бытия, его теперешнего разума и ощущения. Нельзя представить себе вечную
жизнь, ибо это вне нашей телесной жизни: тело не вместит и притянет к себе,
умалит до своих размеров... Можно только предчувствовать.
странно...
себе великого предчувствия, когда даже чувства, заключенные в самом теле
нашем, мы не можем объяснить себе... Что такое любовь?.. А ведь это не
странно вам?
повторила она.
мечтательно говорил Ланде. - Еще так далек человек от восприятия этих
последних тайн... А когда наст...
мягко-пестрые фигуры неслышно ступали по сырой земле в зеленом, влажном
сумраке бора. Они подходили, не торопясь, даже тихо, и опустив руки, но было
в них что-то особое, тревожное и страшное, как скрытая угроза.
назад и кругом. И это беспокойное оглядывание в ясном и тихом сумраке было
неестественно и страшно.
на нее.
месте; а другой, неизвестный, ловкими босыми ногами легко подошел к ним, и
Марье Николаевне на всю жизнь почему-то ярко и страшно врезались в глаза его
босые, далеко расставленные пальцы, между которыми попадали иголки
нежно-зеленой травы.
протягивая большую руку.
нему. Ткачев не шевелился.
- Давай спинжак... Живо!.. Барышня, вы бы отошли... Нехорошо! - издеваясь,
прибавил он.
стояла на дороге. Ланде опять печально улыбнулся, снял пиджак и в одной
старой рубахе со складочками на груди, плохо заглаженными, стал худее и
слабее.
перед самым носом Ланде, проговорил босой. - Снимай, что ли!..
траву. - Уйдите, Марья Николаевна... - сказал он. - Бог с ними...
смеха. Точно кто-то шутя, но сильно сдавил ее за горло, так было дико и
страшно, но в то же время смешно. Полураздетый Ланде с серьезным и мягким
лицом сидел на траве, а босой тянул его за ногу. Ткачев пошевелился и издал
какой-то странный, хриплый звук, на который никто не оглянулся; подернул
плечом, точно ему стало холодно, и опять застыл, пристально глядя на Ланде.
протянул руку к ее груди, на которой качалась длинная цепочка часов.
Изогнувшись, как змея, она скользнула в сторону и вдруг, подобрав высоко и
дико красиво платье, стремглав бросилась бежать по дороге, точно резкий
ветер внезапно подхватил и понес большой белый разбитый цветок.
прыгнул мимо него ловко и легко, как хищный лесной зверь.
бор и высоко вонзился в потемневшее небо.
инстинктивно, как всегда и во всем, соображая, он бросил ящик и мольберт и с
места рванулся бежать. Босой увидел его прежде всех. С размаху остановившись
и поскользнувшись в траве, он пригнулся к земле, с секунду смотрел на
Молочаева круглыми, дикими зрачками и вдруг бросился прочь по кустам с
треском и шумом. Марья Николаевна налетела на дерево и, больно ударившись
всем телом, остановилась с разбившимися волосами и безумными глазами, не
понимая, что с ней. Мимо, тяжело сопя, торопливыми скачками пробежал
Молочаев и, минуя Ланде, который поднялся и, весь белый, тоненький и слабый,
стоял на траве у края дороги, налетел на Ткачева. Ткачев видел его еще
издали, и одно мгновение показалось, что он побежит; но он не побежал, а
только съежился и черный, и упрямый стоял и ждал подбегавшего Молочаева. Он
стучал зубами, и его темные глаза с опущенными веками горели мрачным и
упорным огнем. Молочаев молча подбежал к нему и прежде, чем Ткачев
пошевелился, размашисто вскинул кулаком и со страшной силой ударил его прямо
в лицо. Ткачев тихо, испуганно охнул, взмахнул руками; шапка у него
соскочила, прыгнув по спине, и он грузно и твердо сел. Другой удар пришелся
сверху, по голове, и Ткачев, свернувшись набок, странно и неуклюже свалился
на дорогу, ударившись головой о землю.
белье, бросился к ним и ухватился за руку Молочаева. - Оставьте!
Ланде торопливо стал на колени и старался поднять Ткачева. Побитый не
шевелился, и голова его на длинной и тонкой шее беспомощно ерзала по земле.
густая кровь, на виске прилипла земля, и вся левая сторона лица и нос были
страшного, грязно-кровавого цвета.
Молочаев. Руки у него вздрагивали и сжимались, точно ему хотелось еще бить и
рвать.
носовой платок и совал его Ткачеву.
бесконечным ужасом и болью бормотал он.
глядел одиноко и страшно. Кровь капала с подбородка и разбитой губы на
засаленный отворот пиджака.
Вот я его сведу куда следует, так... Эй, ты! иди-ка, ну! - и Молочаев грубо
схватил Ткачева за шиворот и дернул так, что тот уродливо и бессильно шагнул
два раза вперед и поскользнулся.
слабым телом бросился на руку Молочаева.
неожиданно опустил руку, молча поглядел на раздетого Ланде, прыснул и
раскатисто захохотал. Марья Николаевна, сама не замечавшая, как подошла к
ним, с удивлением взглянула на Молочаева, потом на Ланде, опомнилась,
покраснела до ушей и, быстро отвернувшись, пошла прочь по дороге.
засмеялся, брызгая кровью. И этот смех избитого был уродлив и страшен. Ланде
смотрел на них и улыбался спокойно и печально, как всегда.
и пошел вслед за девушкой.
было.
Молочаеву, повернулся и медленно пошел.
нарочно это устроили: я по вашим глазам видел!.. Зачем это, Ткачев, зачем?
другом.
дернул он худой и длинной шеей в сторону Молочаева. - Это человек... сила!..
А ты... так, мразь одна! Так, ни к чему ты!
меня ненавидите? Неужели только за то, что я хуже его?
горько ткнул он себя в разбитую щеку, - и вижу теперь, что дурак был,
сладкой брехне верил... А жизнь-то где? И прошла... Мне теперь бы, может,
человеком быть, а я... Ты-то понимаешь теперь?.. Ты?.. А ему... а ему я это
отплачу-у! - вдруг прибавил он и с бессильной злобой потряс черным кулаком.
- Сам пропаду, а ему я это попомню!.. Подожди-и!
и тихо залаял; но больше Ткачев не обернулся и скоро затерялся в зеленом
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Белов Вольф
Влодавец Леонид
Корнев Павел
Шилова Юлия