детективов о системе допросов сменными следователями: грубому
противопоставлялся вполне, так сказать, человечный, а жестокому - добрый и
мудрый. Но то детективы, а тут - натуральное кэгебе, далекое от сантиментов
и сентиментальностей, однако что было, то было.
по имени и отчеству, попросил присесть.
не сняв улыбки с рубленного долотом лица. И высекали это самое лицо отнюдь
не из дерева квербахо и уж тем паче не из мореного дуба, а из нашей что ни
на есть родимой елки. И при всех улыбках оно выглядело же-стким, сучковатым
и недоделанным. Но за всем этим просматривались воля и упорство, прилипчивые
и тягучие, как свежая смола.
разговор потек совсем по иному руслу. О работе, о выполнении и
перевыполнении, о друзьях и сослуживцах, о...
заветное мой визави. - Молодой человек, с положением и отдельной квартирой,
с высоким окладом и перспективами... Что же так, а? Может, прежней супруге
простить не можете?.. Извиняюсь, что вторгаюсь, но должность у меня такая,
должность. Как говорится, и сам не рад, а - приходится...
мне было легко.
вдруг улыбка мгновенно исчезла с его лица.
момента только ожиданием, когда же еловый хозяин кабинета крикнет "Фас!" и
сюда ворвутся... А тут вдруг этакое почти дружеское, условно улыбчивое
примечание о вечной дамской ярмарке. Но - только за-брезжило, почему я и
сказал весьма осторожно:
говорится, в связь с женой уважаемого в нашем городе человека. Вы уважаемый
человек, он уважаемый человек - зачем такие сложности? Городок у нас
маленький, все друг друга знают, и уже пошли разговоры. Дамы - народ
болтливый.
вызвали.
помолчал, пожевав губами. - Вы - руководитель совершенно секретного
производства, подписывали соответствующую бумагу о неразглашении.
Подписывали?
как говорится. Неоднократно пьете водку. Признаете?
понятия не имеете. А понятие простое: Альберт Ким. Вы что, не понимаете, что
зря у нас не ссылают?
генетические ужасы перед всесильным ведомством. У них на крючке сидел Ким.
Альберт Ким, с которым я вскрывал пустой гроб, тайну которого знали только
мы оба. С моим лучшим другом, который считал меня крестным отцом своего
первенца, записанного корейцем вопреки всем ужасам этого самого ведомства. И
сказал об этом Андрею...
разжимая, сказал негромко. Не для третьих ушей:
начальству в Москву? Ты... Как тебя, старший лейтенант или майор? Ваша
контора, помешанная на секретности, даже звания своих офицеров для нас
засекретила. Ты... Засранец ты, понял? Я тебя раздавлю, как пиявку, если
посмеешь тронуть Кима хотя бы пальцем, понял? У меня в Москве не просто
рука, как вы любите говорить, у меня в Москве - кулак! Один раз стукнет, и
от тебя мокрое место останется. Заруби это в своих мозгах!
что он сразу же вернул мой паспорт.
нигде - не было. Я блефовал с помутнения рассудка от приступа ярости и за
это мог бы и на нары загреметь. Но я об этом не думал. Да и времена
несколько изменились.
решения отложить хотя бы до завтрашнего дня.
Он сурчиной мать с сестрами кормил с шести годов, пока эта сволота...
досады, что началась посевная, вы-бросить не мог, потому что она лишала меня
свидания с Альбертом. Тем самым свиданием, которого я так хотел... Потому
что посевная оставалась посевной, а Ким - Кимом. Это означало, что в летнее
время мы с ним виделись редко: как правило, он уже в пять утра был в поле,
поскольку кабинетов не любил, если в них не принимал гостей. На полевые
работы - впрочем, как и на службу вообще - он ходил, как на парад. В белой
рубашке с галстуком, но - в кирзачах. Это было его делом. Главным ДЕЛОМ, тем
самым, чем он жил прежде всего всей своей неугомонной душой.
индекс премиальных, которые платил только женам своих работяг. Женам, а не
самим работягам, и самое удивительное заключалось в том, что работяги
помалкивали, а жены правили бал дома. Индекс предусматривал не только
качество проделанной работы, но и отношение к ней. Пришел под хмельком -
долой пять пунктов из пятнадцати, перечисленных на специальной доске
премиальных в конторе. Опоздал на работу - долой еще три пункта. По твоей
вине сломалась машина - сразу все пятнадцать. По субботам с утра директор
совхоза лично рассчитывался с женами своих работяг, терпеливо разъясняя,
почему одна получает меньше соседки или наоборот. И жены гоняли мужей куда
энергичнее и суровее бригадиров.
выговор по требованию райкома партии... Он расстроился и разыскал меня в тот
же день.
объявил он с порога. - Водка есть?
уборочной. С той поры у него пошла чересполосица: выговор - благодарность в
виде снятия выговора - орден за трудовые достижения, а потом почему-то -
снова выговор, и снова-здорово, как по-русски говорится. Усвоив это, Ким
перестал расстраиваться, но от самостоятельности так и не избавился.
его затяжной страды мы не виделись, и это, признаться, меня огорчало куда
больше, чем Кима - его партийные выговоры. Однако свято место пусто не
бывает, и в отсутствие Кима у меня появлялись иные... нет, наверное, не
друзья - это было бы слишком.
естественно, из обихода вычеркнул. Просто так ответил на ее очередной
звонок, что она больше и не возникала. Но приятели и даже приятельницы у
меня иногда появлялись. И не представить их я не могу, потому что тогда
последующее станет непонятным.
пенатам в слезах искренней радости. Я очень испугался, что она станет
просить прощения и, не дай бог, вернется. Но она оказалась лучше, чем я
предполагал. Во всяком случае - искреннее. Не заикнулась о собственной
ошибке и не предложила тут же познакомиться с ее новым мужем и распить
мировую. Просто радовалась, что я вернулся целым и невреди... Пардон,
вредимым, но - так сказать. И еще радовалась, что в порыве комсомольского
энтузиазма не сдала мою квартиру.
Глухомань - пространство тесное и пересекаемое. На первом же активе - а я
был и остался его членом, поскольку как бы воскрес, - ко мне подошел
здоровенный битюг спортивного вида и располагающей наружно-сти, улыбнулся
белоснежными зубами и сказал:
приятнее расставались без взаимных обязательств. И такая позиция мне
нравилась, поскольку была точной, а следовательно, мужской, потому что легко
отстреливалась от возможного противника ничего не значащими словесными
очередями.