Чтение 9–й страницы книги ~Повелитель императоров~

Держа в руке факел, он оглянулся через плечо и убедился, что танцовщица Зеленых не испытывает недостатка в желающих проводить ее до дома, находящегося совсем рядом.

Было холодно. Он, конечно, не догадался прихватить плащ, так как безумно спешил переодеться и вовремя успеть на свадьбу.

- Проклятый Джад! - тихо выругался он. Пертений хихикнул и чуть не упал.

- Проклятый! - согласился он, снова хихикнул, словно поражаясь самому себе. Криспин фыркнул; обычно владеющие собой люди становятся забавными в пьяном виде.

Он придержал секретаря за локоть. Они шли вперед, как кузены, как братья, в белых одеждах под белой луной. Иногда краем глаза Криспин замечал, как на улице мелькают и исчезают язычки пламени. Ночью в Сарантии их всегда видят; никто даже не говорит о них, прожив в Городе какое-то время.

Немного позже, когда они прошли мимо задней стены Святилища и свернули на широкую улицу, которая должна была привести их к дому секретаря, они увидели перед собой роскошные носилки с задернутыми занавесками. Тем не менее они оба знали, где находятся и кто почти наверняка сидит внутри.

Но оба ничего не сказали, только Пертений вдруг глубоко вдохнул холодный ночной воздух, расправил плечи и прошел самостоятельно несколько шагов с преувеличенной торжественностью. Но потом опять споткнулся и принял поддерживающую руку Криспина. Они миновали часового городской префектуры и серьезно кивнули ему, два подвыпивших человека, оказавшихся на улице позднее, чем требовала безопасность, но хорошо одетых, как и подобает в этом квартале. Они увидели, как впереди носилки внесли в залитый светом факелов двор, ворота которого распахнули слуги, а потом быстро закрыли.

Голубая луна теперь поднялась над домами в виде полумесяца. Слабая белая огненная линия пробежала поперек переулка в том месте, где он встретился с более широкой улицей, а потом исчезла.

- Ты должен зайти! - сказал Пертений Евбульский, когда они миновали массивный каменный дом и закрытые ворота, куда впустили носилки, и подошли к его двери. - Это случай поговорить. Вдали от уличной толпы, от солдат. От актеров. Невежественный сброд.

- О нет, - возразил Криспин. Ему удалось улыбнуться. Было нечто жалкое и смешное в этом человеке, который говорил таким тоном в его теперешнем состоянии. - Нам обоим нужно поспать, друг. - Он тоже чувствовал влияние вина и других вещей. Неспокойная весна. Ночь. Свадьба. Присутствие прошлого. Не с этим человеком ему хотелось бы побыть сейчас. Он не знал, с каким именно.

- Должен! - настаивал секретарь. - Поговорить. Моя задача. Писать о сооружениях императора, о Святилище. О твоей работе. Вопросы! Почему зубр? Эти женщины? На куполе? Почему так много... так много тебя, родианин? - Его взгляд при лунном свете на какой-то момент стал пугающе прямым, его даже можно было назвать ясным.

Криспин моргнул. Он не ожидал такого от этого человека в этот момент. После долгого колебания, мысленно пожав плечами, он подошел к двери вместе с секретарем Леонта и вошел, когда слуга впустил их. Пертений споткнулся на собственном пороге, но потом, тяжело ступая, повел его наверх по лестнице. Криспин услышал, как внизу закрылась дверь.

За их спинами на ночных улицах Города язычки пламени появлялись и исчезали, как всегда, видимые или невидимые. Их не зажигали ни искры, ни свечи, они были непостижимы, как залитое луной море или желания мужчин и женщин между рождением и смертью.

Глава 5

Первое, что стало ясно Гизелле, когда она, стратег и его восхитительно высокомерная супруга явились к императору и императрице Сарантия, - их ждали.

