податливые десны, а жидкость из ампулы собралась твердым комком и
рассасывалась очень медленно, но уже полчаса спустя боль утихла, и она
почувствовала себя бодрой, молодой и здоровой.
это гормоны и прочие вещества, которых не хватает вашему организму, -
превосходное средство, совершенно безвредное, но очень дорогое, если
приходится его покупать.
Рот все еще болел, а безнадежно высокая цена была окончательна, как
смертный приговор; через два месяца, самое большее, у нее выпадет
тринадцать зубов, а это значит, что жизнь окончена. Больше всего на свете
Лео ненавидит плохие зубы; у него у самого ослепительно белые, совершенно
здоровые зубы, с которыми он много возится. Застегивая пальто, она
повторяла про себя название своей болезни; оно звучало так же страшно, как
смертельный диагноз: _парадентоз_.
экземплярах. Вам придется приложить по одному экземпляру к каждому
заявлению, а третий вы оставите себе, чтобы знать цену.
как солнце над Ункелем.
здоровые зубы, и уже несколько месяцев он ворчит, что у нее зубы плохие,
что у нее запах изо рта, и она ничего не может поделать. Его жесткие,
чисто вымытые руки изо дня в день касаются ее тела, глаза у него такие же
жесткие, неумолимые, как и руки. Он просто расхохочется, если она попросит
у него денег. Он лишь изредка дарит ей что-нибудь, да и то когда бывает
при деньгах и сильно расчувствуется.
лестницы и попыталась представить себе зубы кондитера: у него определенно
плохие зубы; она, правда, не очень к ним присматривалась, но запомнился их
безжизненно серый цвет.
укладывал в тележку апельсины: он вынимал их из ящика и клал большие -
направо, маленькие - налево, потом разложил маленькие по дну тележки, на
них положил те, что побольше, а самыми крупными завершил пирамидку.
Маленький толстый мальчуган сложил ящики возле помойной ямы. Там в тени
под стеной догнивала куча лимонов - желтизна, подернутая зеленью, и на
зелени белые пятна в синеватой тени, от которой красные щеки мальчика
казались фиолетовыми. Боль во рту утихла, ей захотелось выкурить сигарету,
выпить чашку кофе, и она достала кошелек. Изношенная серая замша
залоснилась до черноты; это был еще подарок мужа, чьи кости уже давно
истлели где-то между Запорожьем и Днепропетровском. Тринадцать лет тому
назад подарил он ей этот парижский кошелек, - подарил смеющийся
фельдфебель с цветной фотографии, смеющийся слесарь, смеющийся жених, - не
много осталось от него - истрепанный кошелек, память о его первом
причастии, и пожелтевшая истрепанная брошюрка "Что должен знать
автослесарь при сдаче экзамена на подмастерье". Еще он оставил сына, вдову
и когда-то серый, а теперь до черноты залоснившийся замшевый кошелек -
подарок из Парижа, с которым она никогда не расставалась.
своим танком на поддержку крупной разведывательной операции и не вернулся
с задания. Однако нам совершенно точно известно, что ваш супруг, бывший
одним из самых опытных и надежных солдат в роте, не попал в плен к
русским. Ваш супруг пал смертью храбрых". Ни часов, ни солдатской книжки,
ни обручального кольца - и не в плену. Что же с ним? Сгорел и обуглился в
своем танке?
обратно с надписью: "Погиб за великую Германию". Другой офицер написал ей:
"Мне очень жаль, но я вынужден довести до вашего сведения, что у нас в
части не осталось ни одного человека, который мог бы рассказать вам о
гибели вашего мужа". Обуглившаяся мумия между Запорожьем и
Днепропетровском.
апельсинов всего за одну марку". Отец, краснощекий, как и сын, стер
шестерку и написал пять.
неприкосновенные, эти деньги мальчику на хозяйство на десять дней;
оставалась еще марка и восемьдесят пфеннигов мелочью. Лучше всего пойти бы
в кино: там темно, тепло, не чувствуешь, как тает время, обычно такое
беспощадное. Бывает, что часы движутся медленно, словно мельничные
жернова, медленно и упорно перемалывают они время. Под вечер ломит все
тело, голова как свинцом налита и приступ желания, тягостный ей самой.
