при свечке, сидела женщина. Перед нею стоял мужчина. Три тяжких года, долги,
ростовщики, тюрьма и унижения резчайше его изменили. В углах губ у него
залегли язвительные складки опыта, но стоило только всмотреться в его лицо,
чтобы понять, что никакие несчастия его не остановят. Этот человек не мог
сделаться ни адвокатом, ни нотариусом, ни торговцем мебелью. Перед
рыжеволосой Мадленой стоял прожженный профессиональный двадцатичетырехлетний
актер, видавший всякие виды. На его плечах болтались остатки гизовского
кафтана, а в карманах, когда он расхаживал по комнате, бренчали последние
су.
выражениях проклял Париж вместе со всеми его предместьями, с Черным и Белым
Крестом и с канавой у Нельской Башни. Потом он обругал парижскую публику,
которая ничего не понимает в искусстве, и к этому добавил, что в Париже есть
только один порядочный человек, и этот человек-королевский мостовщик Леонар
Обри.
отчаянии:
поступить в Бургонский Отель.
стали шептаться и шептались до утра. Но что они придумали, нам неизвестно.
Он провалился как бы сквозь землю и исчез из Парижа. Год о нем не было ни
слуху ни духу, но потом сомнительные свидетели стали утверждать, что будто
бы летом 1647 года человека, как две капли воды похожего на прогоревшего
директора Мольера, видели в Италии, на улице города Рима. Будто бы там он
стоял под раскаленным солнцем и почтительно беседовал с французским
посланником господином де Фонтеней-Марей.
события. Храбрый рыбак, некий Томазо Анниелло, поднял народное восстание
против владычествовавшего тогда в Неаполе вице-короля Испании, герцога
Аркосского. На улицах Неаполя захлопали пистолетные выстрелы, улицы
обагрились кровью. Томазо был казнен, голова его попала на пику, но
неаполитанский народ похоронил его торжественно, положив ему в гроб меч и
маршальский жезл.
Генрих II Лотарингский, с войсками появился в Неаполе.
Блестящего Театра, господин Мольер. Зачем он попал в эту свиту, что он делал
в Неаполе, никто этого в точности объяснить не мог. И даже нашлись такие,
которые утверждали, что никогда в жизни Жан-Батист ни в Риме, ни в Неаполе
не был и что какого-то другого молодого человека авантюрной складки спутали
с ним. И есть свидетели, которые показывали другое: что будто бы летом 1646
года из Парижа через Сен-Жерменское предместье вышел и пошел на юг Франции
бедный обоз. Повозки, нагруженные кое-каким скарбом, тащили тощие волы. На
головной из них помещалась закутавшаяся от пыли в плащ рыжеволосая женщина,
и якобы она была не кто иная, как Мадлена Бежар. Если это так, следует
запомнить имя Мадлены Бежар. Пленительная актриса не покинула проигравшего
свой первый бой в Париже директора и своего возлюбленного в трудную минуту.
Она не пыталась уйти в Театр на Болоте или в Бургонский Отель и не строила
более хитрых планов о том, как бы завлечь в сети и женить на себе своего
старого любовника, графа де Модена. Она была верная и сильная женщина, да
знают это все!
встречных селениях мальчуганы дразнили его, подсвистывали и кричали:
повозках. Лица были знакомые большей частью. Вот трагический любовник и
заика Жозеф Бежар, вот сварливая сестра его Женевьева...
вывел остатки верной братской гвардии и посадил их на колеса.
хватило сил после трехлетней работы в Париже перейти на положение бродячего
комедианта. Но этого мало. Пламенными своими речами, как вы видите, он увлек
за собою и бежаровское семейство. И все Бежары благодаря ему оказались в
пыли на французских дорогах. А с Бежарами вместе оказались новые лица в
компании, в том числе профессиональный трагический актер Шарль Дюфрен, он
же-декоратор и режиссер, одно время державший собственную труппу, и
великолепный, тоже профессиональный комик Рене Бартло, он же Дюпарк, вскоре
получивший и сохранивший всю жизнь театральную кличку Гро-Рене, потому что
он исполнял роли смешных толстяков слуг.
Маньона и Корнеля.
приходилось спать на сеновалах, а играть в деревнях-в сараях, повесив вместо
занавеса какие-то грязные тряпки.
скуки изъявлял желание посмотреть комедиантов, грязные и пахнущие дорожным
потом актеры Мольера играли в приемных.
истасканные шляпы и шли к местным властям просить разрешения поиграть для
народа.
дерзко и чинили им бессмысленные препятствия.
господина Корнеля в стихах...
Тем не менее они требовали эти стихи на предварительный просмотр. А
просмотрев, бывало, запрещали представление. Причем мотивировки запрещений
были разнообразные. Наичаще такая:
приходилось идти на хитрые уловки, например предлагать первый сбор в пользу
монастыря или на нужды благотворительности. Этим способом очень часто можно
было спасти спектакль.
сарай для игры в мяч, весьма любимой французами. Сговорившись с владельцем,
выгораживали сцену, надевали убогие костюмы и играли.
жизни мольеровских комедиантов видели в Мансе.
родине прекрасных бордоских вин, солнце впервые улыбнулось отощавшим
комедиантам. Гиенью правил гордый, порочный и неправедный Бернар де Ногаре,
герцог д'Эпернон. Однако все знали, что действительным губернатором этой
провинции была некая госпожа по имени Нанон де Лартиг, и худо будто бы
приходилось Гиени при этой даме.
любят монархию. Мне кажется, он выразился так потому, что недостаточно
продумал вопрос. Правильнее было бы, пожалуй, сказать, что актеры до страсти
любят вообще всякую власть. Да им и нельзя ее не любить! Лишь при сильной,
прочной и денежной власти возможно процветание театрального искусства. Я бы
мог привести этому множество примеров и не делаю этого только потому, что
это и так ясно.
меланхолию, герцог д'Эпернон решил рассеять свою любовницу, устроив для нее
ряд праздников и спектаклей на реке Гароне. Как нельзя более кстати принесла
судьба Мольера в Гиень! Герцог принял комедиантов с распростертыми
объятиями, и тут в карманах их впервые послышался приятный звон золота.
"Иосафат" и другие пьесы. Есть сведения, что кроме них он сыграл в Бордо еще
одно произведение искусства, которое очень следует отметить. Говорят, что
это была сочиненная самим Мольером во время странствований трагедия
"Фиваида" и будто бы "Фиваида" представляла собою крайне неуклюжее
произведение.
месте, именно в городе Нанте, где оставили след в официальных бумагах, из
которых видно, что некий "Морлиер" испрашивал разрешение на устройство
театральных представлений, каковое разрешение и получил. Известно также, что
в Нанте Мольер столкнулся с пришедшей в город труппой марионеток венецианца
Ссгалля и что труппа Мольера марионеток этих победила. Сегалль вынужден был
уступить город Мольеру.
Нарта, а весною 1649-го перешла в Лимож, причем здесь произошли
неприятности: господин Мольер, выступивший в одной из своих трагических
ролей, был жестоко освистан лиможцами, которые к тому же бросали в него