Она не должна была догадаться об этом, поняла Гизелла. Они хотели, чтобы она поверила, будто Леонт повиновался внезапному порыву, пригласив ее сюда, и это стало для Валерия и Аликсаны неожиданностью. Она должна была оставаться в заблуждении, осмелеть, делать ошибки. Но она прожила при дворе всю жизнь, и что бы там эти высокомерные восточные правители ни думали об антах в Батиаре, между ее дворцовым комплексом в Варене и здешним Императорским кварталом было столько же сходства, сколько и различия.

Быстро взвесив возможные варианты, пока музыканты опустили инструменты, а император и очень небольшая группа придворных повернулись к ней, Гизелла предпочла выполнить полный придворный поклон, коснувшись лбом пола. Валерий, гладко выбритый, вежливый, с добродушным лицом, посмотрел на Леонта, потом снова на Гизеллу, когда она поднялась. Его губы неуверенно сложились в приветливую улыбку. Аликсана, которая сидела на стуле из слоновой кости с низкой спинкой, одетая в темно-красное платье и украшенная драгоценностями, одарила ее милостивой улыбкой.

И именно от непринужденности этих двоих, от легкости этого общего обмана, Гизелле вдруг стало страшно, словно стены этой теплой комнаты рухнули и за ними открылось бескрайнее холодное море.

Полгода назад Гизелла послала к этому человеку художника с предложением своей руки. Эта женщина, императрица, знала об этом. Художник ей рассказал. Они оба предвидели это или догадались, сказал Кай Криспин, еще до того, как он заговорил с ними. Гизелла ему верила. Видя их сейчас, видя, как император притворяется удивленным, а Аликсана создает иллюзию радушного гостеприимства, она ему поверила безоговорочно.

- Прости нас, о трижды возвышенный, за это непредусмотренное вторжение, - быстро произнес Леонт. - Я привел к тебе особу царской крови, царицу антов. По моему мнению, давно пора ей появиться среди нас. Готов признать свою вину, если я ошибся.

Он говорил прямо, без околичностей. Ни следа тех учтивых, обходительных манер придворного или того тона, которые он демонстрировал в доме танцовщицы. Но он-то должен знать, что его поступок не был неожиданным? Или она ошибается? Гизелла украдкой бросила быстрый взгляд на Стилиану Далейну, но на этом лице ничего невозможно было прочесть.

Император рассеянно взмахнул рукой, и слуги поспешили предложить обеим женщинам сиденья. Стилиана слегка улыбалась себе самой, потешаясь чему-то втайне. Она прошла через комнату и приняла чашу вина и стул.

Гизелла тоже села. Она смотрела на императрицу. При этом она чувствовала слабый, но подлинный ужас по поводу своей безумной ошибки, совершенной год назад. Она тогда предположила, что от этой женщины - старой, бездетной, наверняка уже потрепанной жизнью и надоевшей - захотят избавиться.

Безумной - не совсем подходящее слово. Аликсана Сарантийская, словно гладкая, отполированная жемчужина, так и излучала свет, который отражался в драгоценностях и в ее темных глазах. В ней тоже чувствовалась насмешка, но совсем другого сорта, чем у жены стратига.

- Это не вторжение, Леонт, - тихо заговорила она первой. Голос у нее был низкий, медоточивый, спокойный. - Вы трое оказали нам честь. Вы пришли со свадьбы, как я вижу. Выпейте вина и послушайте музыку вместе с нами, а потом расскажите о свадьбе, прошу вас.

- Пожалуйста, - серьезно прибавил Валерий Второй, властелин половины мира. - Считайте себя приглашенными и почетными гостями.

Они безупречны, эти двое. Гизелла приняла решение.

Не обращая внимания на предложенную чашу, она плавно поднялась со стула, сжала ладони перед грудью и тихо произнесла:

- Император и императрица слишком добры. Они даже позволили мне польстить себя иллюзией, что этого визита не ждали. Будто что-нибудь из происходящего в великом Сарантии может пройти незамеченным, мимо их всевидящих глаз. Я глубоко благодарна за эту любезность.

