как в обычных зоопарках, не за рвами с водой, а за высоченными тонкими
прозрачными стенками из особопрочного плекса, мол, животным ничуть не хуже,
а людям-то гораздо интереснее, - так сказать, эффект присутствия. Потом-то,
правда, попривыкли, но сначала было и странно и жутковато немного - ходишь
совсем, ну абсолютно рядом с бегемотами, жирафами, антилопами, крокодилами и
львами - ну, просто руку протянуть. .. Правда, львов, заботясь о редких
антилопах, держали от них отдельно. Гришаня Кау как-то сказал, что будто бы
по ночам в зону львов, чтобы они все же сохраняли львиный нрав, запускают на
съедение коров, обычных, живых, - для охоты. Брр... даже не верится.
Особенно меня восхищала наша городская речушка Уза, а вернее даже не она
сама, а переход климата в климат, который создали ученые: вот здесь речка
Уза - просто Уза, довольно-таки плюгавенькая, серенькая, скромная, а вот
тут, совсем рядом, в зоне парка - тропическая река, абсолютно тропическая,
вся в мангровых зарослях, покрытая лилиями и пронзительно белыми лотосами
крокодилы, бегемоты, цапли, невероятные какие-то рыбы - все есть.
Сразу же после входа в парк были большущие раздевалки, которые
открывались осенью, когда становилось прохладно, а зимой вообще существовало
ходячее выражение "пойдемте погреемся" - это значит, в парк, в "Тропики".
Скинешь с себя все в раздевалке и в одних шортиках гуляешь по парку,
купаешься в бассейне, ешь по талонам (будь они неладны!) мороженое, пьешь
шипучку, жара, теплынь... Конечно, если солнца на небе не было, приходилось
гулять без солнца - тут уж ничего не поделаешь.
К тому же в середине зимы были целые месяцы, когда "Тропики"
закрывались вовсе дирекция парка и научное руководство вынуждены были
устраивать периоды тропических дождей, без которых флора и фауна просто не
могли бы нормально существовать.
Разумеется, в парке было много обычной необязательной ерунды: кафе,
кафе-мороженое, ресторан, площадки для игр, танцплощадки, кинозал,
кинолекторий, просто лекторий, зал-читальня, лодки на прокат (не на Узе, -
это-то было бы классно! - а на прудах), прогулочный микрокосмодром для
малышей (высота полета 2 - 5 метров, смех!) и т.д. и т.п. ... Но были и
шикарные развлечения, правда, платные и довольно дорогие: можно было,
например, половить в Узе крупную тропическую рыбу на особые ароматные
приманки, спуститься в батискафе в специальную морскую скважину на
океаническую глубину, самому посадить какое-нибудь (по выбору) плодовое
растение, проследить за тем, как с помощью биоускорителя появляется росток,
развивается дерево или куст, цветет и дает плоды, которые потом можно было
забрать домой по специальному пропуску при выходе из парка желающие могли
поохотиться из засады (конечно, с инструктором) на антилоп или львов и
сфотографироваться с трофеем, а потом посмотреть забавную сценку, как убитые
лев или антилопа начинают шевелить ногами и хвостом, зевать и подниматься на
ноги, потому что стреляли в них не боевыми патронами, а специальными
капсулами с сильнодействующим снотворным можно было в особом прозрачном,
непроминаемом, непробиваемом и непрокусываемом скафандре побродить среди
львов, антилоп, носорогов или обезьян - и прочее, и прочее, и прочее...
Словом, если вдуматься, это вообще был гениальный парк.
Когда разрабатывался его проект, ученые долго ломали головы: делать
парк с точки зрения запуска тропико-климатической машины многосекционным или
из одной секции. Если сделать всего одну секцию (то есть секция - это весь
парк), появлялся громадный риск: вдруг машина, особенно зимой, разладится, и
тогда погибнут все растения и многие животные, если же делать его
многосекционным (сломалась, скажем, одна, особенно внутренняя, секция - и
ничего страшного, микроклимат никуда сразу же не денется, тем более что
соседние секции могут отдать часть своего тепла, а общее падение температуры
можно быстро восполнить повышением мощности в других секциях) - это
получалось безумно дорого.
Порешили сделать четыре секции. Конечно, и в этом случае риск был
немалый, ведь каждая из четырех секций двумя сторонами обязательно
соприкасалась с внешним, нетропическим, климатом, но все же, как легко
сообразить, риск был равен, скажем, одной четвертой по сравнению с
односекционным устройством.
Первая авария произошла через два года после открытия парка и именно
зимой - отказала третья секция. Несмотря на аварийную службу и разработанный
научный метод ликвидации внезапной остановки машины, долгое время сделать
ничего не удавалось. Кое-как сумели изловить всех животных и распихать их по
другим секциям, по теплым помещениям в "Тропиках" и зоопарке, а вот растения
должны были погибнуть. Но все-таки, к счастью, точку разлада системы нашли,
успели.
Вот какой был у нас парк!
x x x
В воскресенье, ровно в одиннадцать, я подошел к "Тропикам", ребят еще
не было, я стал читать какую-то дурацкую афишу, и тут кто-то сзади закрыл
мне ладошками глаза.
