Чтение 9–й страницы книги ~Крылья крепнут в бою~

Врач внимательно посмотрел на меня и сказал:

- Положите палку, пройдите по кабинету.

Я поднял руку с палкой, стиснул зубы и твердо сделал несколько шагов,
потом остановился у его стола. Перед глазами мелькали разноцветные искры,
капли пота выступили на лбу. Врач видел это, конечно. Видел, что я едва
хожу. Но он понимал, что нужно отпускать тех, кто рвется в бой в такое
тяжелое время. Сейчас Ленинграду нужен каждый, кто может сражаться с врагом.

Через час-полтора мне вернули оружие, очищенный от крови китель и все
остальное. Только вот ботинки оказались на два размера больше, зато фуражку
и белье выдали новые.

Я сел за столик медицинской сестры, быстро написал письмо жене. Просил
ее не беспокоиться обо мне, беречь себя.

На аэродром в Низино я добрался на попутной полуторке. Дорога после
Стрельны почти до самого Петергофа находилась под артиллерийским обстрелом.
Несколько поврежденных машин стояли на обочинах и прямо на дороге. Возле них
суетились люди - военные и гражданские.

Наш шофер гнал полуторку на предельной скорости. В кузове машины было
пять человек. Мы держались друг за друга и за кабину, чтобы не вылететь за
борт. Болела раненая нога. Ниже колена через бинт начала просачиваться
кровь. Шофер подвез меня прямо к санитарной части авиабазы. Остановил машину
и улыбаясь сказал: "Ну вот, товарищ лейтенант, и проскочили, идите
перевяжитесь, наверное, все бинты от тряски сползли".

С помощью спутников я вылез из кузова и, едва переставляя правую ногу,
пошел в санчасть. Ожидая перевязки, я узнал, что рядом в комнате лежит
раненный в левое плечо летчик нашей эскадрильи лейтенант Федор Зотов. Я
зашел к нему, и он рассказал мне о событиях, происходивших после моего
ранения.

Эскадрилья в последних боях понесла тяжелые потери. В двух отрядах, в
которых к началу войны было двадцать шесть самолетов И-16, осталось девять.
Два поврежденных самолета стоят в мастерских на аэродроме, но ремонтировать
их некому.

Утром эскадрилья перелетела в Новую Ладогу. Ее увел новый командир
Герой Советского Союза майор Денисов.

Из оставшегося технического состава эскадрильи и авиабазы сформировано
две стрелковые роты. Они сейчас заняли оборону у аэродрома. Противник в пяти
километрах южнее. Все техническое имущество отправляют в Петергоф для
перевозки его водой на Лисий Нос и потом па другие аэродромы под
Ленинградом. Ночью или завтра утром заберут раненых.

Новости тяжелые, что и говорить! Нужно возвращаться в Ленинград и
оттуда добираться до Новой Ладоги попутными самолетами.

Когда мне делали перевязку, в санчасть привезли еще двоих раненых. Они
ехали в Ленинград и перед самой Стрельной попали под огонь немецких
автоматчиков. Дорога перерезана, и бои идут на берегу Финского залива.

Выходило, что пути в Ленинград нет. А тут, как назло, нога моя
распухла, ботинок надеть нельзя.

Натянув на правую ногу большую калошу, найденную у раненых, я пошел на
вещевой склад, где грузили имущество на ЗИС-5, и встретил там младшего
воентехника Шепилова, руководившего погрузкой имущества. Он осторожно обнял
меня (видел на шее перевязку) и быстро подобрал мне летное обмундирование:
меховой шлем, поношенный кожаный реглан, новые кожаные брюки, сапоги 44-го
размера, теплое белье, шерстяной свитер и даже планшет.

- Эх, да еще бы хоть какой-нибудь самолет, Василий Терентьевич, к этому
обмундированию, - сказал я ему.

Он о чем-то задумался, молчал. Потом попросил часик подождать его здесь
и побежал куда-то.

Через час-полтора вернулся с двумя мотористами из нашей эскадрильи и
сказал, что если аэродром еще сутки продержится, будут восстановлены два
поврежденных И-16 - они стоят в ангаре. Только вот пулеметы с них сняли.
Оружейники сделали специальные приспособления и превратили "шкасы" в
наземные огневые точки.

Шепилов поручил погрузку и отправку имущества кому-то из младших
командиров, послал одного моториста в стрелковые роты позвать на помощь
людей и быстро ушел.

Я, уже одетый по-летному, вернулся в санчасть, рассказал Зотову о затее
Шепилова и спросил: сможет ли он лететь? Федя обрадованно ответил:

- Одной рукой буду управлять - был бы самолет! Только вот не знаю, где
наш аэродром.

- Ладно, Федя, если отремонтируют - долетим. Я ведь из Ладоги, знаю там
каждый куст - не только аэродром.

Весть о том, что Петергоф отрезан от Ленинграда, быстро разнеслась по
аэродрому. Оставшиеся заработали с утроенной силой, спешили вывезти все, что
еще было возможно.

Зотову сделали перевязку, и часов в десять вечера мы пошли к самолетам.
На южной стороне аэродрома шла сильная ружейно-пулеметная перестрелка. Часто
рвались мины. Мы, конечно, особенно четко отличали очереди из родного нам
пулемета "шкас": он давал 1800 выстрелов в минуту. Это был единственный в
мире авиационный пулемет, имевший такую скорострельность.

