особо тонких местах, рассказывает, по каким соображениям костюм Яценко был
сшит раньше, чем командиру первого дивизиона. Тут, оказывается, тоже своя
субординация.
сукна английские шинели стали срочно перешиваться на офицерские кителя и
брюки. Вначале были сшиты костюмы командованию полка, теперь дошла очередь
до командиров дивизионов. Причем шили не по какому-либо порядку, а в виде
поощрения, так что тот, кто обмундировывался первым, мог считать себя в
некотором роде награжденным. И писарь вел свой рассказ так, что многое в нем
щекотало Яценко самолюбие.
приглашает послушать.
сейчас командиром взвода, Яценко не пригласил бы: с командирами взводов он
строг! А теперь сразу видно, меня приблизили на определенную дистанцию. Для
писаря поощрение в словечке "химик". Так Яценко называет людей ловких,
оборотистых и почему-то всегда писарей.
запомнить. И хихикает: смешно!
видно - врет!
указывает мне на писаря. "Видал чертей? Я их знаю!" - и, как семечки, кидает
ягоды в рот с расстояния, быстро прожевывая, причем все мускулы лица сразу
приходят в движение. От спелой шелковины рука его как в чернилах, а сам он в
зимнем толстом кителе выглядит нахохлившимся, но доволен, поскольку
награжден. Яценко наконец вытирает руку.
наверное, в самом деле приятно: видеть человека, которого сам ты повысил в
должности.
меня от радостного предчувствия сжало сердце. За что? За Запорожье? Но тогда
наш полк перекинули в другую армию, и говорили, наградные затерялись. А
может быть, нашлись? Бывают такие случаи. Или за Ингулец?
сладко замершим сердцем беру список из рук писаря. Что? "Звездочка"?
"Отечественная война"? А может быть, "Знамя"? Под Запорожьем, говорят, к
"Красному Знамени" представляли. Я успеваю даже подумать, что об этом узнает
младший лейтенант с родинкой, перед которой я только что смущался. И это
приятно мне сознавать.
человек. Красной Звезды - трое. Меня нет. Растерянно смотрю список
награжденных медалями. Последняя фамилия как черта над обрывом. А дальше -
пустота! Как же так? Я шел сюда, ничего не имея, и сейчас не имею ничего. Но
я чувствую себя ограбленным. И тут от отчаяния, наверное, я делаю то, о чем
поcлe много раз вспоминал со стыдом. Я переворачиваю список и смотрю на
обороте, на чистой стороне. Яценко хохочет:
твой?
своими круглыми, черными, будто слeзой подернутыми глазами: "Ай, товарищ
лейтенант, на Кавказе столько орденами награждено! За табак! За чайный лист!
За цитрусовые! Все женщины с орденами. Стыдно, на войне был и без ордена
приехал. Скажут, не воевал Парцвания". На нем, на торговом работнике, боевая
серебряная медаль на черном костюме была бы заметней, чем орден на летчике.
строчкам.- Шумилин... Шумилин...- Бросил еще несколько ягод в рот, быстро
прожевывает. Прямые подбритые брони сошлись у переносицы.- Это какой же
Шумилин?
какой-нибудь совершил?
удержать.
за свеклу, за лен - орденами награждают. Что ж, он на фронте меньше
потрудился, меньше земли лопатой перекопал? Под бомбами, под снарядами...
Ранен три раза. Такой связист, что куда угодно бери с собой - пойдет, слова
не скажет. Хоть на этом же, на плацдарме...
грустно кивает головой, и медаль на его груди качается и поблескивает.
горячности.- Да ты что, собственно, меня за советскую власть агитируешь?
Товарищ капитан если скажут, так уж правда скажут...- И хихикает: смешно.
уже для слушателей.- Я ей вполне предан.
четвертый раз представляю, и опять какой-нибудь писарь потерял наградные.
дивизиона, как бы ожидая, что тот оградит eго от оскорблений.
представляли... музыкант... фамилию забыл. Так что нe один Шумилин. Да если
б каждый из нас за каждое представление получал по ордену...
совсем удачно. Дело в том, что за Барвенково Яценко представляли к ордену
Отечественной войны второй степени, как и многих других. Прошло время, полк
опять перекинули в другую армию, и все решили, что наградные потерялись: это
уже бывало не раз. Тогда Яценко за то жe самое представили вторично, но
теперь уже к ордену Отечественной войны первой степени, как бы возмещая
долгое ожидание. И еще потому, что из трех командиров дивизионов он
единственный в ту пору нe был награжден. И вдруг приходят сразу оба ордена -
и первой и второй степени - одному Яценко. Вот они оба на его груди,
ввинченные в сукно, блестят золотыми и серебряными лучами...
виду. Но с Яценко почему-то всегда неловко выходит.
батарею: будут вручаться награды. Заправка, обмундирование - чтоб все как
следует быть! "Слушаюсь! Слушаюсь!" Козыряю: "Разрешите идти?"
кружится, и воет, и блестит в лучах солнца крошечный металлический самолет.
"Рама". Белые дымки зенитных разрывов, отставая, кучно вспыхивают в небе.
становится важным. Мы ни разу не говорили там об орденах, а сейчас я не
нашел себя в списке и расстроился. Перед кем, правда, неловко, так это перед
стариком Шумилиным. Он, конечно, ничего нe скажет и виду не подаст, но,
пожалуй, даже лучше, что меня нет в списке,- по крайней мере, не так неловко
перед ним.
батареи. Я машу им в ответ. Если посмотреть вверх по склону, хутор безлюден.
Глянуть вниз, к Днестру,- за каждым домом народ. Лежат, сидят на земле,
иные, задрав голову, приставив ладонь козырьком, наблюдают за стрельбой
зенитчиков, иные без рубашек жарят спины на солнце: летом даже на фронте
хорошо. B воздухе лень, зной, высоко над хутором, взбираясь еще выше, гудит
самолет.
представляли к награде? Музыкант у меня один: Мезенцев. Я его не
представлял. Комбат? Комбат в госпитале, у него не спросишь. Яценко? Первое
желание - идти обратно к командиру дивизиона. Нет, не пойду. И так
поговорили достаточно. Дело ведь не в медали, дело в справедливости.
рядовой, я - офицер, я должен относиться к нему справедливо. Я ненавижу его.
Он двадцать первого года рождения, на два года старше меня. И когда началась
война, и когда немцы подошли к Днепропетровску, он был призывного возраста,
но почему-то не в армии, и как-то так получилось, что остался в
Днепропетровске. Говорит, уже нельзя было выехать. Не знаю, может быть. До
войны он играл в оркестре на валторне. Он это произносит так: "На валторне"
- и головой и рукой делает красивый жест. При немцах он тоже играл в
оркестре. Люди воевали, а он играл на валторне. Говорит, было очень тяжело.
Тем не менее женился при немцах и даже двоих детей народил. И освободили мы
его не в Днепропетровске, а в Одессе - вон уже где!
его забрать. Я не отдал. Мезенцев знает об этом и тоже ненавидит меня. Если
меня ранит или убьет, он очень скоро - я уверен в этом - окажется в оркестре
дивизии, а то и армии.
Лондон Джек
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Василенко Иван
Лукьяненко Сергей
Орловский Гай Юлий