read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



Одинок полет Светлячка в ночи. Но в небе - звезды.
Я сразу понял: это очень хорошее стихотворение, лучшее из всех, которые я когда-либо написал, но смысл его неочевиден и требует разъяснений. Три дня я размышлял, прислушивался к себе и, кажется, наконец разобрался.
Со мной произошло то великое чудо, о котором мечтает всякий человек - я испытал сатори или, как называли это блаженное состояние древние греки, катарсис. Сколько раз говорил мне Наставник, что сатори приходит, если уж приходит, само, без понуканий и предупреждений! Человек может быть праведником и мудрецом, просиживать в позе дзадзэн по многу часов в день, прочесть горы священных текстов, но так и умрет непросветленным, а какому-нибудь бездельнику, глупо и бессмысленно бредущему по жизни, оно вдруг явится во всем своем величественном сиянии и разом переменит все его никчемное существование! Я и есть тот самый бездельник. Мне повезло. В 27 лет я родился заново.
Озарение и очищение пришло ко мне не в момент духовной и физической концентрации, а в ту минуту, когда я был раздавлен, жалок и ничтожен, когда от меня осталась одна оболочка, как от лопнувшего воздушного шарика. Но лязгнуло глупое железо, инструмент моего преображения, и я вдруг с невыразимой остротой ощутил, что я - это не я, а... Нет, не так. Что я - это не только я, но и бесчисленное множество других жизней. Что я - не какой-то там Гинтаро Аоно, третий сын старшего советника его светлости князя Симадзу, а малая, но от того не менее драгоценная частица Единого. Я есть во всем сущем, и все сущее есть во мне. Сколько раз я слышал эти слова, а понял, нет, прочувствовал их только 15 числа 4 месяца 11 года Мэйдзи, в городе Бомбее, на борту огромного европейского парохода. Поистине причудлива воля Всевышнего.
В чем же смысл интуитивно возникшего во мне трехстишья? Человек - одинокий светлячок в бескрайнем мраке ночи. Свет его так слаб, что освещает лишь крошечный кусочек пространства, а вокруг лишь холод, тьма и страх. Но если отвести испуганный взгляд от находящейся внизу темной земли и посмотреть ввысь (всего-то и надо - повернуть голову!), то увидишь, что небо покрыто звездами. Они сияют ровным, ярким и вечным светом. Ты во тьме не один. Звезды - твои друзья, они помогут и не бросят в беде. А чуть позже ты понимаешь другое, не менее важное: светлячок - тоже звезда, такая же, как все остальные. Те, что в небе, тоже видят твой свет, и он помогает им вынести холод и мрак Вселенной.
Наверное, жизнь моя не изменится. Я буду такой же, как прежде, - и суетный, и вздорный, и подверженный страстям. Но в глубине моей души теперь всегда будет жить достоверное знание. Оно спасет и поддержит меня в трудную минуту. Я больше не мелкая лужа, которую может расплескать по земле сильный порыв ветра. Я - океан, и буря, прокатившись всесокрушающим цунами по моей поверхности, не затронет сокровенных моих глубин.
Когда я, наконец, все это понял и мой дух преисполнился радостью, я вспомнил о том, что величайшая из добродетелей - благодарность. Первая из звезд, чье сияние я разглядел в кромешной тьме, - это Фандорин-сан. Именно благодаря ему мне стало ясно, что я, Гинтаро Лоно, не безразличен Миру, что Великое Извне не бросит меня в беде.
Но как объяснить человеку другой культуры, что он навеки мой ондзин? Такого слова в европейских языках нет. Сегодня я, набравшись смелости, заговорил с ним об этом, но, кажется, ничего путного из беседы не вышло.
Я поджидал Фандорина-сан на шлюпочной палубе, зная, что он придет туда со своими гирями ровно в восемь.
