Чтение 9–й страницы книги ~Давай поженимся~

громкоговоритель забормотал что-то нечленораздельное. Новая волна усталых
путешественников скатилась по настилу и растеклась у билетных стоек.
Служащие в синих форменных костюмах казались совсем юными и испуганными. Они
с преувеличенной четкостью прикрепляли к билетам талончики на багаж и
отвечали на вопросы с той непреложной категоричностью, с какой Салли обычно
лгала Ричарду. ?Ты врешь, как мужчина, - однажды сказал он ей. - Выдумаешь
какую-нибудь не правдоподобную историю и держишься ее?. Значит, Ричард знает
о ней то, чего не знает Джерри. Она ведь никогда не лгала Джерри. И при
мысли об этом он сразу показался ей безнадежно наивным, беспомощным; она
встала и пошла к стойке вдоль очереди, состоявшей сплошь из мужчин. Должны
же быть какие-то преимущества оттого, что ты - женщина; нельзя только ждать
и желать.

Девушка, занимавшаяся билетами, была такая молоденькая, что не побоялась
искусственной седины; Салли почувствовала свое превосходство над нею -
превосходство умудренной опытом женщины. У этой девчонки нет детей, нет
женатого любовника, за которого она не может выйти замуж. Она из причуды
покрыла волосы инеем.

- Я должна быть дома к шести, - заявила ей Салли. Но голос ее прозвучал
хрустко, робко, тогда как ответ девушки был профессионально тверд.

- Мне очень жаль, мисс, - сказала она. - Следующий самолет на Ла-Гардиа
вылетает в четыре пятнадцать. Пассажирам, стоящим в живой очереди, следует
пройти к выходу двадцать семь, имея при себе посадочные талоны с порядковым
номером.

- Но мы попадем на самолет? - спросила Салли.

- По расписанию следующий самолет на Ла-Гардиа вылетает в четыре
пятнадцать, - повторила девушка, ловко прикалывая талончик к билету.

Джерри подошел и встал за спиной Салли.

- Нам сказали, что может быть дополнительный.

- Мы ждем сообщения об этом, сэр, - сказала девушка. Взгляд ее кукольных
глаз, умело подмазанных гримом, официально выдаваемым авиакомпанией, охватил
Джерри вместе с Салли, но выражение их не изменилось. Салли не была уверена,
должна ли она говорить ?мы? или ?я?. Люди в очереди, услышав их переговоры с
девушкой и почувствовав, что эти двое могут попасть на самолет раньше
остальных, заволновались, затолкались.

- Прошу соблюдать очередь, - повысив голос, крикнула девушка. - Прошу не
выходить из очереди.

Салли вдруг почувствовала симпатию к девушке: пока они с Джерри
занимались любовью, таким вот младенцам пришлось взвалить на себя дела
целого мира. И теперь, когда взрослые вылезли из своего эгоистического
уединения в постели, они с раздражением обнаружили, что мир распадается на
части. Какие все мы алчные, какие напористые! Салли стало стыдно, и она
закрыла глаза, от души желая снова стать маленькой девочкой. Девочкой, какой
она была до того дня, когда отец не вернулся домой. Все поездки, подумала
она, таят в себе эту возможность - невозвращения.

- Пить хочется, - сказала она. Джерри спросил:

- Пить или выпить? Чего-нибудь крепкого или просто так?

- Просто так. От алкоголя у меня только больше будет голова кружиться. -
Какой-то частицей души она все еще была там, на берегу, с Мерсо и Арабом.

У стойки, где продавали сосиски, стояла такая толпа, что не
протолкнешься, но шагах в ста дальше по коридору в направлении центрального
зала они обнаружили бар, открытый, точно сцена, с одной стороны; в дальнем
конце его был свободный столик. Джерри усадил за него Салли и из отнюдь не
блещущего чистотой оазиса, по обеим сторонам которого булькали стеклянные
конусы с подцвеченной водой, добыл два пакетика молока в виде двух
островерхих палаток из вощеной бумаги. Вернувшись к столику, Джерри поставил
один пакетик себе на голову и стал им балансировать. В руке он держал
соломинку в белом бумажном пакетике и размахивал ею, как волшебной палочкой.
А Салли была Золушкой.

Она сказала:

- Не занимайся эксгибиционизмом.

- А я буду, - сказал он. - Я пришел к выводу, что я страшный человек.
Понять не могу, что ты во мне нашла.

Она проткнула отмеченный пунктиром уголок, просунула в отверстие
соломинку и принялась пить; по выражению его лица она поняла, что он
пустится сейчас в рассуждения.

- Займемся анализом, - сказал он. - Что ты во мне нашла? Должно быть, то,
что ты можешь быть со мной лишь считанные минуты - минуты, за которые тебе
приходится бороться, - и делает наши отношения бесценными. А вот если мы
поженимся, когда я умерщвлю свою жену и по крови своих детей приду к тебе...

- Какие ужасы ты говоришь, Джерри.

- Так мне это видится. Если я таким образом поступлю, я уже не буду тем,
кого, тебе кажется, ты любишь. Я буду человеком, бросившим жену и троих
детей. Я буду презирать себя, и ты очень быстро станешь относиться ко мне
соответственно.

