возле звонков - Лулу, Мими и подобные - указывали на то, какая жизнь шла
на Олд-Комптон-стрит во второй половине дня и по вечерам. По тротуарам в
люки стекала чистая вода, и хозяйки спешили мимо под бледным, подернутым
дымкой небом, таща с победоносно веселым видом матерчатые сумки, из
которых торчали салями и ливерная колбаса. Сейчас не было видно ни единого
полисмена, хотя после наступления темноты они будут прогуливаться тут
парами. Кэсл пересек мирную улицу и вошел в книжный магазин, куда вот уже
несколько лет повадился заглядывать.
Магазин был необычно респектабельный для этого района Сохо, совсем
непохожий на тот, что находился через улицу под вывеской, на которой
ярко-красными буквами стояло просто "Книги". В витрине того магазина
лежали журналы с голыми девицами, которые никто никогда не покупал, - они
были как знак из давно всем известного кода, обозначавший, чем можно тут
поживиться и на что потратить деньги. А в витрине магазина
"Холлидей-энд-Сан" - напротив ярко-красной вывески - стояли книги,
выпущенные издательствами "Пенгвин" и "Эверимен", а также подержанные
экземпляры мировой классики. Сына в магазине никогда не было видно, - там
сидел лишь старший Холлидей, седой и сгорбленный, и с любезным видом,
таким же неизменным, как и старый костюм, в котором он, наверное, хотел бы
и в гробу лежать, встречал покупателей. Всю свою деловую переписку он вел
от руки, и сейчас как раз писал одно из писем.
- Отличное осеннее утро, мистер Кэсл, - заметил мистер Холлидей, с
великим тщанием выводя: "Ваш покорный слуга".
- За городом утром был легкий морозец.
- Что-то рановато, - заметил мистер Холлидей.
- Скажите, нет ли у вас "Войны и мира"? Я никогда не читал этой книги.
Похоже, пора за нее взяться.
- Вы уже закончили "Клариссу", сэр?
- Нет, но боюсь, застрял. При одной мысли, что надо прочесть еще
столько томов... Словом, нужно переключаться на что-то другое.
- Издание "Макмиллана" уже разошлось, но, по-моему, у меня есть хоть и
подержанный, однако довольно чистый экземпляр из серии "Мировая классика"
- все в одном томе. Перевод Эйлмера Мода. А лучше Эйлмера Мода никто не
переводил Толстого. Он ведь был не просто переводчиком, но и другом
автора. - Мистер Холлидей положил перо и огорченно посмотрел на "Ваш
покорный слуга". Ему явно не нравилось, как он вывел эти слова.
- Вот этот перевод я и хочу иметь. Два экземпляра, пожалуйста.
- Могу ли осведомиться, сэр, как ваши дела?
- Сын у меня болен. Корь. О, ничего опасного. Пока никаких осложнений.
- Рад это слышать, мистер Кэсл. Корь в наши дни может вызвать немало
тревог. На службе, надеюсь, тоже все в порядке? Никаких кризисов на
международном горизонте?
- Мне, во всяком случае, об этом не известно. Все очень тихо. Так что я
всерьез подумываю уйти на покой.
- Мне очень жаль это слышать, сэр. Джентльмены, много поездившие по
свету, нужны нам в нашей внешней политике. Вам, я уверен, дадут хорошую
пенсию?
- Сомневаюсь. А как у вас идут дела?
- Тихо, сэр, очень тихо. Вкусы меняются. Помню, в сороковые годы люди
стояли в очереди за новым томом "Мировой классики". А нынче на великих
писателей очень маленький спрос. Старики стареют, а молодежь... похоже,
слишком долго они остаются молодыми, и вкусы у них не такие, как у нас...
Вот у моего сына дела идут куда лучше - в той лавке через дорогу.
- Среди его покупателей, наверно, есть люди со странностями.
- Я предпочитаю не обсуждать этого, мистер Кэсл. Наши магазины никак
между собой не связаны. Я этого правила твердо держусь. Ни один полисмен
не явится сюда за... между нами говоря, "взяткой". Собственно, никакого
реального вреда то, чем торгует мой сын, принести не может. Я бы сказал,
это все равно что пытаться обратить в свою веру тех, кто уже обращен.
Нельзя испортить испорченных, сэр.
- Надо мне будет как-нибудь познакомиться с вашим сыном.
- Он приходит сюда по вечерам помочь мне с бухгалтерией. Голова у него
куда лучше работает с цифрами, чем у меня. Он часто спрашивая про вас,
сэр. Интересуется, что вы покупаете. По-моему, он иногда завидует, что у
меня такие клиенты, хоть их и немного. К нему-то приходят крадучись, сэр.
Там о книгах не говорят, как мы с вами.
- Не могли бы вы сказать сыну, что у меня есть "Мосье НиколА" [имеется
в виду "Господин Никола, или Разоблаченное человеческое сердце" -
шестнадцатитомный автобиографический роман французского писателя Ретифа де
Ла Бретонна (1734-1806), в котором изображаются нравы Франции XVIII в. и с
беспощадной откровенностью анализируются психологические мотивы
человеческого поведения], - я бы охотно продал эту книгу. Думаю, для вас
она не совсем подходит.
