Чтение 9–й страницы книги ~Под осенней звездой~

XVII

Шли дни.

- Если она сегодня вечером опять выйдет к нам, я спою песню про мак,-
сказал Фалькенберг, когда мы работали в лесу.- Совсем позабыл про эту песню.

- А про Эмму ты тоже позабыл? - спросил я.

- Про Эмму? Ты, скажу я тебе, нисколько не поумнел.

- Да неужто?

- Я тебя давно раскусил. Ты, конечно, стал бы увиваться вокруг Эммы на
глазах у хозяйки, а я вот на такое не способен.

- Ну и врешь,- сказал я со злостью.- Никогда я не стану любезничать со
служанкой.

- Я тоже не стану больше гулять по ночам. Как думаешь, выйдет она
сегодня вечером? Я совсем забыл спеть ей эту песню про мак. Вот послушай.

И Фалькенберг запел.

- Напрасно ты радуешься, что вспомнил песню,- сказал я.- Ничего у нас
не получится: ни у тебя, ни у меня.

- Не получится, не получится! Вот заладил!

- Будь я молод, и богат, и красив, тогда дело другое,- сказал я.

- Еще бы. Так-то проще простого. Капитан ведь сумел.

- Да, и ты. И я. И она. И все на свете. И вообще хватит трепать языком
и сплетничать о ней,- сказал я, сердясь на самого себя за нелепую болтовню.-
На что это похоже, два бывалых лесоруба мелют невесть что!

Оба мы осунулись, побледнели. Фалькенберг совсем извелся, лицо у него
было в глубоких морщинах; к тому же мы потеряли аппетит.

Мы старались скрыть друг от друга свои чувства, я весело насвистывал, а
Фалькенберг хвастался, что ест до отвала, еле ходит и едва не лопается от
обжорства.

- Вы совсем ничего не едите,- говорила хозяйка, когда мы приносили
домой припасы, к которым едва притрагивались.- Какие же вы лесорубы!

- Это Фалькенберг виноват,- говорил я.

- Нет, это все он,- возражал Фалькенберг.- Хочет уморить себя голодом.

Иногда хозяйка просила о какой-нибудь мелкой услуге, и мы наперебой
старались ей угодить; в конце концов вскоре мы по своей охоте стали таскать
воду на кухню и следили, чтобы чулан всегда был полон дров. А однажды
Фалькенберг ухитрился принести из лесу ореховую палку для выбивания ковров,
которую хозяйка просила принести именно меня, и никого другого.

А по вечерам Фалькенберг пел.

Тогда я замыслил возбудить у хозяйки ревность.

Эх ты, дурак несчастный, да она этого и не заметит, даже взглядом тебя
не удостоит!

А все-таки я заставлю ее ревновать.

Из трех служанок только Эмма годилась для этой цели, и я принялся с ней
любезничать.

- Послушай, Эмма, один человек сохнет по тебе.

- А ты откуда узнал?

- По звездам.

- Уж лучше узнал бы от кого-нибудь на земле.

- Узнал и на земле. Он сам мне сказал.

- Это он о себе,- вставил Фалькенберг, боясь, как бы она не подумала на
него.

- Что ж, может быть, и о себе. Раratum cor meum*.

Но Эмма бесцеремонно отвернулась и не стала со мной разговаривать, хоти
я умел вести беседу лучше Фалькенбeрга. Как?.. Неужели даже Эмма не хочет
меня знать? С тех пор я гордо замкнулся в себе, сторонился людей, все
свободное время делал чертежи для своей машины и мастерил небольшие модели.
По вечерам, когда Фалькенберг пел, а хозяйка его слушала, я уходил во
флигель, где была людская, и оставался там. Благодаря этому я не уронил
своего достоинства. Но, на мою беду, Петтер заболел, и я не мог тесать доски
и бить молотком; поэтому всякий раз, как нужно было стучать, приходилось
идти в сарай.

* Сердце мое готово (лат.).

Но иногда мне приходило в голову, что хозяйка огорчена, не видя меня на
кухне. По крайней мере, так мне казалось. Однажды вечером, во время ужина,
она сказала:

- Я слышала от работников, что вы делаете какую-то машину?

- Да, он мастерит переносную пилу,- сказал Фалькенберг.- Но она будет
слишком тяжелой.