Когда он появился, затянутый в свое полосатое трико (надо будет сказать ему, что для физических упражнений лучше подходит не обтягивающая, а просторная одежда), я подошел и низко поклонился. "Что это с вами, мсье Аоно? - удивленно спросил он. - Почему вы согнулись и не разгибаетесь?" Разговаривать в такой поэе было невозможно, и потому я выпрямился, хотя, в подобной ситуации, конечно, следовало бы задержать поклон подольше. "Это я выражаю вам свою бесконечную благодарность", - сказал я, очень волнуясь. "Да бросьте вы", - небрежно махнул он рукой. Этот жест мне очень понравился - тем самым Фандорин-сан хотел преуменьшить размер оказанного мне благодеяния и избавить своего должника от чрезмерного чувства благодарности. На его месте так же поступил бы любой японец благородного воспитания. Но эффект был обратным - мой дух преисполнился еще большей благодарности. Я сказал, что отныне в неоплатном долгу перед ним. "Ну уж и неоплатном, - пожал плечами он. - Просто хотелось осадить этого самодовольного индюка". (Индюк - это такая уродливая американская птица со смешной походкой, преисполненной сознания собственной важности; в переносном смысле - чванливый и глупый человек). Я вновь оценил деликатность собеседника, но мне обязательно нужно было втолковать ему, как многим я ему обязан. "Спасибо за то, что спасли мою никчемную жизнь, - снова поклонился я. - Втройне спасибо за то, что спасли мою честь. И бесконечное количество спасибо за то, что открыли мой третий глаз, которым я вижу то, чего не видел прежде". Фандорин-сан посмотрел (как мне показалось, с некоторым опасением) на мой лоб, словно ожидал, что там сейчас раскроется и подмигнет ему еще один глаз.
Я сказал, что он - мой ондзин, что моя жизнь теперь принадлежит ему, чем, по-моему, напугал его еще больше. "О, как я мечтаю о том, что вы окажетесь в смертельной опасности, а я спасу вас - как вы спасли меня!" - воскликнул я. Он перекрестился и сказал: "Не хотелось бы. Если вас не затруднит, мечтайте, пожалуйста, о чем-нибудь другом".
Разговор никак не получался. В отчаянии я вскричал: "Знайте, что я сделаю для вас все, что угодно!" И уточнил свою клятву, чтобы впоследствии не возникло недоразумений: "Если это будет не во вред его величеству, моей стране и чести моей семьи".
Мои слова вызвали у Фандорина-сан странную реакцию. Он засмеялся! Нет, я, наверное, никогда не пойму красноволосых. "Ну хорошо, - сказал он, пожимая мне руку. - Если вы так настаиваете, то извольте. Из Калькутты мы, верно, поплывем в Японию вместе. Можете вернуть мне долг уроками японского языка".
Увы, этот человек не принимает меня всерьез. Я хотел бы с ним подружиться, но гораздо больше, чем я, Фандорина-сан интересует главный штурман Фоке, человек ограниченный и неумный. Мой благодетель проводит немало времени в компании этого болтуна, внимательно выслушивает его похвальбу о морских приключениях и любовных похождениях, даже ходит с Фоксом на вахту! Честно говоря, меня это задевает. Сегодня я был свидетелем того, как Фоке расписывал свой роман с "японской аристократкой" из Нагасаки. И про маленькую грудь рассказал, и про алые губы, и про все остальные особенности этой "миниатюрной куколки". Должно быть, какая-нибудь дешевая шлюха из матросского квартала. Девушка из приличной семьи с варваром и словом не перемолвится! Обиднее всего то, что Фандорин-сан слушал этот бред с явным интересом. Я уже хотел вмешаться, но тут подошел капитан Ренье и отослал Фокса по какому-то делу.
Ах да! Я же не написал про важное событие, произошедшее в жизни корабля! Все-таки светлячку слепит глаза его маленькое сияние, мешает видеть окружающее в истинной пропорции.
А между тем накануне отплытия из Бомбея произошла настоящая трагедия, рядом с которой мои переживания кажутся незначительными.
В половине девятого утра, когда пароход уже поднимал якорь и готовился отдать швартовые, капитану Клиффу доставили с берега телеграмму. Я стоял на палубе и смотрел на Бомбей, город, сыгравший в моей судьбе такую важную роль. Хотел, чтобы этот пейзаж навсегда запечатлелся в моем сердце. Вот почему я оказался свидетелем случившегося.
Капитан прочел депешу, и лицо его вдруг разительным образом переменилось. Никогда еще я не видел ничего подобного! Словно актер театра Но скинул маску Грозного Воителя и нацепил маску Безумной Скорби. Обветренное, грубое лицо морского волка задрожало.
Капитан издал не то стон, не то рыдание и заметался по палубе. "Oh God! - хрипло крикнул он. - My poor girl!"* И бросился с мостика вниз - как выяснилось потом, к себе в каюту.
