от их бубенцов стоит частый перемежающийся звон; или когда стадо бросается
бежать, тогда бубенцы звенят непрерывно и стремительно. Оук, с его опытным
ухом, сразу распознал, что это звон бегущего опрометью стада.
через дорогу к склону холма. Овцы-матки помещались отдельно от овец, которым
еще предстояло ягниться, и этих последних в гурте Габриэля было двести
голов. Их нигде не было видно. Пятьдесят маток с ягнятами, укрытые в дальнем
конце загона, так и лежали там, но все остальные, - а они-то и составляли
основную массу гурта, - точно куда-то сгинули. Габриэль стал кликать их во
всю мочь обычным пастушеским кликом:
одном месте повалена и вокруг следы овец. Его очень удивило, что овцам в
зимнее время приспичило вылезать из загона, но он тут же объяснил это их
пристрастием к плющу, который в изобилии рос в буковой роще, и пошел через
пролом. В роще их не было. И он снова стал кликать, и дальние холмы и долины
откликались эхом, как тем мореплавателям, которые кликали пропавшего Гиласа
у Мизийских берегов; но овец не было. Он пробрался сквозь чащу деревьев и
пошел по гребню холма.
которых говорилось выше, расступались над меловым обрывом, он увидел своего
пса; он стоял, четко выделяясь на посветлевшем небе, темный, неподвижный,
словно Наполеон на острове Св. Елены.
приблизился; в дощатом настиле зияла дыра и кругом везде были следы овец.
Пес подошел и лизнул ему руку, всем своим видом явно давая понять, что он
ждет особой награды за свою замечательную службу. Оук заглянул в яму.
Мертвые и подыхающие овцы лежали на дне - груда искалеченных овец, две
сотни, а поскольку все это были суягные овцы - выходило не две, а по меньшей
мере вдвое больше.
отзывчивость нередко оказывалась препятствием для кое-каких стратегических
замыслов, ибо стоило ему задумать что-нибудь, она брала над ним верх, и все
его хитроумные планы рушились. Он всегда огорчался тем, что его стаду
написано на роду стать бараниной, что для каждого пастуха наступает день,
когда он становится гнусным предателем своих беззащитных овец. И сейчас его
прежде всего охватило чувство жалости к этим безвременно погибшим кротким
овечкам и их неродившимся ягнятам.
были застрахованы, все его сбережения, накопленные лишениями и трудом, пошли
прахом; рухнули - и уж, верно, навсегда - все его надежды выбиться в
независимые фермеры. Столько усилий, терпенья и усердия стоили Габриэлю эти
годы его жизни с восемнадцати до двадцати восьми лет, чтобы достичь
теперешнего положения, что сейчас он как будто весь выдохся. Он прислонился
к загородке и закрыл лицо руками.
себя. И что удивительно и как нельзя более характерно для него - первые
слова, вырвавшиеся у него, были словами благодарности.
бедности, которая ждет меня.
безучастно глядел прямо перед собой. По ту сторону ямы лежал небольшой
овальный пруд, а над ним висел тонкий серп месяца, доживавшего последние
дни, - утренняя звезда уже наступала на него слева. Пруд мерцал тускло, как
глаз покойника, но кругом уже все пробудилось к жизни, задул ветер,
заколыхал, растянул, не дробя, абрис месяца, а звезду разметал по воде
фосфорическими искрами. Все это Оук видел и запомнил.
бедный пес, по-прежнему пребывавший в уверенности, что его держат для того,
чтобы гонять овец и, следовательно, чем больше их гонять, тем лучше,
поужинав павшим ягненком и почувствовав после этого прилив энергии и
бодрости, поднял овец и погнал их к изгороди. Напуганные животные прорвались
через ограду на верхнее пастбище; пес погнал их наперерез вверх по склону и
пригнал к обрыву, где они всем гуртом сбились у мостков; подгнившие доски не
выдержали, и все стадо рухнуло в яму. Сын Джорджи сделал свое дело так
основательно, что его сочли чересчур исполнительным, чтобы оставить в живых,
и в полдень того же дня жизнь его трагически окончилась. Еще один пример
грустной участи, которая частенько выпадает на долю собак и прочих
философов, пытающихся доходить в своих рассуждениях до логического конца и
поступать с неуклонной последовательностью в мире, где все держится главным
образом на компромиссах.