Она увидела, как лицо престарелого канцлера Гезия, греющегося у огня, вдруг стало задумчивым. Гостей было всего пятеро, все превосходно одетые и подстриженные, и один лысеющий пухлый музыкант. Леонт казался разгневанным, хотя это наверняка он предупредил Валерия об их приходе. Стилиана снова улыбалась, прячась за чашей вина и кольцами на пальцах.

Валерий и Аликсана громко расхохотались. Оба.

- Вот нам урок, - сказал император, потирая рукой мягкий подбородок. - Словно озорные дети, пойманные наставником. Родиас старше Сарантия, запад существовал задолго до востока, и царица антов, которая была дочерью царя до того, как стала править сама, наверное, давно знакома с придворными уловками.

- Ты умна и красива, девочка, - сказала Аликсана. - Я хотела бы иметь такую дочь.

Гизелла втянула воздух. В этом не может быть ничего искреннего, но эта женщина только что небрежно привлекла всеобщее внимание к их возрасту, к своей бездетности, к внешности Гизеллы.

- Дочери редко пользуются спросом при дворе, - тихо ответила она, стараясь соображать быстрее. - В большинстве случаев мы годимся лишь для замужества. А в остальном только создаем трудности, если нет еще и сыновей, чтобы обеспечить передачу власти без осложнений. - Если Аликсана умеет быть откровенной, то и она тоже. В ней ощутимо нарастало возбуждение: она прожила здесь почти полгода в бездействии, застыв, словно насекомое в тракезийском янтаре. То, что она сейчас делает, может привести к гибели, но она чувствовала, что готова приветствовать ее.

Она увидела, что на этот раз улыбнулся Гезий. И почувствовала на себе его оценивающий взгляд.

- Конечно, мы знаем о твоих трудностях дома, - сказал Валерий. - Мы всю зиму думали, как с ними справиться.

Не отвечать на это тоже было бессмысленно.

- Я тоже всю зиму думала об этом, - тихо ответила Гизелла. - Возможно, нам следует подумать об этом вместе? Я ведь приняла приглашение приехать сюда именно для этого.

- В самом деле? Это правда? Насколько я понял, - вмешался мужчина, одетый в темно-зеленый тисненый шелк, - что именно наше приглашение и императорский корабль спасли тебе жизнь, царица антов. - Его тон, тон восточного патриция, едва ли был уместным в этом обществе. Начальник канцелярии помолчал, потом прибавил: - В конце концов, история твоего племени действительно полна жестокости.

Этого она не может спустить. Снова восток и павший запад? Победоносные сарантийские наследники Родиаса, примитивные варвары из северных лесов? Еще нет, и не здесь. Гизелла посмотрела на него.

- В какой-то степени, - холодно согласилась она. - Мы народ воинственный, склонный к завоеваниям. Конечно, передача власти здесь, в Сарантии, всегда проходит планомерно. При смене императоров никто не погибает, не так ли?

Она знала, что говорит. Ненадолго воцарилось молчание. Гизелла увидела, как некоторые бросают быстрые взгляды на сидящую рядом с императрицей Стилиану Далейну, потом так же быстро отводят их. Она постаралась не смотреть туда.

Канцлер кашлянул, прикрывшись ладонью. Один из сидящих мужчин быстро взглянул на него и махнул рукой. Музыкант с явным облегчением проворно упал на колени, потом вышел из комнаты вместе со своим инструментом. Никто не обратил на него никакого внимания. Гизелла все еще гневно смотрела на начальника канцелярии.

Император задумчивым тоном произнес:

- Царица права, конечно, Фаустин. Действительно, даже восшествие на престол моего дяди сопровождалось насилием. Погиб отец Стилианы.

Все это было так умно. "Он не тот человек, - подумала Гизелла, - который может упустить хотя бы малейший нюанс, если способен обратить его в свою пользу". Ей это было понятно: ее отец во многом был таким же. Это придавало ей уверенности, хотя сердце ее сильно билось. Эти люди опасны и коварны, но она сама - дочь такого же человека. Возможно, она сама такая? Они могли бы ее убить, может быть, еще убьют, но не могут лишить ее гордости и наследства. Тем не менее она сознавала горькую иронию: она защищает свой народ от обвинения в кровожадности и варварстве, в то время как сама едва не пала жертвой покушения на убийство, да еще в священном месте.