* О Боже! Моя бедная девочка! (англ.)


Приготовления к отплытию прекратились. Завтрак начался как обычно, но лейтенант Ренье задерживался. Все только и говорили, что о странном поведении капитана, гадали - что же такое могло быть в телеграмме. Первый помощник заглянул в салон, когда трапеза подходила к концу. Вид у Ренье-сан был расстроенный. Оказывается, единственная дочь Клиффа-сан (я уже писал, что капитан души в ней не чает) сильно обгорела во время пожара, случившегося в ее пансионе. Врачи опасаются за ее жизнь. Лейтенант сказал, что мистер Клифф не в себе. Он решил немедленно покинуть "Левиафан" и первым же пакетботом возвращаться в Англию. Твердит, что должен быть рядом со своей доченькой. Лейтенант все повторял: "Что же теперь будет? Какой злосчастный рейс!" Мы утешали его как могли.
Признаться, я отнесся к решению капитана с осуждением. Его горе мне понятно, но человек, которому доверено дело, не имеет права руководствоваться личными чувствами. Особенно если он - капитан и ведет корабль. Что же будет с обществом, если император или президент или премьер-министр поставят личное выше долга? Будет хаос, а смысл и долг власти - бороться с хаосом и поддерживать гармонию.
Я снова вышел на палубу, чтобы видеть, как мистер Клифф покидает вверенный ему корабль. И Всевышний преподал мне новый урок, урок сострадания.
Капитан, ссутулясь, полушел-полубежал по трапу. В руке он нес дорожную сумку, матрос тащил следом один-единственный чемодан. На причале капитан остановился, обернулся лицом к "Левиафану", и я увидел, что его широкое лицо блестит от слез. В следующую секунду он покачнулся и рухнул ничком.
Я бросился к упавшему. Судя по прерывистому дыханию и судорожным подергиваниям конечностей, это тяжелейший геморрагический инсульт. Подоспевший доктор Труффо подтвердил мой диагноз.
Да, это часто бывает, что мозг человека не выдерживает разлада между голосом сердца и зовом долга. Я виноват перед капитаном Клиффом.
Больного увезли в госпиталь, а "Левиафан" надолго застрял у причала. Посеревший от потрясения Ренье-сан уехал на телеграф вести переговоры с лондонским пароходством. Вернулся он только в сумерки. Новости были такие: Клифф-сан в сознание не приходит; временно командовать судном будет Ренье-сан, а в Калькутте на борт поднимется новый капитан.
Отплыли из Бомбея с десятичасовым опозданием.
Все эти дни я словно не хожу, а летаю. Меня радует и сияние солнца, и ландшафты индийского побережья, и размеренная, праздная жизнь большого корабля. Даже салон "Виндзор", куда прежде я шел с сердечной тоской, как на муку, теперь стал мне почти родным. Соседи по столу относятся ко мне совсем подругому - без отчужденной брезгливости и подозрительности. Все очень милы и любезны, и я тоже отношусь к ним иначе, чем раньше. Даже Клебер-сан, которую я готов был удавить собственными руками (бедняжка!), уже не кажется мне противной. Просто молодая женщина, готовящаяся в первый раз стать матерью и всецело захваченная наивным эгоизмом этого нового для нее состояния. Узнав, что я врач, она беспрестанно задает мне медицинские вопросы и жалуется на мелкие недомогания. Раньше ее жертвой был только доктор Труффо, теперь отдуваемся мы оба. И самое удивительное, что это совсем мне не в тягость. Напротив, мой статус сейчас гораздо выше, чем во времена, когда меня считали офицером. Поразительно!
В "Виндзоре" я на привилегированном положении. Дело не только в том, что я медик и, как выразилась миссис Труффо, innocent martyr* полицейского произвола. Главное - я наверняка не убийца. Это доказано и официально подтверждено. Тем самым я угодил в высшую касту - вместе с комиссаром полиции и новоиспеченным капитаном (который, впрочем, у нас бывать почти перестал - очень занят и стюард носит ему еду прямо на мостик). Мы трое вне подозрений, и на нас никто не бросает пугливых взоров исподтишка.
* Невинная жертва (англ.)


Мне жаль всю эту виндзорскую компанию, искренне жаль. Своим недавно обретенным духовным зрением я ясно вижу то, чего не видят они все, даже проницательный Фандорин-сан.
