ходу до Кильдина-острова, всплыла рядом с ними подлодка и подала им сигнал -
следовать за ней к Нордкапу*. "Геен зи битте нах плен, рус Иван!" или вроде
этого сказали им немцы в "матюгальничек", - то есть в мегафон, значит, - а
капитан на "Днепре" был мужик горячий, с Кавказа, он это не перенес, велел
развернуть пулеметы и врезать им по очкам. Те ему на это - из орудия пару
зажигательных и устроили на "Днепре" пожар. А тушить не давали,
обстреливали, зажигали снова. Так что кеп уже не пожарную тревогу пробил, а
- шлюпочную. А перед тем, как покинуть судно, он спохватился, что "Днепр"-то
еще на плаву, потушат немцы пожар своими средствами, да и утащат гордость
флота на буксире. Тогда он и сказал "деду" - то есть не "деду" еще, а
"мотылю": "Надо открыть кингстон". - "Сделаю, - "мотыль" ответил, - сходи в
шлюпку, Ашотыч". Кеп ему показал на далекий берег:
него меридиан разделяет моря Баренцево и Норвежское, а также и океаны -
Северный Ледовитый и Атлантический.
он был не нужен, "дед" бы и за троих справился. Так что Ашотыч за кингстон
был спокоен и сошел в шлюпку. А "дед" - ушел к своим дизелям.
специальный рычаг для затопления судна. Никто, конечно, таких рычагов не
ставит, все на судне делается, чтоб плавать, а не тонуть, а через кингстон
забортная вода идет к двигателю на охлаждение, и нужно еще там крышки
какие-то отвинчивать. Так что минут сорок прошло, и за это время команды уже
не стало. Ашотыч велел - идти шлюпками "враздрай" и отстреливаться из
винтовок : плена-то ведь боялись больше, чем смерти, и тут еще робкая
надежда была, что покуда немцы с одной шлюпкой провозятся, другая как-нибудь
затеряется среди зыбей. А немцы за двумя зайцами и не стали гнаться, они на
одну шлюпку положили снаряд и размолотили в кашу, а другую преследовали,
пока там не кончились патроны, потом подошли спокойно, подцепили багром и
всех перетащили к себе на палубу.
тоже погружался, а больше на море живой души не было. Ему только и
оставалось, что плыть с нагрудником к берегу. Это одиннадцать миль, не
меньше, потом это место установили точно по вахтенному журналу с подлодки.
Но "дед" все-таки доплыл до берега, только вот берег был - маленький
островишко, он лишь на морских картах и обозначен. А до материка еще было
миль двадцать - где же силы взять? "Дед" на другой день попробовал, проплыл
милю и вернулся - стал замерзать. Больше не пытался.
кровли над головой. Он уже радовался, когда дожди пошли: содрал брезент с
нагрудника и собирал пресную воду. "Все ничего, - он мне рассказывал, - а
вот без курева было скучновато. Помру, думаю". Наконец его засек наш
самолет-разведчик, но сесть нельзя было, летчик ему только банку кинул со
сгущенкой. И та - об скалу
робинзонов было: еще трое суток прошло, пока прислали гидросамолет и сняли
"деда" с утеса. Первые дни он и говорить не мог, его в госпитале кормили с
ложечки, потом - ожил, рассказал, как погиб "Днепр" со всей командой. Он-то
думал - они все погибли. И пришлось ему хуже нет, потому что к нему в
госпиталь матери приходили, жены, и каждой расскажи: как погиб Вася, что
перед смертью сказал Коля, - а что он мог рассказать?
вели бой с неравными силами, как он закрыл глаза капитану, как там
кто-нибудь, истекая кровью, сказал ему на прощанье: "Плыви, Серега, передай
весточку!" - все бы, может, и обошлось. Но он только одно твердил: "Ушел в
машину, слышал перестрелку, больше ничего не знаю". И тут один человек из
штаба порта выразил сомнение: "А так ли все было, как травит наш уважаемый
мотыль Бабилов? Не странно ли, что капитан, которого все мы знали, как
настоящего моряка, партийца, покинул судно не последним. А последним -
почему-то моторист... Не исключено, между прочим, что немцы же его и
подбросили на этот островишко. Скажем, он мог дать подписку, что, вернувшись
к нам в гарнизон... Я ничего не утверждаю, я только прошу заметить - не
исключено".
