который прежде говорил у меня дома их голосами... С горечью представляю
себе, что где-то в узком кругу они вынесли мне приговор, не нуждаясь в моем
"последнем слове". Да что с вами, заочно меня осудившие, случилось? Вы могли
иметь ко мне любые (даже справедливые) претензии, но при этом - не касаться
самого дорогого, что есть между близкими по крови и по жизни людьми: их
родственных чувств.
братья быть равнодушными к делам и заботам друг друга? И можно на
десятилетия вперед застраховаться от болезней, от бед, от сумы и тюрьмы?
Помню, за два года до своей смерти Толя навещал меня в реанимации, куда я
попал с инфарктом. Вот одна из его записок, случайно сохранившаяся:
хорошее, как я сейчас вспоминаю. Все пройдет, все минует. Главное - держись,
братишка. Целую тебя, Толя".
бы тип, который посмел бы обвинить старшего брата в смерти младшего? Мало
было у меня собственных переживаний, мне нужны были для смерти еще Толины?
Абсурд, видимый простым глазом.
(тоже проверяя на прочность нашу семью), долгие годы Толя был для меня и
матерью, и отцом. За родителей мы сильно переживали, особенно Толя, но он и
сам не умер, и мне не позволил. Наши отношения всегда были по-братски
светлыми и прозрачными, незамутненными завистями и ревностями. А тут такая
пошла "утка"! Когда я впервые услышал о ней, пропустил мимо ушей, буквально
"по классику": первое обвинение не достигает, второе задевает, третье
удивляет. Знал бы я наверняка автора той "новости", я сумел бы по авторству
вычислить его мотив или мотивы. Но какими бы они ни были, я все равно
оказался бы в тупике: обвинение одного брата в таком страшном грехе
автоматически ставит под сомнение (у размышляющих людей) и репутацию
второго. Получается дуплет, но зачем "автору" и его сторонникам мой Толя,
его-то за что? - не понимаю. Может, расчет на то, что, публично доказывая
абсурдность обвинения, я позволю себе воспользоваться, по их мнению, той
аргументацией, прямо или косвенно бросить тень на незапятнанный в моей
памяти образ брата? Не дождетесь, уважаемые партизаны, не снизойду до
"подробностей", лучше останусь обезоруженным. Я бы на дуэль вызвал "автора"
(только бы он дамой не оказался, наш общий с братом "народный мститель"), на
откровенную беседу пригласил, хоть прилюдно, хоть с глазу на глаз (только бы
он с совестью был), к Божьему суду призвал (только бы он не был циником).
слова Сенеки: "Смерть иногда бывает карой, часто - даром, а для многих -
милостью" [10]. Хулители наши, уймитесь! Живите долго и счастливо, а уж коли
время придет, не промахнитесь, заранее о душе своей подумайте. И оставьте,
пожалуйста, отношения братьев в покое: мы все равно не перед вами, а перед
Богом ответ держать будем.
относительно существования жанра художественной документалистики и его
названия, он уже есть, и мы в нем работаем.
стираются, мы уже сегодня живем по одним законам с беллетристикой, и это
благо, способствующее процветанию журналистики. Подобно тому как прозаики
стали все чаще обращаться к документу, очеркисты все чаще обращаются к
приемам работы прозаиков. М. Горький в свое время писал о трех элементах
художественного произведения: о теме, языке и сюжете [11]. Художественная
документалистика с ее нынешним содержанием не может, конечно, обходиться ни
без темы, ни без языка, ни, если угодно, без сюжета.
художественно-документального жанра: будить общественную мысль, формировать
общественное мнение, а не просто ублажать читателя бездумными
повествованиями, не просто давать отдых уму и покой чувствам. И в этом
смысле у нас тоже нет противоречий с целями беллетристики, лучшие
произведения которой воспитывают людей и формируют их общественное сознание.
домысла или вымысла, а степень достоверности, ибо достоверность - это
критерий всего истинного искусства, всей литературы. Пока читатель нам
верит, мы существуем! Следовательно, наша обязанность - постоянно держать
руку на "читательском пульсе", учитывать грамотность современного "газетных
тонн глотателя", его способность к самостоятельным размышлениям и выводам,
его социальную активность, его повышающуюся требовательность к правдивому
изображению жизни.
одними творческими методами, есть между ними существенные различия,
касающиеся главным образом масштабности тем, фундаментальности исследований
и величины публикаций.
