Чтение 9–й страницы книги ~Затеси~

слушать, слушать.

Нo мы -- рыбаки, и мы добросовестно, даже с азартом, хлещем по тихому
плесу блеснами. Поклевок нет. Напарник мой нервничает:

-- Такое плесо! Такой вечер -- и не берет! Тут что-то не то. Что-то не
то...

Я и сам удивляюсь не меньше его. Делаю заброс к узкой горловине, в
которую сливается плесо и за которой волнуется перекат.

Резкий толчок. Поклевка! Начинаю быстро подматывать лесу, рыба
сопротивляется, вываливается наверх, взбурлив воду, и... сходит.

Жалко, но ничего. Теперь-то уж мы знаем, что и здесь, на тихом плесе,
есть крупная рыба.

Поднимаюсь на лодке до нашего стана и снова начинаю стегать плесо
справа налево, слева направо.

Пора уже разводить костер и варить уху. А уха-то ходит где-то в воде и
на блесну смотреть не желает.

Вдруг рядом с пучком травы, высунувшимся из воды, что-то шлепнулось,
оттуда очумело мотнулась пичужка, затем расплылись дугой валы.

"Ага, кумушка пиратничает!" -- отметил я и, унимая дрожь в руках,
швырнул туда блесну. Всплеск! Поворот катушки -- и вот она, милая, заходила,
загуляла.

-- Ага, попалась!

-- Чего у тебя?

Я подвожу к лодке щуку, с ходу поднимаю ее на удилище, забрасываю в
лодку и кричу напарнику:

-- Уху поймал!

-- А у меня пусто.

-- Ничего, друг, не горюй, еще поймаешь!

Я поплыл кашеварить и, отталкиваясь шестом, затянул:

Сидел рыбак весе-олый

На берегу реки...

-- Не ори ты там! -- раздраженно крикнул мой напарник, уже
перебравшийся по перекату на другую сторону протоки.

Вот и огонек разгорелся, а напарника моего все нет и нет. Я нарубил
веток для подстилки, выбрал из остожья немного прошлогоднего сена под бок.
Жду, растянувшись на траве.

Темнеет.

На фоне бледной зорьки проступают пики острых елей. Здесь леса
сделались как бы гуще, сдвинулись плотнее. Замолкли птицы. Лишь неугомонные
кулички, радуясь тихому летнему вечеру, завели свои игривые, убыстряющиеся в
полете песни.

Люблю я их, длинноногих, голосистых. Они приносят с собой охотничью
весну. Они своим пением подгоняют ручьи, до самых дальних гор провожают
вечернюю зорьку и делают побудку среди речной пернатой армии по утрам.

Дотлела зорька. Темнота обступила костер. Вокруг него виднеются бледные
пятна цветов. Эти желтые цветы на Урале и в Подмосковье называют купавками,
а в Сибири -- жарками, потому что в Сибири они огненно-яркого цвета и
светятся в траве, что жаркие угли.

Сибирь! Родина моя! Далекое и вечно близкое детство, ночи у костра и
пахнущие летом цветы жарки, и песни куликов, и звон кузнечиков, и такие же,
как сейчас, мечты о томительно далеком!

Ах ты, душа рыбацкая, неугомонная и вечно молодаяСколько запахов
впитала ты в себя, сколько радостей пережила ты, сколько прекрасного,
недоступного другим, влилось в тебя вместе с этими ночами, вместе с теми вон
далекими, дружески подмигивающими тебе звездами!

Ах ты, но-о-очень-ка,

Но-о-очка те-о-омная...

Я забыл о своем напарнике, о рыбе, которую пора спускать в котелок, обо
всем на свете. Унимаются кулички, замирает все вокруг, только темная ночка
слушает, как я славлю ее.

Шуршит трава, появляется мой товарищ, заглядывает в котелок и молча
берет весло, на котором лежит разрезанная на куски щука. Спустив рыбу в
котелок, он садится на траву и подтягивает мне:

Только есть у меня

Добрый молодец...

Вдали слышен рокот мотора. Он нарастает, приближается.

-- Товсь! -- командует по-моряцки напарник, и я, похрустывая суставами,
поднимаюсь с травы.

Браво насвистывая, идет моторист, который подбросил нас сюда по пути на
лесоучасток. Идет он уверенно, как человек, здесь все знающий, каждую
тропинку и кустик. Он сразу же возникает в свете костра, чумазый, веселый,
бодрый. Вот такие они и бывают чаще всего, рыбаки -- компанейские,
бескорыстные ребята.

Без стеснения подсаживается он к нашему костру, чокается с нами
эмалированной кружкой и громко провозглашает:

-- За знакомство!

-- За знакомство и за эту ночь, -- обвожу я вокруг себя рукой.

-- Правильно! -- поддерживают меня друзья.

В душе мы все -- поэты.

Земля просыпается

Городского человека по утрам чаще всего будит какой-нибудь шум: звон
будильника, гудок, грохот колес, сигналы автомашины, а то и гром посуды,
уроненной стряпухой па кухне...

Нечасто приходится просыпаться от тишины.

Да, да, от тишины!

Вот как это бывает или, точнее, как было в то утро.

Сон неуверенно и медленно уходил от меня. Организм привык, чтобы его
что-то взбудоражило и разом стряхнуло сон. А тут -- тишина. Тишина и
прохлада.

Устал ждать. Неуверенно открыл глаза и увидел над головой зеленый куст
ивы, усыпанный каплями росы. Трава, цветы опились за ночь влагой, поникли их
стебли и головки. Они тоже отдыхали, ожидая солнца.

Я приподнялся, сел. Над водой снежной поземкой летели клочья тумана.
Задевая кусты, туман застревал в них, густел, как бы окуривая зелень густым
дымом.

Молчали птицы, молчали кузнечики, даже рыба спала и не играла на плесе.
Сон и туман окутали все вокруг.

Однако рыбаку спать в такое утро -- непростительный грех. Хочу толкнуть
товарища под бок, но он тоже смотрит во все глаза, смотрит, слушает.

Я бегу по траве, к берегу, оставляя за собой темные полосы. Сапоги мои
блестят от росы. Забредаю в воду. Сонный окунишка запутался в траве, забился
в панике, выкинулся на кочку. Он растопырил все колючки, готовый защитить
свою маленькую жизнь. Но никто на него не нападал, и он бочком, бочком
соскользнул в воду да как помчится по самому верху, прочеркивая гладь
воинственно поднятым гребешком.

И вот мы снова среди плеса, немножко вялы со сна. Делаем первые