вкрадчиво спросил:
кроме гладкого злорадно расхохотались.
карандаш.
condoleances4"), фосфорные спички ("правый глаз Кутузова"), янтарный
мундштук ("пустые хлопоты"), сторублевая ассигнация ("три раза ничего"),
черепаховый гребешок ("четыре раза ничего"), виноградина ("шевелюру Ореста
Кирилловича" -- продолжительный смех в адрес абсолютно лысого господина с
Владимиром в петлице), гвоздика ("этому -- никогда и ни за что"). В фуражке
остались всего два фанта -- платок Эраста Петровича и золотой перстень
Ахтырцева. Когда в пальцах объявляющего искристо сверкнул перстень, студент
весь подался вперед, и Фандорин увидел, как на прыщавом лбу выступили
капельки пота.
видно прискучило развлекать публику. Ахтырцев приподнялся и, не веря своему
счастью, сдернул с носа пенсне. -- Да нет, пожалуй, не ему, а последнему, --
закончила мучительница.
всерьез. Он же последние несколько минут, по мере увеличения шансов, все
лихорадочнее обдумывал, как быть в случае удачи. Что ж, сомнения
разрешились. Стало быть, судьба.
Продайте, в конце концов. Сколько? Хотите пятьсот, тысячу, а? Больше?
отстранил шепчущего, поднялся, подошел к хозяйке и с поклоном спросил:
упор закружилась голова.
уединяться-то.
последовал за ней в дальний угол залы и опустился на диван с резной спинкой.
Амалия Казимировна вложила пахитоску в серебряный мундштучок, прикурила от
свечи и сладко затянулась.
он вам нашептывал.
удачей почитаю низким.
слышно, -- и они, разделившись на группки, завели какие-то свои разговоры,
хоть каждый нет-нет да и посматривал в дальний угол.
повелителя.
уловимой горечью усмехнулась Бежецкая. -- Но откровенность обещаю. Только не
разочаруйте, глупостей не спрашивайте. Я вас за любопытный экземпляр держу.
будто глаза ее на миг чуть сузились.
на миг опустила густые черные ресницы и обожгла из-под них быстрым, как удар
шпаги, взглядом. -- А зовут эту даму "любовь".
Ореста Кирилловича. -- Она засмеялась.
Фандорин.
Ахтырцев? И что означает завещание на леди Эстер?
нетрезвого Ахтырцева. -- А вот это тебе, стручок, понравится? -- И он
толкнул студента ладонью в лоб, вроде бы несильно, но плюгавый Ахтырцев
отлетел к креслу, плюхнулся в него и остался сидеть, растерянно хлопая
глазами.
Если вы сильнее, это еще не дает вам права...
заглушены звенящим голосом хозяйки:
протрезвишься!
разглядывали обмякшего Ахтырцева, который был совсем жалок и не делал ни
малейших попыток подняться.
Фандорину, направляясь в коридор. -- Уведите его. Да не бросайте.
и накрахмаленную манишку, помог довести студента до дверей и нахлобучил ему
на голову цилиндр. Бежецкая попрощаться не вышла, и, посмотрев в угрюмую
физиономию дворецкого, Эраст Петрович понял, что надо уходить.
Глава пятая, в которой героя подстерегают серьезные неприятности
стоял крепко, не качался, и Эраст Петрович счел возможным более его под
локоть не поддерживать.
извозчика. Далеко ли вам до дому?
студента казалось маской. -- Нет, домой ни за что! Поедемте куда-нибудь, а?
Поговорить хочется. Вы же видели... что они со мной делают. Как вас зовут?
Помню, Фандорин, смешная фамилия. А я Ахтырцев. Николай Ахтырцев.
порядочно ли будет воспользоваться ослабленным состоянием Ахтырцева, чтобы
выведать у него необходимые сведения, благо "зутулый", кажется, и сам не
прочь пооткровенничать.
дойдем. Вертеп, конечно, но вина приличные. Пойдемте, а? Я вас приглашаю.
покачивало) побрели по темному переулку туда, где вдали светились огни
Сретенки.
языком проговорил Ахтырцев. -- Что я графа-то не вызвал, оскорбление снес да
пьяным притворился? Я не трус, я вам, может, такое расскажу, что вы
убедитесь... Ведь он нарочно провоцировал. Это, поди, она его подговорила,
чтобы от меня избавиться и долг не отдавать... О, это такая женщина, вы ее
не знаете!... А Зурову человека убить, что муху раздавить. Он каждое утро по
часу из пистолета упражняется. Говорят, с двадцати шагов пулю в пятак
кладет. Разве это дуэль? Ему и риска никакого. Это убийство, только
называется красиво. И, главное, не будет ему ничего, выкрутится. Он уж не
раз выкручивался. Ну, за границу покататься поедет. А я теперь жить хочу, я
заслужил.
уже не с керосиновыми, а с газовыми фонарями, и впереди показался
трехэтажный дом с ярко освещенными окнами. Должно быть, это и есть "Крым", с
замиранием сердца подумал Эраст Петрович, много слышавший про это известное
на Москве злачное заведение.
привычным жестом толкнул высокую узорчатую дверь, она легко подалась, и
навстречу дохнуло теплом, кухней и спиртным, накатило гулом голосов и визгом
скрипок.
в алой рубахе, который именовал Ахтырцева "сиятельством" и обещал самый
лучший, специально сбереженный столик.
звенел бубнами цыганский хор.
головой во все стороны. Публика тут была самая пестрая, но трезвых, кажется,
не наблюдалось совсем. Тон задавали купчики и биржевики с напомаженными
проборами -- известно, у кого нынче деньги-то, но попадались и господа