многие другие, служившие Христу всем, чем могли". И папа Лев IX сказал в
своем сочинении против послания Пармениана "О стремлении в монастырь": "Мы
признаем вообще, что епископу, пресвитеру, диакону и иподиакону не
позволяется отрекаться от заботы о собственной жене под предлогом посвящения
себя делу веры, если это касается обеспечения жены пищей и одеждой, а не
плотского сожительства". Мы читаем у блаженного Павла, что так поступали и
святые апостолы: "Разве мы не имеем власти иметь спутницей сестру-жену, как
братья господни и Кифа?" Обрати внимание, неразумный, что апостол не сказал:
"Разве мы не имеем власти обнимать сестру-жену", а сказал: "иметь
спутницей"; и именно для того, чтобы за свою проповедь получать от них
пропитание, а не затем, чтобы вступать с ними в плотское общение.
был пророком, то знал бы, кто и какая женщина прикоснулась к нему, ибо она -
грешница", в силу слабости человеческого суждения мог скорее так дурно
подумать о Христе, чем мои враги предполагать постыдное обо мне; или тот,
кто видел, как Христос поручил свою мать юноше или как пророки посещали
вдовиц и разделяли их общество, мог бы с большею вероятностью на основании
этого возыметь подобное подозрение.
в плен монах Малх, о котором пишет блаженный Иероним, жил в одной келье с
женой. В каком преступлении они обвинили бы Малха на основании того, о чем
выдающийся учитель церкви говорит с большой похвалой: "Там был один старец
по имени Малх, местный уроженец. И в его келье жила старуха... оба они были
исполнены ревности к вере и так усердно посещали церковь, что можно было бы
подумать, что это - евангельские Захария и Елизавета, только вот между ними
не было Иоанна".
которых мы часто читаем, что они устраивали также женские монастыри и
управляли ими, и сами наблюдаем это? Обратимся к примеру семи диаконов,
поставленных апостолами вместо себя для забот о пропитании и для попечения о
женщинах. Ведь именно слабый пол нуждается в помощи сильного пола, потому-то
апостол и устанавливает, что муж должен быть как бы главою жены, и в знак
этого предписывает женщинам иметь всегда голову покрытой. Поэтому я немало
удивляюсь уже давно укоренившемуся в монастырях обычаю ставить над женщинами
аббатис, так же как над мужчинами - аббатов, причем как женщины, так и
мужчины в силу обетов должны соблюдать одинаковые правила, хотя в них
содержится много такого, чего никоим образом не могут выполнить ни стоящие
во главе, ни подчиненные женщины.
аббатисы и монахини повелевают клириками, которым повинуется народ; и чем
большей властью обладают аббатисы и монахини, тем легче они могут вызвать
дурные желания у клириков и тем тяжелее лежит на тех это иго. Взирая на
подобное, знаменитый сатирик сказал: "Нет ничего на свете несносней богатой
женщины".
заботиться об упомянутых сестрах и оказывать им покровительство, а чтобы они
больше меня уважали, лично наблюдать за ними. И так как преследования со
стороны моих духовных сынов огорчали меня теперь еще больше и чаще, чем
прежние преследования со стороны братии, я укрывался у этих монахинь, как в
тихой пристани от свирепой бури, и дышал у них несколько свободнее. У
монахов мои старания оставались бесплодными, но я видел некоторые их плоды у
монахинь, и чем более необходимой являлась моя поддержка их немощи, тем
утешительней было это и для меня.
себе места, где бы я мог успокоиться или даже просто жить; наподобие
проклятого Каина я скитаюсь повсюду, как беглец и бродяга. Меня, как я уже
сказал выше, постоянно мучат "извне нападения, внутри - страхи",
беспрестанно терзают и внешний и внутренний страх и борьба. Преследования
моих духовных сынов значительно опаснее, чем преследования врагов. Ведь
духовные сыны всегда находятся предо мной, и я постоянно должен переносить
их коварство. Телесное насилие со стороны врагов угрожает мне, когда я
выхожу за пределы монастыря; внутри же его мне сплошь и рядом приходится
терпеть столь же жестокие, сколь и коварные козни со стороны духовных сынов,
то есть монахов, порученных мне, аббату, как их отцу.
как это бывало и с блаженным Бенедиктом. Та же причина, из-за которой он
покинул своих развращенных духовных сынов, могла бы побудить и меня
последовать примеру столь великого отца церкви. Если бы я не выступил против
этой явной опасности, то высказал бы не свою любовь к богу, а легкомысленное
желание искушать его и погубить себя. Хотя я пытался, насколько мог,
предотвратить ежедневные покушения на мою жизнь во время подачи мне пищи и
питья, монахи старались отравить меня даже при совершении таинства
причастия, а именно, влив в чашу яд.
остановился там в доме одного из моих братьев по плоти, монахи задумали
отравить меня с помощью сопровождавшего меня слуги, предполагая, что я
совершенно, не буду остерегаться подобного покушения. Но по промыслу Божию
случилось так, что, пока я еще не отведал приготовленной для меня пищи, один
из прибывших со мной монахов, по неведению, воспользовался ею и тотчас же
упал мертвым; слуга же, виновник этого, почувствовав укоры совести, а также
испугавшись обнаружения улик, бежал.