Среди моих соседей убийцы нет. Ни один из них не подходит на роль злодея. Я присматриваюсь к этим людям и вижу: у них есть недостатки и слабости, но человека с черным сердцем, кто мог бы хладнокровно загубить одиннадцать невинных душ и в том числе двух детей, здесь нет. Я бы уловил его зловонное дыхание. Не знаю, от чьей руки пал Свитчайлд-сэнсэй, но уверен, что это сделал кто-то другой. Комиссар немного ошибся в своих предположениях: преступник находится на пароходе, но не в "Виндзоре". Возможно, он подслушивал под дверью, когда профессор стал рассказывать нам о своем открытии.
Если бы Гош-сан не был так упрям и взглянул на виндзорцев непредвзято, он понял бы, что попусту тратит время.
Я перебираю всех наших.
Фандорин-сан. Его невиновность очевидна. Иначе разве стал бы он отводить от меня подозрение, когда моя вина ни у кого не вызывала сомнений?
Супруги Труффо. Доктор - немного комичный, но очень добрый человек. Он и цикады не обидит. Его жена - воплощение английской пристойности. Она никого не могла бы убить просто потому, что это неприлично.
М.-С.-сан. Он странный человек, все время бормочет что-то под нос и бывает резок, но у него в глазах застыло глубокое и искреннее страдание. С такими глазами хладнокровных убийств не совершают.
Клебер-сан. Ну, здесь яснее ясного. Во-первых, у человеческого рода как-то не заведено, чтобы женщина, готовящаяся произвести на свет новую жизнь, с такой легкостью топтала бы чужие жизни. Беременность - такое таинство, которое учит бережно относиться к человеческому существованию. А во-вторых, во время убийства ученого Клебер-сан была рядом с полицейским.
Наконец, Стамп-сан. У нее нет алиби, но представить, что она сзади подкрадывается к знакомому, зажимает ему рот своей узкой, слабой ладонью, а другой рукой заносит мой злосчастный скальпель... Полный бред. Исключено.
Протрите глаза, комиссар-сан. Вы в тупике.
Что-то дышать тяжело. Не надвигается ли буря?




Комиссар Гош



Проклятая бессонница совсем распоясалась. Пятую ночь житья нет, и чем дальше, тем хуже. А забудешься перед рассветом - такое приснится, что не приведи Аллах. Проснешься весь разбитый, и в одуревшую от ночных видений голову лезет всякая дичь. Может, и правда на пенсию пора? Плюнуть бы на все, да нельзя. Нет на свете ничего хуже убогой, нищенской старости. Кто-то нацелился хапнуть сокровище в полтора миллиарда франков, а тебе, старина, доживать на жалкие сто двадцать пять в месяц.
С вечера небо запестрело зарницами, ветер завыл в мачтах, и "Левиафан" грузно закачался на черных, напористых валах. Гош долго лежал в кровати и смотрел в потолок. Потолок был то темный, то неестественно белый - это когда полыхала молния. По палубе хлестал дождь, на столе, позвякивая ложечкой, ездил взад-вперед забытый стакан с микстурой для больной печенки.
В морской шторм Гош угодил впервые в жизни, но страшно не было. Разве такую махину потопишь? Ну покачает, ну погромыхает, да и отпустит. Беда только - раскаты грома уснуть не дают. Только начнешь проваливаться, так нет - трам-тарарам!
Но, видно, все-таки уснул, потому что рывком сел на кровати, не понимая, что происходит. Сердце стучало сухо, зычно, на всю каюту.
Нет, это не сердце, это в дверь.
- Комиссар! (Тух-тух-тух) Комиссар! (Тух-тух-тух-тух) Откройте! Скорее!
Чей это голос? Никак Фандорина.
- Кто это? Что вам нужно? - крикнул Гош, прижимая ладонь к левой стороне груди. - Вы что, спятили?
- Открывайте, черт бы вас побрал! Ого! Ишь как дипломат заговорил. Видно, стряслось что-то нешуточное.
- Сейчас!
Гош стыдливо сдернул с головы колпак с кисточкой (старушка Бланш вязала), накинул халат, влез в шлепанцы.
Выглянул в приоткрытую дверь - и вправду Фандо-рин. В сюртуке, при галстуке, в руке трость с костяным набалдашником. Глаза так и горят.
- Что? - настороженно спросил Гош, уже зная, что услышит от ночного посетителя какую-нибудь пакость.