- Время перемен редко обходится без жертв, - мягко произнес канцлер. Это были его первые слова. Его голос был тонким, как бумага, очень ясным.

- То же следует сказать о войне, - вызывающим тоном произнесла Гизелла. Она не позволит этому разговору превратиться в вечернюю дискуссию философов. Она приплыла сюда с определенной целью, а не только для того, чтобы спасти свою жизнь, что бы они ни думали и ни говорили. Леонт смотрел на нее, на его лице отражалось удивление.

- Это правда, - медленно кивнула головой Аликсана. - Один человек сгорает и умирает или тысячи тысяч людей. Мы делаем свой выбор, не так ли?

"Один человек сгорает и умирает". На этот раз Гизелла быстро взглянула на Стилиану. Но ничего не увидела. Она знала эту историю, все знали. "Сарантийский огонь" на утренней улице.

Валерий отрицательно покачал головой.

- Выбор, да, любовь моя, но не случайный, если мы люди благородные. Мы служим богу в меру своего разумения.

- Действительно, мой повелитель, - резко бросил Леонт, словно попытался разрубить мечом соблазнительную мягкость слов императрицы. - Война во имя святого Джада не то что другие войны. - Он снова взглянул на Гизеллу. - Нельзя также сказать, что антам чужды завоевания.

Конечно, не чужды. Она сама имела это в виду. Ее народ завоевал полуостров Батиара, разграбил Родиас, сжег его. Поэтому трудно возражать против идеи о вторжении армии или просить о пощаде. Она этого не делает. Она пытается подвести разговор к той истине, которая ей известна: если они вторгнутся в ее страну и даже если этот высокий златовласый командующий сначала добьется успеха, они ее не удержат. Им никогда не выстоять против антов, имея на границах инициев и если Бассания откроет еще один фронт, когда осознает последствия воссоединения Империи. Нет, возврат Родиаса может произойти только одним способом. И именно она, ее молодость, ее жизнь, которую может оборвать чаша отравленного вина или бесшумный тайный удар кинжала, и есть этот способ. Здесь ей предстоит пройти по такой узкой извилистой тропе. Леонт, красивый благочестивый воин, который сейчас пристально смотрит на нее, - именно он принесет гибель ее стране, если император ему прикажет. "Во имя святого Джада", - сказал он. Станут ли от этого мертвые менее мертвыми? Она могла бы задать ему этот вопрос, но сейчас он не имел значения.

- Почему вы раньше не поговорили со мной? - спросила Гизелла, борясь с приступом внезапной паники, и снова посмотрела на Валерия, на этого спокойного человека с добрым лицом, которому она предложила жениться на себе. Ей все еще было трудно встретиться взглядом с императрицей, хотя Аликсана обращалась с ней приветливее всех присутствующих. Здесь ничего нельзя принимать за чистую монету, твердила себе Гизелла. Если и есть какая-то истина, за которую следует держаться, то она именно в этом.

- Мы вели переговоры с узурпаторами, - с грубой откровенностью ответил Валерий.

"Он использует прямоту как орудие", - подумала она.

- Вот как! - произнесла она, стараясь изо всех сил скрыть неловкость. - Неужели? Как это... предусмотрительно.

Валерий пожал плечами:

- Это очевидный ход. Была зима. Армии не передвигаются, зато ездят курьеры. Глупо не узнать о захвативших власть в Варене как можно больше. И они бы, разумеется, Узнали о наших делах, если бы мы приняли тебя официально. Поэтому мы воздержались. Но мы следили за тобой, охраняли от убийц всю зиму. Должно быть, ты это знала. У них есть шпионы - как были и у тебя.

Гизелла не обратила внимания на последние слова.

- Они бы не узнали, если бы мы встретились так, как сейчас, - возразила она. Сердце ее все еще сильно билось.

- Мы полагали, - мягко сказала императрица, - что ты откажешься быть принятой в любом другом качестве, а не как царица, приехавшая в гости. И это твое право.

