причине готов был бы кидаться со всех ног, выполняя его
распоряжения, так ведь и этого ж не было. Больше того, в
моих глазах он со своими претензиями на владение
окончательной истиной вообще выглядел фигурой комичной.
цепенел и чувствовал, что отказать ему выше моих сил.
просто никак. Кому- то взбрело в голову, что я должен все
бросить и куда-то нестись. А мне кажется, что я никому
ничего не должен, не должен даже и отвечать. У меня своих
дел по горло.
ответить совсем неудобно. Понося последними словами и
Зильберовича, и его, так сказать, патрона, а отчасти и себя
самого, я сочинял в уме варианты отказа, начав с самого
высокомерного (по телеграфу): Кому надо тот едет.
Потому что представить себе ситуацию, в которой Он едет ко
мне, даже попросту невозможно, а что я к Нему еду, это и
представлять нечего.
мне ни для чего не нужен?
жена. - Что ты куришь одну сигарету за другой и что ты
бормочешь?
крутишь. Если ты не можешь просто послать призывальщиков
подальше, ответь как-нибудь вежливо. Скажи, что ты заболел,
что у тебя какая-нибудь конференция, что тебе надо книжку
дописать.
книжки!
сказать: а кому нужны твои книжки! На хамство всегда нужно
отвечать только хамством. Ты сам себя ставишь на последнее
место, поэтому и другие тебя ставят туда же.
на всякий случай.
вовсе не существует, а лететь с пересадкой во Франкфурте -
это уж слишком. Чего ради я должен преодолевать такие
препятствия?
без вещей дело не такое уж трудное. К тому же во Франкфурте
у меня было одно, я бы так сказал, интимное дельце, ради
которого просто так я бы, конечно, ни в жизнь не поперся.
Но если заодно...
познакомился в начале шестидесятых годов через его сестру
Жанету, с которой я в то время учился в университете. В
литературных (или, может быть, точнее сказать,
окололитературных) кругах того времени Лео был фигурой одной
из самых заметных.
заштопанными локтями и пузырями на коленях, он неутомимо
передвигался по Москве, бывая, кажется, одновременно и в
редакциях самых либеральных по тем временам журналов, и в
Доме литераторов, и на всех поэтических вечерах, и на всех
премьерах.
поэтами, прозаиками, критиками и драматургами, которых
(каждого в отдельности) покорял знанием и тонким пониманием
их творчества. Каждому он мог при случае процитировать его
четверостишие, строку из романа или реплику из пьесы и дать
процитированному иногда неожиданное, но оригинальное и
обязательно лестное для автора толкование.
где-то внештатным литконсультантом), но главным его
призванием было открытие и пестование молодых талантов.
портфель всегда был до отказа набит стихами, прозой, пьесами
и киносценариями молодых гениев, которых он где-то неустанно
выкапывал и рекламировал.
литературных агентов, которые сидят в больших офисах,
рассылают издателям рукописи своих клиентов, то есть ведут
большой и прибыльный бизнес.
всякой корысти Больше того, будучи бедным как церковная
крыса, он сам, как мог, подкармливал открытых им гениев, не
рассчитывая даже на то, что они когда-нибудь скажут спасибо.
и не нуждался в пятаке на метро, он тут же Зильберовича
выбрасывал из головы, но Лео ничего и не требовал. Его
альтруизм был настолько чистого свойства, что он сам себя
никогда не считал альтруистом.
носился с ним как с писаной торбой.
просветителем.
опусы в самых разных компаниях, Лео, конечно, всегда там
присутствовал. Он устраивался где- нибудь в углу и, держа
свой портфель на коленях, слушал внимательно, а когда дело
доходило до какого-нибудь эффектного пассажа или удачной
игры слов, Лео, предвкушая это место, заранее начинал
улыбаться, кивать головой, переглядывался с собравшимися,
поощряя их обратить внимание на то, что сейчас последует. И
если публика на это место тоже реагировала положительно,
Зильберович и вовсе расплывался в улыбке и испытывал такой
прилив гордости, как будто это он такого меня породил.
писателя, конечно, самое главное - иметь природные данные,
но в самом начале пути очень важно встретить такого вот
Зильберовича.
Симыча Карнавалова.
несовместима со сколько- нибудь приличным писателем. Такая
фамилия может быть у конферансье или бухгалтера, но у
писателя - никогда.
привыкну к этой фамилии и она мне будет казаться не только
нормальной, но и даже вполне значительной.
зэке, который, работая истопником в детском саду, пишет
потрясающую (определение Лео) прозу. Этот человек,
зарабатывая шестьдесят рублей в месяц, живет исключительно
аскетически, не пьет, не курит, ест самую неприхотливую
пищу. Он пишет с утра до ночи (с перерывами только на сон,
еду и подбрасывание угля), не давая себе никаких поблажек и
практически ни с кем не общаясь, потому что, во-первых,
боится стукачей, а во-вторых, дорожит каждой своей минутой.
особо) не только говорил полтора часа подряд, но даже прочел
ему вслух пару страниц из какого-то своего сочинения.
моему вкусу, это настоящий гений.
понять, что хотя я тоже в некотором смысле вроде бы гений,
но все же, может быть, не совсем настоящий.
Казимировной и с Жанетой. У них была отдельная
двухкомнатная квартира. Эту невиданную по тем временам
роскошь они имели потому, что дедушка Лео, Павел Ильич
Зильберович (партийная кличка Серебров), был героем
гражданской войны, на которой, к счастью для следующих
поколений Зильберовичей, и погиб. Если бы он погиб позднее
в лагерях, жилищные условия его внука вряд ли были бы такими