В ангаре при свете переносных ламп работали человек пятнадцать
механиков, прибористов, электриков. Всех их отпустили из рот для подготовки
самолетов.

В шесть часов утра техник Шепилов опробовал работу моторов. Заправили
бензиновые баки. Все готово к вылету. Утром был туман, который, видимо,
препятствовал немецкой пехоте. После захвата южной части аэродрома враг
медлил, боялся продвигаться дальше вслепую.

У самолетов в ангаре остались Шепилов и с ним моторист, остальные
печально попрощались с нами и ушли в роты.

Вчетвером мы прождали до восьми часов утра, пока не начал рассеиваться
туман. Видимость увеличилась до километра.

- Ну, Федя, надеваем парашюты и будем взлетать напрямую, через головы
немцев.

Моторист подал нам надувные резиновые спасательные пояса.

- Возьмите, мало ли что...

Мы надели пояса и парашюты. Я попросил моториста затянуть потуже
бечевкой сапоги повыше ступни: левый сапог, несмотря на теплые носки и
байковые портянки, был все же очень велик - болтался на ноге.

Обнялись мы с нашими техниками, поблагодарили их за помощь и кое-как
забрались в кабины. Пока мы готовились к взлету, стрельба слева и справа
усилилась. Наверное, немцы пошли в атаку на наши окопавшиеся роты. Мы, как
было договорено, взлетели парой над головами вражеской пехоты, убрали шасси
и, не набирая высоты, вышли восточнее Петергофа на залив. Видимость над
заливом была не более двух километров. Туман слегка поднялся, превратившись
в сплошную облачность. Хорошо зная район Ленинграда и области, я уверенно
направился по правому берегу Невы к Шлиссельбургу.

Постепенно видимость увеличивалась, облачность поднялась.

Не зная, где проходит линия фронта, я решил лететь через большое село
Шереметьевка, далее вдоль южного берега Ладожского озера, затем пересечь
железную дорогу в районе Войбокала, пройти через Волховстрой, родную Старую
Ладогу, взглянуть на родной дом, а там уже рукой подать до давно знакомого
аэродрома на правом берегу Волхова.

Подлетая к Шереметьевке, я посмотрел на крепость Орешек, о которой с
гордостью говорили в госпитале раненые моряки. На маленьком островке рвались
снаряды, в воздухе висели белые шрапнельные дымки: крепость продолжала
держаться. И тут я увидел, что четыре Ме-109 строем растянутого фронта
неслись нам наперерез. В такую погоду встречи с врагом мы не ожидали.
Драться было нечем - пулеметы сняты. Надо уходить в облака. Но в облака
нельзя, потеряю ведомого. Он не знает района, и карты у него нет. Придется
применить ложную лобовую атаку, а пока немцы станут разворачиваться -
отрываться на восток. Делаю несколько покачиваний крыльями - сигнал Зотову
"следуй за мной". Он ответил, значит, врага видит и сигнал понял.

Доворачиваю вправо, увеличиваю скорость. Встреча произойдет восточнее
города Шлиссельбурга километра полтора. "Мессеры" попарно резко отворачивают
влево и вправо. Проскакиваем между ними. С земли тянутся к нам трассы от
пулеметов и "эрликонов". Значит, нужно уходить еще левее, дальше от берега -
он у врага. Но вот какой-то легкий щелчок в моторе. Через несколько секунд
крупная капля масла расплывается на лобовой части козырька кабины, за ней
вторая, третья...

Надо уменьшить скорость, иначе масло быстро выбьет и мотор заглохнет.
Но лететь на малой скорости вдоль берега озера безоружным нельзя, "мессеры"
догонят и собьют обоих. Остается одно - идти через озеро на Лаврове -
Кобону, Через этот район летает наша транспортная авиация, имеющая
прикрытие.

Расстояние до Кобоны 30-35 километров. "Мессеры" на озеро на такой
высоте не сунутся, а у меня, возможно, масла и хватит. Оглядываюсь назад,
истребителей противника нет. Наверное, на развороте потеряли нас.

Через две минуты южный берег скрылся. Скорость 260 километров в час.
Мысленно прикидываю время полета до восточного берега озера. Выходит 7-8
минут.

Вот в эти секунды и вспомнил я, что сегодня как раз тринадцатое
число... Поглядел на ручные часы - без десяти девять.

Теперь все внимание мотору. Масло тонкими струйками ползет по козырьку
и, сорванное потоком воздуха, оседает пленкой на лице. Значит, перебит
маслопровод в верхней части мотора. А вдруг повреждена маслосистема,
изменяющая шаг винта? Это совсем скверно: как только масло совсем вытечет,
винт автоматически перейдет на большой шаг, потеряет силу тяги, и скорость
упадет, а следовательно, время полета до берега увеличится на 2-3 минуты.

Температура головок цилиндров мотора повысилась, стрелка прибора
медленно пошла вверх. Очки заливает маслом. Снял их, прищурил глаза.

Зотов ходит галсами за моим хвостом. Прошел в десяти метрах выше,
показывает на мотор, видит, что он стал черным от масла.

Минуты тянутся как вечность. А лечу над водой всего несколько минут.