- Я вовсе не уверена, что все именно так произойдет, - сказала она,
мысленно пытаясь как-то обобщить свои представления о жизни. Он, право,
ничего не понимает. Джерри верит в возможность выбора, в ошибки, в осуждение
на вечные муки, - верит, что можно; избежать страданий. Они же с Ричардом
просто верят в случай. Да, конечно, детство у нее было несчастливое:
неожиданная смерть отца, сумасшествие матери, депрессивное состояние
старшего брата, интернаты - и тем не менее в ней жило чувство, что она не
имела бы сейчас своего лица, случись все иначе. Она была бы другой - такою,
какой ей вовсе не хотелось быть.

- С другой стороны, - сказал он, изящно изгибая кисть (никому из ее
знакомых не доставляло такого удовольствия любоваться своими руками), -
почему я тебя люблю? Ну, ты мужественная, добрая - в самом деле очень
добрая, - роскошная, женственная, живая, в общем - отличная баба, это
всякому ясно. Тут уж ничего не скажешь: стоит тебе войти в комнату, все в
тебя влюбляются. Я влюбился в тебя, как только увидел, а ты была тогда на
девятом месяце - ждала Питера.

- А ты ведь ошибаешься. Я нравлюсь очень немногим.

Он с минуту подумал, словно производя смотр сердец их общих знакомых, и
затем сказал с присущей ему жесткой бесстрастностью:

- Пожалуй, ты права.

- Ты вообще единственный, кто видит во мне что-то особенное. - Подбородок
у нее задрожал: произнося эти слова, она почувствовала, что еще крепче
привязывает себя к нему.

Он сказал:

- Другие мужчины - просто идиоты. Однако же, несмотря на все свои чары,
ты несчастлива. Ты нуждаешься во мне, а я не могу тебе себя дать. Я хочу
тебя, а получить в свою собственность не могу. Ты - точно золотая лестница,
до вершины которой я так никогда и не долезу. Я смотрю вниз - и земля
кажется мне клубком голубого тумана. Я смотрю вверх - и вижу сияние, до
которого мне никогда не добраться. Это-то и придает тебе непостижимую
красоту, и если я женюсь на тебе, я ее уничтожу.

- Знаешь, Джерри, брак - он ведь кое-что и создает, а не только разрушает
иллюзии.

- Знаю. Я действительно это знаю. И это меня убивает. Я хочу, помимо
всего прочего, - хочу сформировать тебя, создать тебя заново. Я чувствую,
что мог бы. А вот с Руфью я этого не чувствую. Она, в общем-то, уже
сложилась, и мне, если жить с ней, то лучше всего... - и он на пальцах
проиллюстрировал свою мысль, - ...на параллелях.

- Давай посмотрим правде в лицо, Джерри, Ты все еще любишь ее.

- Она не вызывает у меня неприязни - это точно. Хотел бы, чтоб было
иначе. Это могло бы все облегчить.

Она потянула через соломинку воздух со дна пакета.

- Не пора ли нам двигаться, чтоб не опоздать на четыре пятнадцать?

- Подожди, не затыкай мне рта. Пожалуйста. Послушай. Я вижу все так ясно.
У нас с тобой, солнышко мое Салли, - любовь идеальная. Идеальная - потому
что она не может быть материализована. Для мира мы не существуем. Мы никогда
не лежали вместе в постели, мы не были вместе в Вашингтоне; мы - ничто. И
любая попытка начать существовать, вырваться из этой муки убьет нас. О,
конечно, мы можем на все наплевать и пожениться и как-то склеить совместную
жизнь - в газетах об этом пишут каждый день, - но то, что есть у нас сейчас,
мы потеряем. Самое грустное, конечно, что мы в любом случае это потеряем.
Слишком вся эта ситуация тяготит тебя. Ты скоро меня возненавидишь. - Он был
явно доволен столь блистательным выводом.

- Или ты - меня, - сказала она, поднимаясь. Ей не нравился этот бар.
Детишки, ссорившиеся за соседним столиком, вызвали у нее тоску по
собственным детям. Мать детишек, хоть и была не старше Салли, выглядела
бесконечно измученной.

Когда они выходили из этого бара, напоминавшего сцену, Джерри рассмеялся
так театрально, что все головы повернулись в их сторону. Он схватил Салли за
руку выше локтя и сказал:

- Знаешь, на что мы похожи? Мне только сию минуту пришло это в голову. Мы
с тобой - точно слова молитвы, выгравированные на рукоятке ножа. Помнишь, в
детстве мы читали Рипли ?Веришь - не веришь!? - там всегда были такие штуки?
Выгравировано старым чероки в Стиллуотерсе, штат Оклахома?

Они пошли к выходу на поле по коридору, оклеенному рекламами: одна стена
здесь была голубая, другая - кремовая. Салли поняла, что бессильна против
этого потока слов: ее словно обезоружили и выставили на посмешище.

- Джерри, наш брак ничем бы не отличался от других браков: жизнь не
превратилась бы в сплошной рай, но это еще вовсе не значит, что в ней не
было бы ничего хорошего.

- Ох, не надо, - взмолился он, глаза его стали какие-то бесцветные, и он
поспешно отвел их от нее. - Не заставляй меня терзаться. Конечно, нам было
бы хорошо. Бог ты мой! Конечно, ты была бы мне лучшей женой, чем Руфь. Хотя
бы потому, что ты животное классом выше.

***