Гизелла покачала головой:

- Неужели я стану настаивать на соблюдении церемоний, когда погибают люди?

- Мы все так поступаем, - ответил Валерий. - Больше у нас ничего не остается в такое время, правда? Это все церемонии.

Гизелла посмотрела на него. Их взгляды встретились. Она внезапно вспомнила о хиромантах, об усталых клириках и о старом алхимике на кладбище за городскими стенами. О ритуалах и молитвах, когда насыпали могильный курган.

- Ты должна знать, - продолжал император все еще мягким голосом, - что Евдрих в Варене, который, между прочим, называет себя теперь наместником, предложил принести нам клятву верности и - нечто новое - начать платить официальную дань два раза в год. Кроме того, он предложил нам прислать советников к его двору, и военных, и священников.

Подробности, очень много подробностей. Гизелла закрыла глаза. "Ты должна знать". Конечно, она не знала этого. Она находится на расстоянии в полмира от собственного дома и провела зиму в ожидании приема здесь, во дворце, чтобы получить роль в пьесе, чтобы оправдать свое бегство. Значит, Евдрих победил. Она всегда это предвидела.

- Его условия, - продолжал император, - можно было предугадать: чтобы мы признали его царем и организовали одну смерть.

Она открыла глаза и снова посмотрела на него, не дрогнув. Это была знакомая территория, здесь ей было легче, чем они могли предположить. Дома заключали пари, доживет ли она до зимы. Ее пытались убить в Святилище. Двое людей, которых она любила, погибли там вместо нее.

Гизелла была дочерью своего отца. Она вздернула подбородок и смело сказала:

- В самом деле, мой император? "Сарантийский огонь"? Или мне хватит просто кинжала в ночи? Небольшая плата за такую громкую славу, правда? Клятва верности! Дань, советники? Священники и военные? Хвала святому Джаду! Поэты будут воспевать это достижение в веках. Как ты можешь отказаться от такого выгодного предложения?

Воцарилась мертвая тишина. Выражение лица Валерия изменилось чуть-чуть, но, глядя в его серые глаза, Гизелла поняла, почему люди боятся этого человека. Она слышала в тишине потрескивание огня.

Как и следовало ожидать, молчание нарушила Аликсана.

- Ты побежден, любовь моя, - весело сказала она. - Она слишком умна для тебя. Теперь я понимаю, почему ты не захотел избавиться от меня и жениться на ней или хотя бы должным образом принять ее при дворе.

Кто-то сдавленно охнул. Гизелла с трудом сглотнула.

Валерий повернулся к жене.

Он ничего не сказал, но выражение его лица опять изменилось, стало до странности интимным. А через мгновение Аликсана слегка покраснела и опустила глаза.

- Понимаю, - тихо сказала она. - Я не думала, что... - Она прочистила горло и потрогала ожерелье на шее. - В этом не было... необходимости, - прошептала она, все еще глядя в пол. - Я не настолько хрупкая, мой повелитель.

Гизелла понятия не имела, что это значит, и подозревала, что этого не знает никто. Глубоко личный разговор в присутствии посторонних. Она снова по очереди посмотрела на них и вдруг совершенно неожиданно поняла. С полной уверенностью.

Дела обстояли не так, как она думала.

Ее не приглашали в Императорский квартал до нынешней ночи не из-за переговоров с узурпаторами из Варены или каких-то ограничений протокола, а потому, что император Валерий оберегал жену от встречи с юной Гизеллой и от того, - в чисто формальном смысле, - что эта встреча означала или могла означать.

Все они понимали, что есть способ упростить завоевание родины Империи. Не она одна это понимала, посылая художника в долгое путешествие сюда с тайным посланием. Логика, здравый смысл этого брака были внушительными аргументами. И супруг одержал верх над императором. Поразительно.

Если она права, думая так, это означает, что ее приняли сегодня только потому... потому что принято другое решение.

Весна идет. Она уже пришла. Гизелла набрала в грудь воздуха.

