жизни. А
она смеялась, и шутливо покусывала мое ухо, когда мое лицо сказало ей, что
я впервые, насколько я себя помню, счастлив. Не просто говорю себе, что я
счастлив, а и в самом деле счастлив. На языке тела ты не можешь солгать,
точно так же как твои потовые железы не могут солгать полиграфу.
я узнал, что здесь лишь дети.
хлопка по груди ладонью с раздвинутыми пальцами. Вместе с жестом,
обозначавшим: "множественное число третьего лица глагола", это означало,
что они снаружи, и ***. Излишне говорить, что мне это мало что объяснило.
читал ее слова лучше, чем когда-либо. Она была расстроена и печальна. Ее
тело говорило что-то вроде: "Почему я не могу присоединиться к ним? Почему
не могу я (обонять-пробовать на вкус-касаться-слышать-видеть) - ощущать
вместе с ними?" Вот что именно она говорила. И на этот раз я не вполне мог
довериться своему пониманию, чтобы принять такой смысл ее слов. Я все еще
пытался втиснуть переживаемое мной здесь в свои представления. Я решил,
что она и другие дети в чем-то обижены на своих родителей, поскольку был
уверен, что так и должно быть. Они должны в чем-то чувствовать свое
превосходство, должны чувствовать, что их ограничивают.
Там были все родители, и никого из детей. Они стояли группой, образуя
круг. Расстояние между соседями было примерно одинаковым.
траве, глядя на людей. Держались они настороже, но не двигались.
сосредоточенность. Они касались друг друга руками, но пальцы были
неподвижны. Безмолвие этих неподвижно стоявших людей, которых я привык
видеть в движении, оглушало меня.
почесывал их за ушами. Они облизывались с довольным видом, но все внимание
обращали на группу людей.
одному шагу то здесь, то там. Она расширялась, и так, что расстояние между
соседями оставалось одинаковым - как расширяющаяся вселенная, где
галактики отдаляются друг от друга. Руки их теперь были вытянуты; они
касались соседей лишь кончиками пальцев, как бы образуя кристаллическую
решетку.
их пальцы вытягиваются, пытаясь преодолеть слишком большое расстояние.
Люди по-прежнему расходились в стороны. Одна из собак начала поскуливать.
Я почувствовал, как волосы на затылке становятся дыбом. Холодно здесь,
подумал я.
вокруг меня стрекотали сверчки.
что если я поверну голову, то легче смогу разглядеть это, но оно до такой
степени оставалось неопределенным, что по сравнению с ним периферическое
зрение можно было сравнить с чтением заголовков. Если существовало
что-нибудь, на чем невозможно было остановить взгляд, не говоря уже о том,
чтобы описать, это оно и было. Некоторое время меня это забавляло, но я не
мог ничего понять; собаки стали скулить громче. Лучше всего можно было бы
это сравнить с тем, как слепой ощущает солнце в облачный день.
она прикрывала уши. Губы ее были открыты и медленно шевелились. Позади нее
было еще несколько детей. Они делали то же самое.
расстоянии около фута друг от друга; внезапно она распалась. Люди
некоторое время раскачивались, стоя на месте, затем рассмеялись, издавая
тот необычный, неосознанный шум, который глухим заменяет смех. Они упали в
траву и с ревом катались по ней, держась за животы.
у меня заболели бока и лицо - как это иногда бывало после курения
марихуаны.
кое-что, о чем я должен сказать, чтобы у вас не создалось ошибочного
впечатления.
почти все время. Похоже, только Пинк относилась к одежде неприязненно. Она
все время была обнаженной.
свободной: халаты, рубахи, платья, шарфы и тому подобное. Многие мужчины
носили то, что можно было бы назвать женской одеждой. Это просто было
удобнее.
шелка, бархата или чего-нибудь другого, приятного на ощупь. Типичная
келлеритка могла шлепать по свинарнику с ведром помоев в японском шелковом
халате, вручную расшитом драконами, со множеством дыр и болтающихся ниток
и покрытым чайными и томатными пятнами. В конце дня она его стирала и не
беспокоилась о его цвете.
из-за сложившихся обстоятельств самые близкие отношения в Келлере
сложились у меня с женщинами: Пинк и Царапиной. Я ничего не сказал о
гомосексуализме просто потому, что не знаю, как это сделать. Я
разговаривал и с мужчинами, и с женщинами - одинаково, не делая различий.
Мне оказалось удивительно нетрудным проявлять нежность к мужчинам.
смысле они ими были. Дело было гораздо глубже. Они не могли и представить
себе такую злонамеренную вещь, как табу на гомосексуализм. Если вы
различаете гомосексуализм от гетеросексуализма, вы отсекаете себя от
общения - всестороннего общения с половиной человечества. Их сексуальность
была всеобъемлющей; в их стенографии не было даже слова, которое на
английский можно было перевести именно как "секс". У них было бесконечное
множество разнообразных слов, обозначавших "мужчина" и "женщина", и слова
для разных уровней и вариантов физиологических ощущений, которые
невозможно было бы выразить по-английски; но все эти слова включали и
другие области мира ощущений - ни одно из этих слов не образовывало стены
той глубоко упрятанной каморки, которую мы называем секс.
необходимо, поскольку я сам размышлял о нем сразу после своего появления
там. Нужна ли вообще эта коммуна? Должна ли она быть именно такой? Не было
бы для них лучше, если бы они стали приспосабливаться к нашему образу
жизни?
Это могло произойти снова, если бродячие шайки, действующие вокруг
городов, и впрямь начнут делать вылазки. Компания на мотоциклах могла бы
истребить их за ночь.
органов соцобеспечения устраивали рейд на Келлер и пытались забрать детей.
Обвинения простирались от жестокого обращения с детьми до поощрения
правонарушений. Пока что этого сделать не удалось, но когда-нибудь могло и
удаться.