настроении. Он чувствовал себя опустошенным и снова наполненным. Он провел
первое испытание без страданий от каких-либо последствий. Удовлетворение
было сильнее страха. И он с удовольствием вернулся к работе над своей
речью.
- Мы живем радостью и болью. Можем огорчаться, можем бодриться, но хотя
радость и боль коренятся в биологии, они обуславливаются обществом. И они
имеют цену.
пространстве через города планеты, приходят к необходимости существования
ряда полностью нечеловеческого контроля над их передвижениями. Каждый день
этот контроль проклевывает себе путь в новые области - водит наши кары,
наши самолеты, интервьюирует нас, диагностирует наши болезни, и я не
рискую морально осуждать это вторжение. Этот контроль становится
необходимым. В конце концов он может оказаться целительным.
ценностей. Мы не можем честно сказать, что означает для нас та или иная
вещь, пока мы не удалим ее из наших жизненных условий. Если ценный предмет
перестает существовать, психическая энергия, связанная с ним,
высвобождается. Мы ищем новые ценности, в которые вкладываем эту энергию -
сверхъестественные силы, если угодно, или либидо, если не угодно. И нет
такой вещи, исчезнувшей три, четыре, пять десятилетий назад, которая много
значила сама по себе; и нет новой вещи, появившейся за это же время,
которая много вредила бы тем, кто заменил ею утраченное, или тем, кто в
какой-то степени управляет ею. Общество, однако, придумывает много вещей,
и когда вещи меняются слишком быстро, то результат непредсказуем.
Интенсивное изучение душевных болезней часто вскрывает природу стрессов в
обществе, где появились болезни. Если схемы тревоги падают на особые
группы и классы, значит, по ним можно изучить какое-то недовольство
общества. Карл Юнг указывал, что когда сознание неоднократно
разочаровывается в поиске ценностей, оно начинает искать
бессознательность; потерпев неудачу и в этом, оно пробивает себе путь в
гипотетическую коллективную бессознательность. Юнг отметил в послевоенных
анализах бывших нацистов, что чем больше они хотят восстановить что-то из
руин своей жизни - если они пережили период классического инконоклазма и
увидели, что их новые идеалы также опрокинуты - тем больше они ищут в
прошлом и втягиваются в коллективную бессознательность своего народа. Даже
сны их были на основе тевтонских мифов.
исторические периоды, когда групповая тенденция повернуть мозг внутрь
себя, повернуть назад сильнее, чем в другие времена. Мы живем в период
донкихотства в первоначальном значении этого слова. Это потому, что сила
вреда в наше время - это возможность не знать, отгородиться, и это более
не является исключительным свойством человеческих существ...
фон-бокса.
школы.
близко посаженными глазами.
неисправная часть оборудования...
гонорары достаточно высоки.
чтобы предупредить падение?
проверять заводской брак не его дело. Я очень извиняюсь. Я люблю вашего
мальчика. Могу заверить вас, что ничего подобного больше не случится.
переведу в такую школу, где выполняются правила безопасности. - И легким
движением пальца Рендер закончил разговор.
замаскированному книжной полкой. Он открыл его, достал дорогую шкатулку,
содержавшую дешевенькое ожерелье и фотографию в рамке; на ней были
изображены мужчина, похожий на Рендера, только моложе, и женщина с высоко
зачесанными волосами и маленьким подбородком; между ними стояла
улыбающаяся девочка с младенцем на руках. Как всегда, Рендер несколько
секунд нежно смотрел на ожерелье, затем закрыл шкатулку и убрал снова на
многие месяцы.
ч_и_к_ - тыквы.
желтый - вокруг удивительных металлических танцоров.
поставленном у стены, под нарисованными углем карикатурами на неизвестных
личностей. Среди субкультур четырнадцатимиллионного города было слишком
много деятелей. Морща нос от удовольствия, Джил не сводила глаз с
центральной точки этой особой субкультуры, время от времени поднимая плечи
к ушам, чтобы подчеркнуть молчаливый смех или слабый протест, потому что
исполнители были СЛИШКОМ людьми - черный робот провел пальцами по лбу
серебряного робота, когда они расходились.
выглядевшим пойлом, больше всего походившим на плохой коктейль с
водорослями (по которым в любой момент мог подняться Кракен, чтобы утащить
на дно какой-нибудь беспомощный корабль).
осмотрел танцоров на площадке, которая была ниже места, где стоял столик.
танец был исключительно ловким. Хотя производство легких сплавов не было
проблемой, все равно нужен был какой-то трюк, чтобы танцор, закованный с
головы до ног в броню, мог прыгать так свободно и как бы без усилий, и
продолжительное время, да еще без раздражающего звяканья и лязга.
Беззвучно...
антрацита, а вторая как лунный свет, падающий через окно на закутанный в
шелк манекен.
заглушался ритмами джаза.
Слишком долго для нормальных артистов - решил он. Видимо, это роботы.
когда он снова взглянул на них, черный робот оттолкнул от себя серебряного
футов на десять и повернулся к нему спиной.
отполз назад, а черный крутил шарнир своего запястья кругом и кругом,
держа в пальцах зажженную сигарету. Раздался хохот, когда он машинально
прижал ее к своему гладкому безротому лицу. Серебряный робот атаковал
черного. Черный бросил сигарету и снова повернулся к партнеру. Неужели он
снова оттолкнет серебряного? Нет...
танец со множеством поворотов.
тут забавного. Поэтому он стал смотреть на Кракена на дне стакана.
световое пятно терзало спектр, черный робот поднял серебряного высоко над
головой и закружился с ним, выгнув спину и сложив ноги ножницами - сначала
медленно, а потом быстрее и быстрее. Затем он завертелся с невероятной
скоростью, и полосы спектра вращались все быстрее.
или роботы. Но они не упали. Они слились в одну серую фигуру. Затем стали
замедлять вращение. Все медленнее, медленнее... Остановились.
загорелся снова, оба робота стояли как статуи, лицом к публике. Затем
медленно, очень медленно поклонились.
убил Кракена.
себя человеком? - Он ухмыльнулся и добавил: - Не знаю.
пьяна.
Посняков Андрей
Ильин Андрей
Флинт Эрик
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Орлов Алекс