Страх перед запахом изо рта и расшатанными зубами; волосы теряют блеск, и
неумолимо портится цвет лица. А в кино хорошо и спокойно - так еще
ребенком она чувствовала себя в церкви: благодатная гармония песен и слов,
коленопреклонений и вставаний, благодатная после смрадной жестокости
родительского дома, где обжора отец издевался над святошей матерью; мать
старалась скрывать под чулками вздувшиеся вены, когда ей было всего
тридцать один год, столько, сколько ей сейчас. Все, что не относилось к
дому, было благодатью: благодатная монотонность на фабрике макаронных
изделий Бамбергера, где она развешивала макароны и укладывала их в пакеты,
развешивала и укладывала, развешивала, развешивала, упаковывала. Одуряющее
однообразие и чистота; темно-синие картонки, синие, как море на
географическом атласе; желтые макароны и огненно-красные этикетки с
"бамбергеровской серией картин" - пестрые открытки, на которых изображены
сцены из "старинных немецких преданий": Зигфрид с волосами, как свежее
масло, щеками, как персиковое мороженое, и Кримхильда, у которой цвет лица
напоминает розоватую зубную пасту, волосы, как маргарин, и вишнево-алый
рот. Желтые макароны, темно-синие картонки, огненно-красные этикетки с
"бамбергеровской серией картин". Всюду чистота, веселый смех в столовой на
фабрике Бамбергера, а по вечерам розовые лампочки в кафе.
на воскресенье, смеющийся ефрейтор танковых войск, вскоре кончался срок
его службы.
Утренний, одиннадцатичасовой, сеанс давно начался, а к часу ей надо быть в
пекарне. Мальчик внизу, во дворе, распахнул зеленые ворота, и отец покатил
тележку. Сквозь открытые ворота видна улица: автомобильные шины и ноги
велосипедистов. Она медленно спустилась вниз по лестнице, пытаясь
сообразить, на какие затраты пойдет кондитер ради удовлетворения своей
меланхолической страсти; он худощав, но лицо у него большое, одутловатое и
печальные глаза. Наедине с ней он, запинаясь, восхваляет радости любви,
глухим голосом поет он песни о красоте плотской любви. Он ненавидит свою
жену, жена ненавидит его, ненавидит всех мужчин, а он, кондитер, любит
женщин, славит их тело, их сердце, их губы, иногда его меланхолия доходит
до неистовства, а она слушает все это и взвешивает маргарин, растворяет
шоколад, взбивает крем из приготовленной им смеси и выкладывает ложечкой
помадку и пралине. Она выводила на тортах шоколадные узоры, которые он
находил восхитительными, и приделывала марципановым хрюшкам шоколадные
пятачки, а он, запинаясь, не переставал расхваливать ее лицо, ее руки, ее
нежное тело.
противней, чернота угля и белизна муки: сотни оттенков серого, и лишь
изредка - желтое или красное пятно; красный цвет вишен, ядовито-желтый -
лимонов и нежный - ананасов. Почти все казалось белым и серым,
бесчисленные тона серого, к ним относилось и лицо пекаря: детский,
бесцветный, круглый рот, серые глаза, серые зубы и бледно-розовый язык,
который виднелся, когда он говорил, а говорил он, оставшись с ней наедине,
без умолку.
жена возненавидела его, а вместе с ним всех остальных мужчин, на его долю
остались лишь те радости, какие можно найти в публичных домах, а эти
радости казались ему недостаточно возвышенными, и, кроме того, тщетным
оставалось еще одно его желание - иметь детей.
Лео, он просто испугался, и тут она поняла, насколько у него нежная душа.
умышленно, из духа противоречия, который вызывала у него его кротость: это
были слова Лео, ей нашептывали и кричали их изо дня в день вот уже многие
годы, они тяготели над ней, как проклятие. Эти слова жили в ней, и вот
вырвались на свободу, она швырнула их в печальное лицо кондитера и
произвела великое смятение в его душе.
чтобы не слышать его издевок и не видеть его ослепительно белых зубов.
отнесла малышку к фрау Борусяк: нельзя оставлять Лео наедине с его
дочерью. Фрау Борусяк - хорошенькая женщина, года на четыре старше ее, с
великолепными белоснежными зубами - женщина, в которой соединились два
качества: благочестие и приветливость. Она зашла в кафе против дома
зубного врача, села к окну и достала из кармана пачку "Томагавк" - очень
длинные, очень белые и очень крепкие сигареты. "Солнце Виргинии взрастило
этот табак". Листать иллюстрированные журналы не хотелось; помешивая
ложечкой кофе, она вдруг подумала, что следует попросить у кондитера
аванс, вдруг он подбросит ей марок сто: она твердо решила никогда больше
не повторять слова Лео, чтобы не обижать кондитера. Может быть, она