предательство, верность, порядочность и т.д. Документалисты заняты
актуальной проблематикой, их беспокоит злободневность, а если они и касаются
"вечных" тем, то в их сегодняшнем преломлении, когда возникает необходимость
привлечения к ним общественного внимания в концентрированном виде.
Беллетристы - это, если угодно, и "долговременные огневые точки"; очеркисты
- передвижные. Они подвижнее, оперативнее, они чаще меняют направления и
менее укреплены. Очеркисты откликаются быстрее, но звучат кратковременнее.
Если писатели, по выражению Н. Чернышевского, "изображают вообще,
характеристическое" [12], то газетчики ставят вопросы относительно частные,
размышляя над проблемами сегодняшнего дня тоже сегодня. У Аристотеля в
"Поэтике" выражена мысль о том, что историк и поэт "различаются не тем, что
один говорит стихами, а другой - прозой. Разница в том, что один
рассказывает о происшедшем, а другой о том, что могло бы произойти" [13].
Допуская условную аналогию, я готов поставить на место историка журналиста,
а на место поэта - прозаика, оценив таким образом некоторую разность их
задач.
материал, что тоже отличает их от беллетристов. Не откажу себе в
удовольствии процитировать собственного отца, А.Д. Аграновского, старого
"правдиста", написавшего в 1929 году в предисловии к своей книге "Углы
безымянные":
билет, уехать в неизвестном направлении, сойти неизвестно на какой станции,
нанять подводу и гнать лошадь, пока она не пристанет. В деревне писатель
узнает, что кроме людей в деревне есть скот, машины, классовая борьба,
налоги, ком-ячейка, и, выбрав этот уголок своей резиденцией, он приступит к
писанию.
заговорит страна, мир. И сколько бы писатель ни клялся, что он писал об
одной деревне, ему не поверят. Читатель не замедлит обобщить его выводы.
Таков удел художника.
в "мировую историю" (они только сырье для историка), но когда мы пишем:
"Сидор", читатель знает, что мы беседовали с Сидором, а не с Петром; когда
мы говорим, что были в деревне Павловка, никто не сомневается, что речь идет
о Павловке, а не о Федоровке...
сегодняшнего строительства... Как видите, задачи совершенно ясны и точны. Мы
говорим об одной волости, мы пишем о ней, "какая она есть" сегодня и какие
требования предъявляет она к нам и мы к ней на данный отрезок времени.
Никаких претензий на "всемирную историю"..." [14]
говорили, - участие в формировании общественного мнения, а также
необходимость будить общественную мысль, логично добавить к сказанному, что
будить мысль можно только с помощью мысли. Стало быть, наряду с пейзажем,
диалогом, портретом, композицией и прочими компонентами жанра составным его
надо считать и мысль, причем составным обязательным, без которого жанр
просто не будет существовать, чего не скажешь, между прочим, о других
компонентах.
тот, кто хорошо думает" [15] - эти слова принадлежат Анатолию Аграновскому,
и я благоговейно к ним присоединяюсь. В нашей работе действительно важно
количество и качество мыслей на квадратный сантиметр текста. Современному
читателю интересны не столько наши выводы, сколько ход наших размышлений,
который и делает выводы убедительными, а все произведение достоверным.
Читателю нужны резоны и доказательства, и тогда он сам решит, как ему быть,
что ему делать, за что заступаться и против чего возражать.
что прекрасно, плохо - потому что скверно", - и отселе их не вытащишь" [16].
Разговаривать так с сегодняшним читателем равносильно ловле рыбы на
заклинания, а не на крючок. Еще В. Маяковский восклицал: "Ору, а доказать
ничего не могу" [17], и это в его время, в двадцатые и тридцатые годы, когда
сила голоса могла заменить довод, и то, как мы знаем, не всегда. Что же
говорить о сегодняшнем дне, который дал нам ясно понять, что основная сила
журналистики - это прежде всего ее убедительность и доказательность. Сегодня
даже кри-тика в директивной форме не проходит: ее выслушивают и, если она
бездоказательна, ею элементарно пренебрегают. Кончилось время, когда одно
упоминание фамилии человека в газете в негативном или позитивном плане могло
либо вознести его до небес, либо низвергнуть в пучину тяжких испытаний.
Сегодня нет редакции, в которой не трубили бы общий сбор, обсуждая вопрос,
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Маккарти Кормак
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Белогорский Евгений