на его добрую репутацию и степенный вид, поверил их ему в долг с начислением
процентов до тех пор, пока он не выплатит все до конца. Оук подсчитал, что
стоимости уцелевших овец, инвентаря и имущества, составлявшего его личную
собственность, хватит только на то, чтобы погасить долг, после чего он будет
волен располагать собой и, кроме того, что на нем надето, у него не
останется ровно ничего.
ГЛАВА VI
укоренившемуся обычаю в Кэстербридже состоится ежегодная ярмарка найма, -
фермеры нанимают себе работников, На одном коонце улицы теснилось
двести-триста человек здоровых, горластых мужиков, - они пришли сюда
попытать счастья; все это были люди одного склада, для которых труд это
всего-навсего привычная необходимость преодолевать земное тяготение, а
высшее блаженство - когда эта необходимость отпадает. Тут были возчики и
обозники, которых можно было сразу узнать по обмотанной вокруг шляпы бечеве
от кнута, кровельщики с нацепленными на шляпы пучками плетеной соломы,
пастухи с изогнутыми узловатыми посохами в руках, так что нанимателю с
первого взгляда было ясно, кто какого рода работы ищет.
сложения. Он отличался от других каким-то неуловимым, но настолько явным
превосходством, что стоявшие поблизости загорелые парни один за другим
осведомлялись у него насчет работы, обращаясь к нему, как к фермеру с
почтительным "сэр". Он отвечал всем одно и то же:
в выражении лица появилось что-то грустное. Он прошел через горнило
несчастий, которые дали ему больше, чем отняли. Он опустился со скромных
высот своего пастушеского процветания в бездну самой унизительной нищеты, но
он обрел незыблемое спокойствие, какого никогда не знал раньше, и то
равнодушие к собственной судьбе, которое одного делает подлецом, а другого,
напротив, духовно растит и возвышает. Итак, унижение способствовало его
возвышению, а утрата оказалась выигрышем.
и сержант-вербовщик с отрядом солдат гарцевал по всему городу, зазывая
новобранцев. По мере того как день подходил к концу и близился вечер, а
Габриэля все так никто и не нанимал, он стал жалеть, что не записался в
солдаты и упустил случай отправиться в дальние края служить отечеству. Он
устал топтаться без толку по рыночной площади, а так как ему, в сущности,
было все равно, на какую бы его ни взяли работу, он решил попробовать
наняться не управителем, а работником.
ходить за стадом было привычным делом.
глухой переулок и вошел в кузницу.
человек в округе. Так как почти все свои деньги Габриэль отдал за крюк, он
решил попытаться обменять свое пальто на холщовую пастушескую блузу, что и
сделал.
краю тротуара, с посохом в руке, как пастух. И надо же, чтобы теперь, когда
он преобразился в пастуха, спрос только и был что на управителей. Все же
сначала один, потом еще два-три фермера приметили его; один за другим они
подходили к нему и всякий раз следовал примерно такой разговор:
холере. Осведомлявшийся фермер пятился и поспешно отходил, с сомнением
покачивая головой. Габриэль, подобно своему псу, был слишком хорош, чтобы на
него можно было положиться; так дальше этого разговора дело и не шло. Куда
вернее ухватиться за первую подвернувшуюся возможность и поступить
сообразно, чем иметь наготове заранее обдуманный план и выжидать, когда
представятся случай осуществить его. Габриэль теперь жалел, что связал себя
отличительными знаками пастуха, - не будь этого, он мог бы подрядиться на
любую работу, выбрав из того, на что был спрос.
биржи. Габриэль стоял, засунув руки в карманы своей пастушеской блузы, и
Шломо Вульф
Панов Вадим
Прозоров Александр
Орлов Алекс
Роллинс Джеймс
Майер Стефани