Я ничего на это не возразил, у меня хватило хитрости и дальновидности
промолчать. Всех великих изобретателей поначалу не признавали. Ну погодите,
придет мое время. Между тем я не устоял перед искушением и сказал служанкам,
что я сын благородных родителей, но меня погубила несчастная любовь; и вот
теперь я ищу забвения в вине. Что делать, человек предполагает, а бог
располагает... Видимо, эти россказни дошли до хозяйки.

- Пожалуй, я тоже стану ходить по вечерам во флигель,- сказал
Фалькенберг.

Я сразу сообразил, в чем тут дело: теперь его все реже просили спеть, и
это было неспроста.

ХVШ

Приехал капитан.

Однажды к нам в лес пришел высокий человек с окладистой бородой и
сказал:

- Я капитан Фалькенберг. Как идут дела, ребята?

Мы почтительно приветствовали его и сказали, что, мол, спасибо, дела
идут хорошо.

Он расспросил, сколько деревьев срублено и сколько еще остается,
похвалил нас за то, что мы оставляем невысокие, аккуратные пни. Потом он
подсчитал, сколько деревьев приходится на день, и сказал, что не больше
обычного.

- Но капитан забыл вычесть воскресные дни,- заметил я.

- Ваша правда,- согласился он.- Стало быть, выходит больше обычного. А
как инструмент? Пилы не ломаются?

- Нет.

- Никто не поранился?

-- Нет.

Пауза.

- Вообще-то вам положено жить на своих харчах,- сказал он.- Но раз уж
вы предпочли столоваться у меня, мы учтем это при окончательном расчете.

- Как будет угодно капитану, мы согласны.

-- Да, мы согласны,- подтвердил Фалькенберг.

Капитан быстро обошел участок и вернулся.

- А с погодой вам очень повезло,- сказал он.- Не приходится разгребать
снег.

-- Да, снега нет. Вот если бы еще подморозило...

- Это зачем? Разве вам жарко?

- Бывает и жарко. Но главное, мерзлое дерево легче пилить.

- Вы давно занимаетесь этой работой?

-- Давно.

- И поете тоже вы?

- К сожалению, нет. Поет он.

- Стало быть, вы? Мы с вами, кажется, однофамильцы?

- Да, в некотором роде, - ответил Фалькенберг, слегка смутившись.- Меня
зовут Ларc Фалькенберг, можете поглядеть в свидетельстве.

- А откуда вы родом?

- Из Треннелага.

Капитан ушел. Держался он дружелюбно, но был немногословен и серьезен,
ни улыбки, ни шутки. Лицо у него было приятное, хоть и ничем не
примечательное.

С этого дня Фалькенберг стал петь только во флигеле или в лесу, на
кухне он уже не пел из-за капитана. Он приуныл, стал нести мрачные разговоры
о том, что жизнь отвратительна, черт бы ее побрал, впору хоть повeситься. Нo
он недолго предавался отчаянью. Как-то в воскресенье он побывал на тех двух
хуторах, где настраивал пианино, и попросил рекомендации. Вернувшись, он
показал мне бумаги и сказал:

- В трудную минуту мы с этим не пропадем.

- Значит, ты раздумал вешаться?

- У тебя для этого больше причин,- ответил Фалькенберг.

Но и я уже не был так подавлен. Капитан узнал про мою машину и пожелал
вникнуть во все подробности. Едва взглянув на чертежи, он сказал, что они
никуда не годятся, потому что я набросал их на клочках бумаги кое-как, даже
без циркуля; он дал мне готовальню и научил делать необходимые расчеты.
Кроме того, он заметил, что пила будет слишком громоздка.

- Но это не беда, вы сделайте все по правилам,- сказал он.- Строго
соблюдайте масштаб, а там посмотрим.

Я прекрасно понимал, что тщательно сделанная модель дает наглядное
представление о моей машине, и, закончив чертежи, принялся мастерить модель
из дерева. Токарного станка у меня не было, пришлось вырезать вручную оба
вала, колеса и винты. Все воскресенье я был занят этим делом и так увлекся,
что даже не слышал, как прозвонил колокол к обеду.

Пришел капитан и крикнул:

-- Пора обедать!

Увидев, чем я занят, он предложил на другой же день съездить к кузнецу
и заказать все необходимые части.

- Дайте мне только размеры,- сказал он.- И потом, не нужны ли вам