Дипломат заговорил в несвойственной ему манере - отрывисто, быстро и без заикания:
- Одевайтесь. Возьмите оружие. Нужно арестовать капитана Ренье. Срочно. Он ведет пароход на скалы.
Гош помотал головой - приснится же такая дребедень.
- Вы что, мсье русский, гашишу накурились?
- Я здесь не один, - ответил Фандорин. Комиссар высунулся в коридор и увидел, что рядом топчутся еще двое. Один - полоумный баронет. А второй кто? Главный штурман, вот кто. Как бишь его... Фоке.
- Соображайте быстрей, - сыпал рублеными фразами дипломат. - Времени мало. Я читал в каюте. Стук. Сэр Реджинальд. В час ночи замерил местонахождение. Секстантом. Не тот курс. Должны обходить остров Манар слева. Обходим справа. Разбудил штурмана. Фоке, говорите.
Штурман шагнул вперед. Вид у него был здорово напуганный.
- Там мели, мсье, - заговорил он на ломаном французском. - И скалы. "Левиафан" очень тяжелый. Шестнадцать тысяч тонн, мсье! Если на мель, ломаться пополам, как французский хлеб. Как багет, вы понимаете? Еще полчаса плыть этот курс, и все, обратно повернуть уже невозможно!
Хорошенькая новость. Еще и в морском деле старина Гюстав должен разбираться! Какой-то остров Манар на его голову!
- А почему вы сами не скажете капитану, что он... ну это, плывет не тем курсом?
Штурман оглянулся на русского.
- Мсье Фандорин говорит нельзя.
- Ренье явно пошел ва-банк, - снова стал забивать гвозди дипломат. - Он способен на что угодно. Прикажет - штурмана посадят под арест. За пререкания. Может даже применить оружие. Он капитан. Его слово на корабле закон. Кроме нас троих никто не знает, что происходит. Нужен представитель власти. Это вы, комиссар. Идемте наверх!
- Погодите, погодите! - Гош схватился за лоб. - Вы мне совсем заморочили голову. Ренье что, сошел с ума?
- Нет. Но он намерен погубить корабль. И всех, кто находится на борту.
- Зачем? Чего ради?
Нет, наяву такое происходить не могло. Сон, кошмарный сон.
Фандорин, видно, понял, что так просто Гоша с места не стронешь и заговорил пространнее, яснее.
- У меня есть только одно предположение. Чудовищное. Ренье хочет погубить пароход и плывущих на нем людей, чтобы замести следы преступления, спрятать концы в воду. В буквальном смысле в воду. Трудно поверить, что кто-то с такой легкостью готов оборвать тысячу жизней? А вы вспомните рю де Гренель, вспомните Свитчайдда, и вам станет ясно, что в охоте за брахмапурским сокровищем человеческие жизни стоят недорого.
Гош сглотнул.
- В охоте за сокровищем?
- Да. - Фандорин старался одерживаться. - Ренье - сын раджи Багдассара. Я догадывался, но уверен не был. Теперь же сомнений не остается.
- То есть как сын? Чушь! Раджа был индус, а Ренье - чистокровный француз.
- Вы заметили, что он не ест ни говядины, ни свинины? Знаете почему? Привычка с детства. В Индии корова считается священным животным, а свинину не едят мусульмане. Раджа был индийцем, но приверженцем ислама.
- Мало ли, - пожал плечами Гош. - Ренье говорил, у него диета.
- А смуглое лицо?
- Загорел в южных морях.
- Последние два года Ренье плавал на линиях Лондон - Нью-Йорк и Лондон - Стокгольм. Спросите у мсье Фокса. Нет, Гош, Ренье наполовину индиец. Жена раджи Багдассара была француженкой, сын во время сипайского мятежа воспитывался в Европе. Скорее всего, во Франции, на родине матери. Вам случалось бывать у Ренье в каюте?
- Да, он приглашал меня, как и других.
- Видели фотографию на столе? "Семь футов под килем. Франсуаза Б."?
- Ну, видел. Это его мать.
- Если мать, то почему "Б.", почему не "Р."? Ведь у сына и матери фамилия должна быть одинаковая.
- Может, она снова вышла замуж.
- Возможно. Я не успел это проверить. Но что если "Франсуаза Б." означает "Франсуаза Багдассар"? На европейский манер, ведь фамилий у индийских раджей не бывает.