- Жека! - сказал я. - Это ты, старый черт? Сзади молчали.
- Валера, ты?! Опять молчание.
Тогда я стал называть имена подряд, ну, тех ребят, кто мне в старой
школе был посимпатичнее. Все мимо!
- Тогда не знаю, - сказал я. Меня отпустили, я обернулся... Это была
Натка.
- Привет! - сказала она. - Ты в парк?
- В парк. Да, в парк, - сказал я голосом из другого мира. - Привет.
- Ну, пошли, я тоже. Пошли скорее!
- Да я не знаю, - сказал я. - Тут ребята должны подойти из старой
школы, - говорил я, а сам уже шел за ней...
- Вы в парке встретитесь, - сказала она.
- Не знаю, - говорил я. - А вдруг нет? Вдруг потеряемся? Они очень
просили, - говорил я и все шел за Наткой.
- Не потеряетесь, - сказала она. - Пошли быстрее.
Я шел за ней так, как будто находился в зоне влияния какого-то
магнитного поля с идиотскими законами.
Мы переоделись в раздевалке во все летнее, бегом пробежали метров
тридцать до теплового барьера, а там уже пошли нормально - жара стояла в
этот день приличная.
Натка попросила меня принести ей мороженое, я принес, мы немного
посмотрели змей, потом, она предложила мне пойти в розарий: там тихо и
никого почти нет, я согласился, и мимо львятника мы пошли в розарий. Лев
Гришка улегся возле самой стенки из плекса, жмурился и почему-то лизал эту
стенку, а малышня толпилась возле него и старалась приставить ладошки к
плексу с этой стороны - действительно, все выглядело так, будто он им лижет
ручки. Визжали они, чтобы суметь приставить ладошку в нужное место, ужасно,
дрались даже, а родители их растаскивали.
В розарии и правда никого почти не было, старуха какая-то в шортах,
темных очках и с книгой и худенький, похожий на муравья мальчик, который сам
с собой играл в шахматы. Мы сели в дальнем, совсем пустом конце розария, и
Натка спросила:
- Читал воскресный выпуск газеты?
- Нет, - сказал я. - А что?
Только сейчас я заметил газету у нее в руках.
- На, посмотри. - И она раскрыла ее на разделе "Удивительное рядом".
Слева, сверху страницы, глядела на меня довольно большая фотография - я и
папа на мотороллере, и еще ничего не читая, я заскрипел зубами, потому что
сразу все понял. Кто проболтался?! Об этом знали в группе "эль-три", знала
мама, люди из "Пластика", может быть, кто-то еще... Но все ведь понимали, я
думаю, что счастья в этом для папы нет никакого? Или, может, кто-нибудь из
них считал, что это забавно, вкусно, вкуснее не бывает? А? Или газета об
этом сама пронюхала? Именно пронюхала. Что гениальный Митя Рыжкин, шестой
"б", удостоив чести работать в Высшей Лиге, в группе взрослых - этого им
было мало? А? Наверняка написала, что я, малыш Митя - руководитель группы, а
в состав группы входит Рыжкин-старший.
Так оно и оказалось, когда я через силу прочел-таки их "Удивительное
рядом".
"Вот они, отец и сын Рыжкины, настоящие творцы в науке, настоящие
друзья, хотя юный Митя - глава группы, а его папа... Да и может ли быть
иначе..." - и так далее, и тому подобное.
Я посмотрел на Натку, у нее было холодное, железное лицо.
- Как тебе это нравится? - спросила она строго, совсем как моя мама, и
я понял, что она все понимает.
- Оч-чень! - сказал я.
- Сделали они подарок твоему папе.
- Не знаю, что и делать, - сказал я. - Я все думаю, думаю, думаю и
ничего придумать не могу. Ты знаешь, я даже рад, что у нас пока ни черта не
выходит с ломкой семнадцатой молекулы. Ведь раз во мне сидит какая-то
дрянь-машинка, именно я, может быть, и дойду первым до решения проблемы.
Именно я, понимаешь? И тогда ему совсем будет худо, я знаю. Потому что он
талантливый, толковый, очень, вкалывает на всю катушку... Я даже поймал себя
на том, что во время работы как-то вяло соображаю, будто нарочно тяну
резину, торможу дело - а ведь так нельзя, так нечестно, если вдуматься!
Нечестно, понимаешь?!
- Да брось ты, - сказала она.
- Нет, нет, ты не спорь, нечестно! Я так, может быть, до того докачусь,
что скрою решение, пока он сам к нему не придет. Не знаю, что делать.
Заболеть, что ли? Ногу сломать и проваляться месяца три в больнице, пока они
там сами с семнадцатой не справятся?
- Подсунь ему свое решение, если раньше сообразишь. Как-нибудь так
подгони программу, чтобы он наткнулся первым.
- Нет, я думал. Так нельзя, он должен сам. Сам, понимаешь?
Потом мы долго молчали, я даже перестал чувствовать, что Натка здесь,
рядом, и вдруг, совершенно внезапно и резко, меня, как ничтожную
Адамов Григорий
Роллинс Джеймс
Херберт Фрэнк
Доценко Виктор
Володихин Дмитрий
Смоленский Вадим