призадумались. Но сейчас же он не оставил, а как бы отбросил руку Аладьева и
сказал:
Ивановича.
бросился к двери. Но у двери неожиданно остановился.
очками стали влажны и грустны маленькие острые глазки. Но он сейчас же
справился, кивнул головой и выскочил в коридор. Там он оглянулся на
занавески, заглянул в одну и другую дверь, как будто понюхал воздух,
сверкнул очками и исчез на лестнице.
VII
с собой тонкий запах ладана, и мечтательное смирение еще теплилось на их
лицах, как бы озаренных изнутри тихими светами лампадок, возжженных перед
светлыми образами.
стола с мечтательным восторгом, уронив на колени бледные тонкие руки.
Максимовна тоже постояла в тихой задумчивости, потом вздохнула, как бы
приходя в себя, и стала разворачивать свои тяжелые коричневые платки. Лицо
ее стало сразу обычным - озабоченным и сухим. Она посмотрела на Оленьку и
как будто про себя проговорила:
светлые глаза и вдруг порозовела слабым бледным румянцем.
Василий Степанович обещал часов в семь прийти, так ты принарядилась бы, что
ли.
опять прозрачно-бледной, точно вся жизнь внезапно ушла из тела и осталась
только в больших глазах, полных томления и стыда.
сегодня, так завтра. Что уж там еще... Все равно уж, от судьбы не уйдешь, а
другого такого случая не скоро дождешься. Таких, как ты, в городе сколько
угодно. Не Бог весть какое сокровище!
Она умоляюще смотрела на старуху полными слез глазами.
Максимовна!
трогательной кроткой мольбой, что Шевырев, сидевший за дверью, в темной
комнате, повернул голову и внимательно прислушался.
делать... Сама знаю...
повторила:
проговорила Оленька, - я лучше... работать буду...
куда ты годишься! И побойчее тебя на улицу идут, а ты... и глухая, и
глупая... Пропадешь ни за грош. Послушайся лучше меня, хуже не будет. Вот
умру я или ослепну совсем... что с тобой тогда будет?
быть. В монастыре хорошо... тихо...
глаза и проговорила, задумчиво и восторженно глядя куда-то сквозь стены:
Чтобы внизу были цветы, луга, а вверху небо... Как во сне бывает!
черную работу. А какая из тебя работница!
хозяйкой будешь и мне подмогу окажешь... У Василия Степановича в банке тысяч
семь есть, говорят.
умоляя простить ее, - грубый, совсем как мужик простой!
хороший и слава Богу!
нравится Чехов, а он говорит: при нашем деле некогда пустяками заниматься...
заплакала: большие глаза налились крупными светлыми слезами, и руки опять
задрожали.
было, что она старается говорить сердито). - Подумаешь! Не читал!.. Кому
твое чтение-то нужно?.. Он человек деловой, не блаженный, как ты!
и хорошего, что книги. Чехов, например!.. Когда читаешь его - просто плакать
хочется! Такая прелесть, такая!
огрызнулась старуха. - Может, оно и очень хорошо, только не про нас. Я вон с
каждым днем слепну... Вчера со стола убирала - стакан разбила. Гляди, через
месяц в богадельню придется проситься... А ведь тоже вот так - шила, шила
всю жизнь, ну и дошилась... А я тебе не чета была! Ты и теперь если пять
рублей заработаешь да два отдадут, так и слава Богу еще! На самой целой
тряпки нет, а туда же... книжки! Что уж тут.
смотрели пугливо и любопытно.
воплем отчаяния крикнула Оленька.
махнула рукой.
Ивановна, покоритесь.
да и отстанет... Они все такие. С ними надо больше смирением. Пусть бьет, а
вы терпите... Он и отойдет, ничего!
подползает какой-то страшный гад. Она даже подобрала платье и прижалась
плечом к столу. Но старушка уже отстала и торопливо повернулась к
Максимовне. Ее маленькие глазки загорелись странным выражнием: ехидной
трусливой радости.
он ему грубо сказал... Ну, и прогнали. Марья Петровна сегодня страсть как
убивалась! - захлебываясь торопливым шепотком и на каждом слове озираясь на
дверь, докладывала старушка.
отдать... Как же теперь? - растерянно пробормотала она.
почти с наслаждением ответила старушка.
чему она радуется. Но не поняла, решительно сдернула платок со своих седых,
гладко причесанных волос и швырнула его на кровать.
нашли!.. Мне самой жрать нечего...
комнаты. Оленька, почти ничего не понявшая, испуганно смотрела ей вслед, а
старушка боязливо поплелась в коридор и спряталась за занавеску, откуда
тотчас выглянули две пары любопытных мышиных глаз.
было ни видно, ни слышно. Учитель и его жена рядом сидели у окна, и на
смутном светлом пятне его виднелись силуэты двух понурившихся в безнадежной
думе голов.
позвала Максимовна из дверей.
движение это было покорно и убито.
сдержанно спросила старуха.
беспомощное выражение, когда человеку даже и сказать нечего.