- Откуда тогда взялась фамилия Ренье?
- Не знаю. Предположим, при натурализации он взял девичью фамилию матери.
- Домыслы, - отрезал Гош. - Ни одного твердого факта. Сплошные "что если" да "предположим".
- Согласен. Но разве не подозрительно поведение Ренье во время убийства Свитчайлда? Помните, как лейтенант вызвался сбегать за шалью для мадам Клебер? И еще попросил профессора без него не начинать. Я полагаю, что за несколько минут отсутствия Ренье успел поджечь урну и заскочить к себе в каюту за скальпелем.
- А с чего вы взяли, что скальпель был именно у него?
- Я говорил вам, что узелок негра исчез из шлюпки после обыска. Кто руководил обыском? Ренье!
Гош скептически покачал головой. Пароход качнуло так, что он больно стукнулся плечом о дверной косяк. Настроение от этого лучше не стало.
- Помните, с чего начал тогда Свитчайдд? - продолжил Фандорин, выдернул из кармана часы, и темп его речи ускорился. - Он сказал: "У меня все сложилось - и с платком, и с сыном. Порыться в списках Эколь Маритим, и отыщется". То есть он не только разгадал тайну платка, но и узнал что-то важное про сына раджи. Например, что тот учился в марсельской Эколь Маритим, Мореходной школе. Которую, кстати, заканчивал и наш Ренье. Индолог говорил про телеграмму, посланную знакомому во французское министерство внутренних дел. Возможно, Свитчайлд хотел выяснить судьбу мальчика. И, видимо, кое-что выяснил, однако вряд ли догадался, что Ренье и есть наследник Багдассара, иначе профессор вел бы себя осторожней.
- А что он разнюхал про платок? - с жадным интересом спросил Гош.
- Мне кажется, я могу ответить на этот вопрос. Но не сейчас, после. Время уходит!
- Значит, по-вашему, Ренье сам организовал небольшой пожарчик и, воспользовавшись паникой, заткнул профессору рот? - задумчиво произнес Гош.
- Да, черт подери, да! Шевелите же мозгами! Улик мало, я знаю, но еще двадцать минут, и "Левиафан" войдет в пролив!
Однако комиссар все еще колебался.
- Арест капитана в открытом море - это бунт. Почему вы приняли на веру сообщение этого господина? - он мотнул подбородком в сторону психованного баронета. - Ведь он вечно несет всякую чушь.
Рыжий англичанин презрительно усмехнулся и посмотрел на Гоша, словно тот был какой-нибудь мокрицей или блохой. Ответом не удостоил.
- Потому что Ренье давно у меня на подозрении, - скороговоркой произнес русский. - И потому что история с капитаном Клиффом показалась мне странной. Зачем лейтенанту понадобилось так долго вести телеграфные переговоры с пароходством? Получается, что в Лондоне ничего не знали о несчастье, произошедшем с дочерью Клиффа? Кто же тогда прислал телеграмму в Бомбей? Дирекция пансиона? Вряд ли она так подробно осведомлена о маршруте "Левиафана". А не послал ли депешу сам Ренье? В моем путеводителе написано, что в Бомбее не меньше дюжины телеграфных пунктов. Отправить телеграмму с одного на другой в пределах города - это же так просто.
- И за каким лешим ему понадобилось посылать такую телеграмму?
- Чтобы завладеть кораблем. Он знал, что после подобного известия Клифф не сможет продолжать плавание. Спросите лучше, зачем Ренье пошел на такой риск? Не из глупого же честолюбия - чтоб недельку покомандовать пароходом, а там будь что будет? Версия одна: чтобы отправить "Левиафан" на дно, вместе с пассажирами и командой. Следствие подобралось к нему слишком близко, круг сжимается. Он не может не понимать, что полиция так и будет сидеть на хвосте у всех подозреваемых. А тут катастрофа на море, все погибли, шито-крыто. Можно спокойно отправляться за ларцом с камнями.
- Но он погибнет вместе с нами!
- Нет, не погибнет. Мы только что проверили - капитанский катер готов к спуску на воду. Это маленькое, но крепкое суденышко, которому и шторм нипочем. Там припасены и вода, и корзина с провизией, и, что особенно трогает, даже саквояж с вещами. Скорее всего, Ренье собирается покинуть корабль сразу после входа в узкий пролив, откуда "Левиафану" уже не выбраться. Пароход не сможет развернуться, и даже при остановленной машине течение все равно отнесет его на скалы. Кто-то, может, и спасется, благо берег недалеко, а все пропавшие будут сочтены погибшими.