против него не доказали. Так что под расстрел не попал. Но загремел он
хорошо - на полный червонец, да полстолько же и ссылки ему добавили -
"подозрение в шпионаже", не баран чихал. В конце войны разыскался в немецком
концлагере Ашотыч и еще пяток из команды, рассказали следователю, как все
было с "Днепром", как мотыль Бабилов пошел открывать кингстон и суровая
волна поглотила славного героя. Да им тогда и самим веры не было, потому что
все они шестеро ехали в те же места, что и "дед", и всю эту историю еще на
восемь лет забыли. А вспомнили, когда нашелся в архивах вахтенный журнал с
той самой подлодки, - ну, он-то, положим, давно нашелся, да не знали, как
его к "деду"применить. Выпустить - не посадить, тут думать надо. Так вот, в
этом журнале все по минутам было расписано, буквально:
шлюпки. Однако моими наблюдениями замечен на палубе смертник, оставленный,
чтобы способствовать затоплению судна.
его команды, и опасаясь, что дым привлечет русские самолеты, сам начал
погружение. Ухожу подводным курсом к Нордкапу".
часов пять с ним беседовал, потом прислал экземплярчик. Про лагерь там,
правда, вылетело, но насчет пожара и про житье "дедово" на островишке - это
все есть, и очень даже красочно, "дед" со старухой как ни прочтут - плачут.
бдительность ему досталось. Я-то его знаю. И - все ведь другие устраивали,
он - только сомнение высказал. Ну, время не такое было, чтоб сомневаться. А
ты - поверил бы?
лопнет?
раз не проплыл.
6
пристегивать, ведь это куртку надо снимать и перчатки, так и замерзают по
дурости. У нас один чудик, бухой, портянки затеял на улице перематывать, и
заснул на морозе, устал, а после ему полноги отрезали.
глазами шел. А мог бы и всю дорогу так и не сбился бы.
налево, угловое окошко на четвертом этаже, там она снимала комнату. Там я
бывал - четыре раза, там все вещи чужие, ее - только накидка на кровати,
коврик, финтифлюшки на столике, а все-таки думаешь - она век здесь живет.
"Главное ничего не хотеть, - она мне говорила, - тогда ты еще хоть как-то
счастлив. Сегодня это мое, а завтра, может быть, нас и не будет".
увидел: кто-то подошел к окну, она подошла, смотрит на двор. А кругом бело,
ни скамейки, ни кустика, один я чернею. Нет, не заметила, повернулась туда,
в комнату, я только волосы видел, темную копну, и вот она отошла.
нему второй подошел. Разглядеть я их не мог, высоко было, но как будто они
там смеялись. Почему бы не посмеяться, если тепло, и выпивка на столе, и
кадровая девка под боком, и она им рассказывает, как я ее приглашал в
"Арктику", а она вот не пошла, с ними осталась. Господи, думаю, ну и не
пошла, свет клином на тебе не сошелся, только врать было зачем? У меня была
Нинка, посудомойка с плавбазы, я с ней морскую любовь имел -ивплавании, и на
берегу, держал себя с нею по-свински, месяцами не заявлялся, и все же она со
мной таких фортелей не выкидывала. А попробовала бы выкинуть, я бы ушел, не
оглядываясь. Потому что вот так и делают из тебя нечеловека.
сверху вниз. А зачем, я подумал, я их считаю? Ну, правильно, мне же надо
как-то наверх взобраться! А что я там понаделаю - видно будет, главное -
взойти. Но только я к подъезду направился, из него какой-то мужик вышел - в
черном, лица не видно. Ступил два шага и заскучал, с места не сдвинется.
Ему-то, думаю, чего меня бояться? А это, наверное, его "Москвич" под окнами
стоял, под брезентом, так он решил - я угонять собираюсь или колеса снимать.
Чего-нибудь бы повеселее придумал!