притормаживая, устройство, которое умело подавлять любые эмоции. Оно
срабатывало автоматически. Прекрасное предохранительное устройство,
мгновенно просчитывающее все "за" и "против", устройство, отлаженное годами
службы. Благодаря ему он продвигался, восходил. Но он и не представлял,
какую оно набрало силу.
заготовил. Саму анонимочку мне позже раздобудут, - поясняя, он отщелкнул
клапан своей кожаной папки, достал бумагу.
поддержит анонимку. Если бы Ильин согласился подписать...
пояснял Клячко.
поворачиваясь в конце, не обращал ни на кого внимания.
комиссия наша приехала, можно туда ее повернуть, а можно сюда, - Клячко со
значением подмигнул Ильину. - Вы учтите, други двуногие, моя рубаха не в
этой стирке. Ясно? Эх, знали бы вы, что они там наворотили. Форменные гниды.
Давить их. Бородач твой, это, определенно, он!
протянул бумагу Ильину. Это было совсем не обязательно. Позже, вспоминая
случившееся, он всякий раз останавливался на этом своем дурацком жесте.
Нечего было торопиться. Видать, слишком его раздражала отрешенность Ильина,
полная его безучастность.
нее сбоку.
Клячко. - Дорогой ты мой Сергей Игнатьевич, ты же умный мужик.
себя. Можно было подумать, что ему наплевать на Клячко. Но такого не могло
быть. Он всегда боялся Клячко. Усанков это знал. Все боялись Клячко. Даже
он, Усанков, и то боялся Клячко. Клячко был еще опасен, ранен, но опасен,
тем более опасен; сейчас надо самим не подставиться, время, время надо
выиграть, Ильин прекрасно это все понимает, учитывает, он всегда был
осторожен. Непонятно, что с ним происходит, какую игру он ведет.
настороженность Клячко. Ночной разговор в купе не давал покоя. Усанков, как
говорится, был под колпаком, и действовать ему теперь надо весьма
осмотрительно. Должен же Ильин понять, что придется пожертвовать главным
инженером, подписать эту поганую бумагу, любые затраты оправдают себя. Лишь
бы Клячко ничего не заподозрил раньше времени. Иначе начнет рыть и
докопается, до всего докопается, он упорен, как кабан.
можно веселее сказал Усанков и прищелкнул пальцами, показывая, что есть
подходящая идея.
чтобы хлопнуть его по плечу, но не решился, что-то помешало. Наткнулся на
невидимую стенку. Это было странно. Он привык командовать Ильиным, не
задумываясь.
кресло заскрипело под его тяжестью.
равно, - он поднял пухлую руку и серьезно, по-доброму сказал: - Это я вам
шанс даю, земляки.
мраморный подоконник, положил руки на прохладный камень. Солнце жарко
блестело в тяжелой бронзовой люстре.
камин, на котором стояла китайская ваза. Дубовый потолок имел резные
карнизы, наборный паркет повторял рисунок потолка. Новенькая мебель,
желтенькая, фанерная, тонконогая, показалась Усанкову хилой. И Клячко и все
они не соответствовали этому кабинету.
на стекло.
бы ни был царь...
оторвался от подоконника. В это время Ильин сказал мягче:
обратно в кресло.
Федорович. Посмотрите на его героическую физиономию. Пострадать от
начальства, самое наилучшее, если от министерского...
серьезно, Сергей Игнатьевич? И доказать можешь?
для этих слов голосом.
растопила улыбка. - Не беспокойтесь, Федор Федорович, я то же самое напишу
от себя.
Усанков не видал его таким стройным, рослым.
разрумянилось, похудевшее, оно вытянулось, освободилось от дряблой мягкости,
стало тугим и чистым.
пишут. Поднажали на тебя. Решил, что кончается Клячко. А вот признался
почему? Уж до конца открывайся. Нет, не сходится, ты меня разыгрываешь.
он показал на сейф. - Показать?
раздулось, лилово потемнело.
Клячко плохого сделал? За что ему плюнул в душу? Свои люди! Я тебя вытащил,
поднял, орден дал, я тебя в коллегию назначил... - от обиды ему перехватило
горло. - В открытую пошел на меня. Значит, я даже анонимки не достоин.
Перчатку мне бросил. За что?
Ильина, сколько от непонятного его признания, от этой безбоязненной
веселости. Должна же быть какая-то причина. Клячко твердо усвоил, что в
действиях каждого человека за красивыми словами стоят самые простенькие
причины - зависть, погоня за деньгой, должностью... Анонимка - это Клячко
понимал, анонимку он и сам мог написать, но признаться? На то должна быть
причина серьезнейшая, и причину эту разгадать было необходимо.
отмоешься. Ты, может, думал, что объявиться выгоднее, да кто тебя защитит,
кто?
от этого Клячко кипел, задыхался, его вполне мог хватить удар. В другое
время Усанков бы сжалился, поднес бы старику воды, но тут и не двинулся.
Шевельнулась даже мыслишка: "И хорошо, чтобы удар". Но больше его занимало
то превращение, что на глазах происходило с Ильиным, он все более кого-то
напоминал, что-то раздражающе знакомое появилось в нем. Какая-то свобода и
решительность, и счастье этой свободы, как будто он только что получил и все
время опробывал движениями - хочу, улыбаюсь, хочу, суплюсь, лицевые мышцы не
напряжены, принимают то выражение, какое им нравится, не согласовывая с
предохранительным устройством, нет противного ощущения застывшего жира на
лице и этой постоянной готовности согласно кивнуть. А самое наибольшее
счастье - посреди разговора повернуться и уйти, просто так, свободный
человек, скучно стало слушать вашу ругань, Федор Федорович, ваши угрозы,
скучно, и вся недолга. Повернулся и вышел, как сейчас Ильин, а ты, Усанков,
стой и слушай, тебе деваться некуда, ты переминайся с ноги на ногу.
на Усанкова. - Он что, блаженный! А может, у него лапа появилась? На что он
надеется? Тебе небось известно. Взял и засветился, с чего это? Тут что-то не
то, а?
он привык спрашивать и говорить. То есть сообщать и требовать. Он говорил -
Семенова Мария
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Василенко Иван
Бажанов Олег
Лондон Джек