начал уже, по мере возможности, открыто бороться против их козней, перестал
даже ходить на собрания капитула и пребывал в кельях с немногими монахами.
Остальные же, если бы они узнали, что я намереваюсь куда-нибудь поехать,
расставили бы по дорогам и тропам подкупленных разбойников, чтобы убить
меня. И вот пока я претерпевал все эти опасности, рука божья нанесла мне
однажды сильный удар: я выпал при езде из повозки и повредил себе шею; это
падение огорчило и ослабило меня гораздо больше, чем когда-то прежняя рана.
Обуздывая мятежный дух братии угрозой отлучения, я заставил некоторых из
них, наиболее опасных для меня, публично обещать мне или даже дать клятву,
что они совсем уйдут из аббатства и больше не будут меня ничем беспокоить.
Но они открыто и бессовестнейшим образом нарушили данное слово и клятвы и
были вынуждены по повелению римского папы Иннокентия, через особо
присланного легата, повторить прежние клятвы и дать еще много других
заверений в присутствии графа и епископов. Однако и после этого они не
успокоились. Недавно, когда, изгнав тех, о которых я только что сказал, я
снова пошел на собрание капитула и доверился остальной братии, к которой я
относился с меньшим подозрением, я обнаружил, что оставшиеся еще много хуже,
чем изгнанные. И я едва успел спастись, теперь уж не от их яда, а от их
меча, приставленного к моему горлу: меня укрыл от них один из местных
владетелей.
бы занесенный над моей головой меч, так что не могу себя чувствовать
спокойным даже за обедом. Подобное этому рассказывается о человеке, который
считал могущество и богатство тирана Дионисия величайшим счастьем, но увидев
меч, тайно подвешенный над ним на нитке, уяснил себе, какого рода счастье
сопутствует земному могуществу. То же самое беспрестанно испытываю теперь и
я, возведенный из состояния бедного монаха в сан аббата и ставший тем
несчастнее, чем большей стала моя власть. Пусть же мой пример обуздает
честолюбие тех, которые сами стремятся к этому.
жизни, история моих бедствий, которым я подвергаюсь беспрестанно, чуть ли не
с колыбели. Ты теперь впал в отчаяние и мучаешься от сознания причиненной
тебе обиды. Поэтому я желаю, как я и сказал в начале этого послания, чтобы
рассказанная мною история послужила тебе утешением и чтобы по сравнению с
моими ты признал бы свои невзгоды или ничтожными, или легкими и терпеливее
бы переносил их. Следует всегда утешаться предсказанием господа о его
последователях и приспешниках дьявола: "Если они преследовали меня, они
будут преследовать и вас... Если вас ненавидит мир, то знайте, что прежде
вас он возненавидел меня. Если бы вы были от мира сего, то мир любил бы
свое". И апостол говорит: "Все, желающие жить во Христе, благочестиво, будут
гонимы". И в другом месте: "Я не стремлюсь угождать людям. Если бы я и
поныне угождал людям, я не был бы рабом Христа". И Псалмопевец говорит:
"Введены в заблуждение те, кто угождает людям, так как бог презрел их".
Подвергая этот вопрос тщательному обсуждению, блаженный Иероним, наследником
которого - по моей участи человека, терпящего поношения из-за клеветы, - я
себя считаю, в письме к Непотиану говорит: "Апостол сказал: "Если бы я и
поныне угождал людям, я не был бы рабом Христа". Но он перестал угождать
людям и стал рабом Христа". Тот же автор в письме к Азелле о ложных друзьях
заметил: "Благодарение господу за то, что я удостоен ненависти мира". И в
послании к монаху Илиодору: "Заблуждаешься, брат мой, заблуждаешься, если
думаешь, что христианин когда-либо не будет подвергаться преследованиям.
Враг наш, аки лев рыкающий, бродит, ища, когда поглотить. А ты помышляешь о
мире. Сидит враг в засаде вместе с богатыми". Воодушевленные этими словами и
примерами, будем же тем терпеливее переносить несчастия, чем они
несправедливее. И не будем сомневаться в том, что они полезны для нас, если
и не как заслуга, то, во всяком случае, как некое искупление. А так как все
происходит по промыслу Божьему, то пусть каждый верующий во всякой напасти
утешается по крайней мере тем, что божья благость никогда и ничего не
допускает вопреки своим предначертаниям, и что бы дурное ни совершалось, она
все приводит к наилучшему концу.
будет воля Твоя!" А притом сколь великое утешение любящим бога содержится в
словах апостола: "Знаем ведь, что для любящих бога все творится во благо".
Это разумел и мудрейший из людей, сказав в "Притчах": "Праведника не
опечалит ничто с ним случившееся". Этим он ясно показывает, что люда,
приходящие во гнев из-за случившегося с ними несчастья, удаляются от
справедливости, хотя и не сомневаются в том, что все происходит по божьему
промыслу. Эти люди стремятся подчиняться не воле божьей, а собственной, и,
Якубенко Николай
Верещагин Олег
Каменистый Артем
Грабб Джеф
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия