Васич близко увидел его лицо. Бледное, зеленоватое при падающем сверху
химическом свете, оно дрожало от нервной судороги, комкавшей его. И странный
лес окружал их: черные, движущиеся вокруг деревьев тени на зеленом снегу.
пушками дивизион против "тигров"!.. У меня пять патронов в пистолете. Кто
отвечает за это?..
подозрение не укрепилось в нем. И рядом с этим - жалость к себе. Такая, что
ломило сердце. Если его жизнь для них ничто, так он сам должен бороться за
нее. Сам!..
огненном свете глаза Ищенко блеснули.
выкрикивающее безумные слова лицо Ищенко, близкие выстрелы, ночь,
осветившаяся вдруг трассами пуль, засверкавшими среди деревьев... Люди уже
вскочили на ноги и стояли сгрудясь. Если они услышат то, что кричит этот
человек, если поверят, что кто-то виноват во всем происшедшем здесь, они не
смогут бороться, не выйдут, погибнут здесь.
приближались, и отчаяние придало ему смелости.
огня, Васич потянулся к кобуре. В тот момент, когда он почувствовал пистолет
в своей руке, лицо Ищенко - белое, расплывшееся пятно - отшатнулось от него
и горячие пальцы вцепились в его руку. Вместо глаз Ищенко чьи-то другие,
испуганные глаза.
солдаты, и вслед им в черноте ночи сверкали меж стволов огненные трассы
пуль. Люди, пригибаясь, на бегу отстреливались назад. Васич вырвал руку с
пистолетом, но Голубев еще крепче схватил ее. Мимо пробежали трое. Средний,
Кривошеин, прыгал на одной ноге, обняв за шеи двух других, и солдаты почти
несли его.
дерева к дереву, видел, что Голубев ждет его. Обойма кончилась. Он сорвал с
шеи автомат. Целясь из-за деревьев, бил короткими очередями по вспышкам и
снова отбегал, пригибаясь, метя по снегу полами шинели.
на северо-запад. На карте, лежащей у него в планшетке, поместился только
краешек этого леса - опушка, где они прорвались, опрокинув немецкую засаду.
Дальше карты не было. Он вел людей по компасу. И люди, с доверием
следовавшие за ним, не подозревали, что он ведет их наугад. Знал об этом
один Ищенко, но он теперь молчал.
разгрома нес на своих плечах. И когда он оглядывался, всякий раз ловил на
себе отчужденный, испуганно-недоумевающий взгляд Голубева. Тот поспешно
отворачивался.
к немцам, в глубину обороны: там, не на пути передвигавшейся массы войск,
было сейчас безопасней. Солдаты несли на себе раненых и их оружие. Последним
шел Баградзе с длинным, туго набитым белым мешочком в руке. Даже когда
прорывались в лес, он, потеряв автомат, оставшись с одним наганом, не бросил
этот мешочек. В нем, завернутая в промасленную бумагу, лежала целая вареная
курица, жареное баранье мясо, хлеб, несколько крутых яиц и соль в плоской
коробке. А на поясе Баградзе булькала обшитая сукном немецкая фляжка с
водкой. Все это он нес для командира дивизиона. Он шел последним и
оглядывался назад: он все еще надеялся, не мог поверить, что майора Ушакова
нет в живых.
смутные отсветы его, освещая поле и край леса, дрожали на снегу, на стволах
деревьев, на лицах и шинелях убитых. Бой отодвинулся, но здесь по временам
еще раздавались взрывы, и пламя и искры высоко вскидывались вверх. Потом
пламя погасло. И лес и поле опустились во тьму. Еще светился раскаленный
металл, и от земли, вокруг догоревших танков, шел пар, и снег таял на ней.
Но он уже не таял на лицах убитых. Разбуженные в теплых хатах, где они после
многих суток боев впервые спали раздетые, во всем чистом, даже во сне ощущая
покой и тепло, поднятые среди ночи по тревоге, они этой же ночью досыпали на
снегу вечным сном под свист поземки.
своим путем плыла холодная луна, еще недавно освещавшая этим людям путь;
поле под ней то светлело, то хмурилось. И снег все мело и мело между
крошечными, коченеющими на ветру бугорками тел.
медленно приближавшейся к ним. В безмолвии лежала снежная равнина под низким
зимним небом. Было позднее утро, но солнце еще не показывалось. Только по
временам сквозь облака ощущалось тепло его, и тогда снег светлел и резче
видна была на нем движущаяся черная точка.
возился Голубев. От голода у него глухо урчало в животе, он всякий раз сбоку
испуганно поглядывал на Васича, нарочно громко сморкался, крякал, терся
боком о ствол сосенки, и на шапку, на спину ему падал сверху снег. Вдобавок
ему нестерпимо хотелось курить, так, что рот был полон слюны. Он сплевывал
голодную слюну в снег и опять приставлял бинокль к глазам.
приближались. С той стороны, откуда двигались они, шла через поле линия
связи на шестах. Провод был зеленый, немецкий. У нас тоже пользовались этим
трофейным проводом. Оставалась маленькая надежда, что это могут быть наши
связисты.
начинала дрожать. С низким рычанием прошла за складкой снегов тяжело
груженная машина, невидимая отсюда; только снежный дымок, взвихренный
колесами, поднялся над гребнем, заслонив связистов. Когда он рассеялся, уже
отчетливо видны были две человеческие фигуры на снегу. Они то сходились,
сливаясь вместе, то узенький просвет возникал между ними. Вдали затихал звук
мотора.
возьмем их. Перережем связь - сами в руки придут.
шапкой, свешивался на бровь курчавый чуб, весь в снегу. Молодой, здоровый
парень. А тут еще замерз.
нетрудно. Но за ними придут другие. И впереди целый день.
прошла внизу машина, невидимая за складкой снегов. Когда она в облаке
движущегося снега показалась на поле, то была далеко и ее невозможно было
рассмотреть. Но те двое уже различались простым глазом, а в бинокли видны
были даже светлые пятна лиц между шапками и туловищем.
этом ярком зимнем солнце еще мрачней стало низко нависшее пасмурное небо.
Теперь в бинокли виден был и цвет шинелей. Это были немцы.
от нетерпения.- Мы их запросто возьмем.
месте, словно не решаясь идти дальше. Так они стояли долго, потом начали
удаляться.
спавшие на снегу вповалку, зябко натянув на уши воротники шинелей,
просыпались. После того, что произошло ночью, после короткого сна на снегу,
во время которого они только промерзали, они просыпались подавленные. При
белом зимнем свете лица были желтые, несвежие. У Баградзе за одну ночь щеки
заросли черной щетиной до глаз. Он потерянно сидел один, и у Васича, когда
он глянул на него, что-то больно сжалось в груди: смерть Ушакова еще больше
сблизила их.
другой смысл был главным. Приказывая раздать всем то, что он, ординарец, нес
для командира дивизиона, Васич впервые сказал вслух, что Ушакова нет.
Расстелив на снегу плащ-палатку, Баградзе резал курицу, и губы у него
дрожали.
запекшихся на виске, его желтое, монгольского типа лицо было маленьким. Один
глаз затек, но другой, узкий, черный, живой, глядел весело.
с закрытыми глазами. Сквозь сильную бледность уже явственно около губ и носа
проступила синева. Он истекал кровью. Она все шла и шла, наполняя брюшину.
Всем нужно было дождаться здесь ночи. И только одному ему нельзя было ждать:
Корнев Павел
Корнев Павел
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Корнев Павел
Белов Вольф