- Вы собираетесь начать вторжение, не так ли? - напрямик спросила она.

Валерий Сарантийский отвел взгляд от жены и посмотрел на Гизеллу. Выражение его лица снова стало торжественным, как у священника, и задумчивым, как у академика. Он просто ответил:

- Да, действительно, собираемся. От твоего имени и от имени бога. Полагаю, ты это одобришь?

Конечно, он не спрашивал. Он ставил ее в известность. И не только ее. Гизелла услышала, почти ощутила, как по этой маленькой роскошной комнате пронесся шорох, когда люди, сидящие или стоящие, шевельнулись на своих местах. Ноздри стратига раздулись, как у скакового коня, услышавшего зов трубы. Он предполагал, предвидел, но не знал. До этого момента. Она поняла. Это был момент, который Валерий выбрал для того, чтобы им сообщить, руководствуясь развитием событий, настроением, ее появлением здесь. Или, возможно, весь этот вечер музыки среди близких ему людей на самом пороге весны был устроен ради этого мгновения, и никто другой этого не знал, даже его жена. Человек, дергающий за скрытые ниточки, заставлял плясать других, как ему хочется, или умирать.

Она взглянула на Аликсану и увидела, что упорный взгляд этой женщины уже ждет ее взгляда. Гизелла, глядя в эту глубину, представляя себе, что эти темные глаза могут сделать с мужчиной или с женщиной определенного сорта, поняла еще кое-что, совершенно неожиданное: как это ни невероятно, но у нее есть союзница, человек, который хочет найти способ уберечь их всех от вторжения и того, чем оно грозит. Но это тоже не имеет значения.

- Императора надо поздравить, - вмешался голос третьей женщины. Тон Стилианы был холодным, как ночной ветер за окнами. - Кажется, его сборщики налогов действовали более прилежно, чем говорят. Господь бог и его наместник на земле просто совершили чудо, если в казне все же появились нужные средства.

Воцарилась хрупкая тишина. Стилиана, подумала Гизелла, должна быть чрезвычайно уверена в своем положении, чтобы так разговаривать. Но это так и есть. По праву рождения и замужества - и по своему характеру.

Валерий повернулся и посмотрел на нее, и выражение его лица, что примечательно, было насмешливым.

- Император получает ту помощь, какую заслуживает, когда-то сказал Сараний. Я не знаю, что это должно означать в отношении меня и моих слуг, но на войну деньги есть. Мы решили отменить выплату жалованья восточной армии в этом году. Нет смысла платить Бассании за мир и одновременно платить солдатам, чтобы охранять его.

Леонт казался потрясенным. Он откашлялся.

- Так было решено, мой повелитель? - Очевидно, с ним не посоветовались.

- Финансовый вопрос, стратиг. Но я действительно хотел бы встретиться с тобой завтра, чтобы обсудить возможность предложить солдатам земли на востоке для поселения. Мы уже это обсуждали раньше, и теперь канцлер предложил нам сделать это.

Леонт был слишком опытен, чтобы и дальше демонстрировать свое удивление.

- Конечно, мой повелитель, я буду здесь на рассвете. Однако сожалею, что меня сделали лжецом, ведь я сделал заявление сегодня на свадьбе. Я дал новобрачному повышение и назначил на должность на востоке. Теперь он теряет не только обещанное ему повышение жалованья, но и весь свой доход. Валерий пожал плечами: - Дай ему другую должность. Возьми этого парня с собой на запад. Это все мелочи. Леонт покачал головой:

- Наверное. Но я никогда не беру в поход недавно женившихся солдат.

- Похвально, Леонт, - сказала императрица. - Но я уверена, что можно сделать исключение.

- Это плохо для армии, моя повелительница.

- Упрямство тоже, - заметила его собственная жена со своего места рядом с императрицей. Она поставила свою чашу с вином. - Дорогой, в самом деле. Ты, очевидно, высоко ценишь этого солдата. Возьми его в свою личную гвардию, плати ему сам, как платишь другим, дай ему послужить на востоке от Евбула в качестве твоего наблюдателя в течение года - или до тех пор, пока не сочтешь нужным вызвать его на запад, где его убьют на войне.