- Нельзя быть такой тупица, мсье полицейский! - вмешался штурман. - Мы и тактеряли много времени. Меня будил господин Фандорин. Говорил, корабль идет не туда. Я хотел спать, посылал господин Фандорин к черту. Он предлагал пари: сто фунтов против одного, что капитан ошибся курс. Я думал, русский сошел с ума, все знают, что русские очень эксцентричные, я зарабатываю легкие деньги. Поднялся на мостик. Все в порядке. Капитан на вахте, рулевой у штурвала. Ради ста фунтов я все же незаметно проверял курс и весь потел! Но капитану ничего не говорил. Мистер Фандорин предупредил, что нельзя ничего говорить. И я не сказал. Желал спокойная вахта и уходил. С тех пор, - штурман посмотрел на часы, - прошло двадцать пять минут.
И добавил по-английски что-то явно нелестное для французов вообще и французских полицейских в особенности. Гош понял только слово frog*.
* Лягушатник (англ.)


Еще секунду поколебавшись, сыщик, наконец, принял решение. И сразу преобразился, движения стали быстрыми, стремительными. Папаша Гош не любит брать с места в карьер, но уж если разогнался - подгонять не придется.
Наскоро натягивая пиджак и брюки, он сказал штурману:
- Фоке, приведите на верхнюю палубу двух матросов. С карабинами. Помощник капитана пусть тоже придет. Нет, не надо - некогда все заново объяснять.
Сунул в карман свой верный "лефоше", а дипломату протянул четырехствольный "мариэтт".
- Умеете обращаться?
- У меня свой, "герсталь-агент", - ответил Фандорин и показал компактный, красивый револьвер, каких Гошу раньше видеть не приходилось. - И еще вот это.
Молниеносным движением он вытащил из трости узкий и гибкий клинок.
- Тогда вперед.
Баронету Гош решил оружия не давать - мало ли что псих выкинет.
Втроем они быстро шагали по длинному пустому коридору. Дверь одной из кают приоткрылась, выглянула Рената Клебер - поверх коричневого платья накинута шаль.
- Господа, что вы топочете, как стадо слонов? - сердито воскликнула она. - Я и так из-за этой грозы уснуть не могу!
- Закроите дверь и никуда не выходите, - строго сказал ей Гош и, не останавливаясь, подтолкнул Ренату внутрь каюты. Не до церемоний.
Комиссару показалось, что и дверь каюты No 24, где проживала мадемуазель Стамп, чуть дрогнула и приоткрылась, но к месту ли было придавать значение пустякам в столь ответственный момент?
На палубе в лицо ударили дождь и ветер. Пришлось кричать - иначе друг друга было не расслышать.
Вот и трап, ведущий к рулевой рубке и мостику. У нижней ступеньки уже дожидался Фоке. С ним два вахтенных матроса.
- Я же сказал, с карабинами! - крикнул Гош.
- Они в арсенал! - заорал ему на ухо штурман. - Ключ от арсенала у капитана!
Неважно, поднимаемся наверх, - показал жестом Фандорин. Лицо его блестело от капель.
Гош посмотрел вокруг и передернулся: ночь посверкивала стальными нитями дождя, белела пенными гребнями, щерилась молниями. Жуть какая!
Полезли вверх по чугунной лесенке, грохоча каблуками и жмурясь от хлестких струй дождя. Гош поднимался первым. Сейчас он был самым главным человеком на всем огромном "Левиафане", доверчиво несшем свою двухсотметровую тушу навстречу гибели. На последней ступеньке сыщик поскользнулся и едва успел ухватиться за поручень. Выпрямился, перевел дух.
Все, выше только поплевывающие искрами трубы да едва различимые во тьме мачты.
Возле кованной стальными клепками двери Гош предостерегающе поднял палец: тихо! Пожалуй, предосторожность была излишней - море так расшумелось, что из рубки все равно ничего бы не услышали.
- Тут вход в капитанский мостик и рулевая рубка! - крикнул Фоке. - Без приглашений капитана входить нельзя!
Гош выдернул из кармана револьвер, взвел курок. Фандорин сделал то же самое.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 [ 9 ] 10 11 12
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.