- Я не уверен, сэр, что это и его товар. Согласитесь, это же своего
рода классика - название для покупателей сына ничего не говорит, а книга
дорогая. В каталоге она попадет в рубрику "Эротика", а не "Курьезы".
Может, конечно, кто-нибудь и захочет взять ее на время. Понимаете, большую
часть книг сын дает под залог. Сегодня человек берет книгу, а завтра
обменивает ее на другую. Его книг люди не держат, как, к примеру,
прижизненное собрание сочинений сэра Вальтера Скотта.
- Так вы не забудете сказать сыну? "Мосье Никола".
- Нет, что вы, сэр. Ретиф де Ла Бретонн. Ограниченный тираж. Выпущено
"Родкером". Память у меня по части старых книг энциклопедическая. А "Войну
и мир" вы с собой возьмете? Тогда разрешите мне пять минут порыться в
подвале.
- Можете отослать мне ее по почте в Беркхэмстед. Все равно у меня
сегодня нет времени читать. Только не забудьте сказать вашему сыну...
- Разве я когда-либо забывал что-то передать, сэр?
Выйдя из магазина, Кэсл перешел через улицу и заглянул в заведение
напротив. Он обнаружил там лишь молодого прыщавого юнца, уныло
продвигавшегося вдоль полки с книгами "Только для мужчин" и журналами
"Пентхаус"... В глубине лавки висела зеленая репсовая занавеска. За нею,
по всей вероятности, скрывались более дорогостоящие и мудреные предметы,
равно как и более застенчивые покупатели, а также, очевидно, и молодой
Холлидей, с которым Кэсл ни разу еще не имел счастья встретиться - если
счастье правильное тут слово, подумал он.
На сей раз Дэвис явился на службу раньше Кэсла.
- Я пришел сегодня пораньше, - извиняющимся тоном объявил он. - Сказал
себе: новая метла ведь, может, все еще метет. Вот я и подумал: надо
проявить усердие... оно не повредит.
- С утра Дэйнтри здесь не появится - сегодня же понедельник. А он
отправился на уик-энд куда-то на охоту. Из Заира ничего больше не
поступало?
- Ровным счетом ничего. Янки просят дать более подробную информацию о
китайской миссии в Занзибаре.
- Нам нечего им дать. Теперь это уже забота Пятого управления.
- По тому, как квохчут янки, можно подумать, что Занзибар у них под
боком, вроде Кубы.
- Так он действительно у них почти под боком - в эпоху реактивных-то
самолетов.
В комнату вошла генеральская дочка Синтия с двумя чашками кофе и
телеграммой. На девушке были коричневые брючки и свитер. Что-то роднило ее
с Дэвисом: она тоже любила изображать из себя нечто другое, чем на самом
деле. Если правоверный Дэвис, казалось, заслуживал не больше доверия, чем
букмекер, то Синтия, существо домашнее, выглядела этаким лихим
бойцом-десантником. Жаль только, что она была не слишком сильна по части
орфографии - правда, в ее орфографии, равно как и в имени, было, пожалуй,
что-то от елизаветинских времен. По-видимому, она искала Филипа Сидни
[Сидни, сэр Филип (1554-1586) - английский писатель, блестяще образованный
придворный и дипломат, погиб во время войны Англии с Испанией], а нашла
пока только Дэвиса.
- Из Лоренсу-Маркиша, - сказала Синтия Кэслу.
- Это по твоей части, Дэвис.
- Захватывающе интересно, - объявил Дэвис. - "Ваш номер двести
пятьдесят три от десятого сентября пришел весь перевранный". Это уже по
твоей части, Синтия. А ну-ка, быстро зашифруй снова, да напиши на этот раз
правильно. Так оно лучше будет. Знаете, Кэсл, когда я поступал сюда, я был
романтиком. Думал, буду заниматься атомными секретами. Взяли-то ведь меня
только потому, что я хороший математик, да и в физике соображаю неплохо.
- Атомные секреты - это Восьмой отдел.
- Я думал, что, по крайней мере, хоть научусь пользоваться всякими
забавными штуками вроде невидимых чернил. Вы-то, я уверен, все знаете про
невидимые чернила.
- В свое время знал - все, вплоть до использования птичьего помета.
Обучили меня всему этому, а потом, в конце войны, послали с заданием. Дали
такую красивую деревянную коробочку, в которой, как в школьных штативах на
занятиях химией, были расставлены бутылочки. А потом дали еще
электрический чайник... и набор пластмассовых спиц для вязания.
- Это еще для чего?
- Вскрывать письма.
- И вам пригодилось? Я хочу сказать, вы вскрыли хоть одно письмо?
- Нет, хотя один раз пытался. Меня учили вскрывать конверты не там, где
они заклеены, а сбоку, и, запечатывая снова, пользоваться тем же клеем.
Так вот, в том случае у меня не было нужного клея и, прочитав письмо, я
вынужден был его сжечь. Все равно ничего важного в нем не было. Просто
любовное послание - и только.
- А как насчет "люгера"? [автоматический пистолет] У вас же наверняка
был "люгер". Или авторучка со взрывателем?
- Нет. Мы никогда не подражали Джеймсу Бонду [речь идет о герое
шпионских романов английского писателя Иана Ланкастера Флеминга