"Такая деловая четкость в женщине, - подумала Гизелла, переводя взгляд с одного лица на другое, - должна, несомненно, раздражать присутствующих мужчин". Потом изменила мнение, глядя на императрицу. Должно быть, здесь к подобным вещам привыкли, - не то что при ее собственном дворе, где женщину, заговорившую так властно, тут же приговорили бы к смерти.

С другой стороны, Гизелла правила в Варене от своего собственного имени. Ни одна из этих женщин не была правительницей. Это имело большое значение. И словно для того, чтобы подчеркнуть это, Стилиана Далейна заговорила снова:

- Простите мне, мои господа, эту самонадеянность. Я всегда слишком спешила высказать свое мнение. - Однако в ее тоне не слышалось искреннего раскаяния.

- Это в тебе от отца, - тихо ответил император. - Это... не всегда недостаток.

"Не всегда", - подумала Гизелла. Казалось, комнату заполнил лабиринт переплетений прошлого и настоящего и того, что наступит в будущем. Нюансы свивались в кольца и расползались во все стороны, словно запах благовоний, неуловимый и настойчивый.

Стилиана встала и грациозно поклонилась.

- Благодарю тебя, мой повелитель. Я прошу позволения у тебя и императрицы удалиться. Если здесь будут обсуждать дела военные и политические, то мне подобает уйти.

Конечно, она была права. Никто не попытался ее удержать. Гизелла подумала о том, ожидала ли Стилиана, что кто-нибудь станет уговаривать ее остаться. Ее супруг? Если это так, то она должна быть разочарована. Леонт проводил жену до двери, но, когда она вышла, вернулся в комнату. Он посмотрел на императора и улыбнулся.

"Эти два человека давно знают друг друга, - вспомнила Гизелла, - еще до того дня, когда первый Валерий взошел на трон. Наверное, Леонт тогда был совсем молодым".

- Мой дорогой повелитель, - сказал Леонт, и его голос невольно задрожал, несмотря на все усилия, - могу я просить, чтобы все здесь присутствующие не разглашали пока эту информацию? Я смогу воспользоваться преимуществом во времени.

- О, дорогой мой, - сказала супруга императора, - они начали готовиться к встрече с тобой задолго до того, как это дитя убежало со своего трона. Спроси у нее, если тебе это необходимо.

Гизелла не обратила внимания ни на слово "дитя", ни на слово "убежало". Она увидела, что Валерий смотрит на нее, и с опозданием поняла, что он продолжает ждать ответа на заданный ей вопрос. "Полагаю, ты это одобришь?"

"Формальность, любезность, - подумала она. - По-видимому, такие вещи имеют для него значение. Это следует запомнить. Он всегда будет учтивым, этот человек на Золотом Троне. Даже когда делает именно то, что хочет, и принимает - или даже приветствует - любые последствия, которые могут обрушиться на других людей".

- Одобряю ли я? - повторила она. - Конечно, мой повелитель, - солгала она. - Иначе зачем я приплыла в Сарантий?

Гизелла снова низко поклонилась, главным образом Для того, чтобы скрыть лицо и выражение глаз. Она снова видела могильный курган, а не эту роскошную, залитую светом ламп комнату, вспоминала гражданскую войну и голод, гноящиеся чумные язвы и ужасно горевала о том, что не осталось ни одной живой души, которой она могла бы доверять. Ей почти захотелось, чтобы она умерла тогда в Варене и не дожила до этого вопроса, заданного ей теперь, когда она стоит совершенно одна в чужой стране, где ее ответ - правдивый или фальшивый - не имеет никакого веса, никакого значения в этом мире.

* * *

- Мне и правда что-то нехорошо, - произнес Пертений Евбульский, тщательно отделяя одно слово от другого.

Они находились в скромной комнате на верхнем этаже дома секретаря. Пертений раскинулся на темно-зеленом ложе, одной рукой прикрывая глаза, а другой держась за живот. Криспин стоял у маленького окошка и смотрел вниз, на пустынную улицу. Звезды уже погасли, дул ветер. В очаге горел огонь. На письменном столе у стены между ложем и окном лежали всевозможные документы, книги, письменные принадлежности, бумаги различных цветов и качества.

Среди них Криспин заметил, как только вошел в комнату, свои собственные наброски для купола и стен Великого Святилища.

Интересно, как они тут очутились? - удивился он, а потом вспомнил, что секретарь Леонта был также официальным летописцем строительных проектов Валерия. Работа Криспина отчасти попадала в его сферу интересов, и это внушало тревогу.

- Почему зубр? - спросил Пертений, пошатываясь, на улице у двери своего дома. - Почему на куполе так много тебя?

Оба эти вопроса были очень хитрыми. Криспин, который не принадлежал к почитателям этого сухаря-секретаря, вошел в дом и поднялся по лестнице. Принимая вызов, или заинтересовавшись, или то и другое? "Вероятно, пустая трата времени", - подумал он, бросив взгляд на лежащего секретаря. Пертений выглядел по-настоящему больным. Если бы ему этот человек нравился, он мог бы ему посочувствовать.

- Слишком большое количество вина, выпитого в вечернее время, может так подействовать на человека, - мягко произнес он. - Особенно если он обычно не пьет.

- Я не пью, - ответил Пертений. Последовало молчание. - Ты ей нравишься, - прибавил секретарь. - Больше, чем я.

Криспин отвернулся от окна. Пертений открыл глаза и смотрел на Криспина. Его взгляд и тон были совершенно равнодушными: констатация факта историком, а не жалоба соперника.

Но Криспин не впал в заблуждение. Не тот случай. Он покачал головой и прислонился к стене у окна.

- Ширин? Да, я ей нравлюсь, как связующее звено между ней и ее отцом. Но не более того. - Он был не вполне уверен, что это правда, но по большей части считал именно так. "Представь себе, как ее рука поднимает твою тунику сзади, а потом скользит вниз по телу". Криспин снова покачал головой, на этот раз по другой причине. Он поколебался, потом сказал: - Сказать тебе, что я думаю?

Пертений ждал. Этот человек предпочитал слушать, он был слишком скрытным и по натуре, и по профессии. Он действительно плохо выглядел.

Криспин внезапно пожалел, что зашел сюда. Не такую беседу ему хотелось бы вести сейчас. Мысленно пожав плечами и ощутив вспышку раздражения от того, что его поставили в такое положение - или он сам себя поставил, - он сказал:

- Я думаю, Ширин устала, потому что ее осаждают мужчины всякий раз, как она выходит из дома. Это тяжелая жизнь, хотя некоторые женщины думают, что им хочется вести такую жизнь.

Пертений медленно, с трудом кивнул отяжелевшей головой. Закрыл глаза, потом с усилием снова их открыл.

- Смертные ищут славы, - философски сказал он, - не понимая, что все это значит. Ей нужен... защитник. Человек, который будет их держать на расстоянии.

Разумеется, это было правдой. Криспин решил не говорить, что секретарь и историк, став признанным любовником, может оказаться сдерживающим фактором и обеспечить ей защиту. Вместо этого он пробормотал, чтобы выиграть время:

- Знаешь, некоторые заказали хиромантам любовные заговоры.

Пертений сделал кислую мину.

- Фу! - сказал он. - Магия. Это грех.

- И это бесполезно, - прибавил Криспин.

- Ты точно знаешь? - спросил его собеседник. Его взгляд на мгновение прояснился.

Внезапно осознав необходимость быть осторожным, Криспин ответил:

- Клирики нас учат, что это так, друг. - Снова почувствовав раздражение, он прибавил: - Во всяком случае, ты когда-нибудь видел, чтобы Ширин бродила по улицам до рассвета против своей воли и желания, с распущенными волосами, вынужденная идти туда, где ее ждет мужчина у дверей своего дома?

- О, Джад! - с чувством произнес Пертений и застонал. - Головная боль и страсть - чудовищная смесь.