Чтение 9–й страницы книги ~Статский советник~

Он был упругий, собранный, в глазах играли веселые искорки. Подшутила судьба над протоиереем - подбросила в постное поповское семейство этакого волчонка. Грина заинтересовал теоретический вопрос: что делать с такими Козырями в свободном, гармоничном обществе? Ведь природа все равно будет их поставлять в определенной пропорции. Врожденную склонность воспитанием не всегда переломишь.

Придумал: опасные профессии, требующие людей авантюрного склада, останутся. Вот для чего пригодятся Козыри. Проникать в пучины морей, покорять неприступные горные вершины, осваивать летательные аппараты. А позже, лет через пятьдесят, потребуется исследовать другие планеты. Работы всем хватит.

- Отвали! - крикнул Козырь на дворника, который кряхтя пристроился к бревну - откатить в сторону. - Наше это, сейчас возок вернется, подберет. Эх, народишко, только подобрать, где плохо лежит.

Дворник ретировался от сердитого человека за железные ворота, и на улице стало совсем пусто.

- Е-едет денежка, е-едет родимая, - тихим, вкрадчивым голосом протянул Козырь. - Давайте-ка на ту сторону. И не суйтесь наперед, на меня смотрите.

Сначала было видно продолговатое темное пятно, потом стали различимы отдельные фигуры - всё в точности, как говорил Козырь.

Впереди двое конных стражников с карабинами через плечо.

За ними карета экспедиции ценных бумаг: большой закрытый возок на полозьях, рядом с кучером двое - урядник и экспедитор.

По бокам от кареты еще конные стражники - два справа и два слева.

Замыкали конвой сани, которых отсюда толком было не видно. В них полагалось находиться еще четырем стражникам при карабинах.

Емеля вышел из-за утла, прислонился к стенке. Смотрел на проезжающую мимо процессию. В руке держал круглый сверток - бомбу.

Поглаживая пальцем рифленую рукоятку "кольта", Грин ждал, когда передние заметят бревно и остановятся. Часы над аптекой показывали девять минут шестого.

Лошади равнодушно переступили через преграду и двинулись дальше, однако кучер кареты затпрукал, натянул поводья.

- Куда? - заорал урядник, приподнимаясь. - Куда поехали, бараны? Бревна не видите? Слезайте с лошадей, оттащите его в сторону. И ты пособи, - подтолкнул он кучера.

Увидев, что конвой остановился, Емеля медленно, прогулочным шагом двинулся сзади к замыкающим саням, вроде как любопытствуя.

Когда двое стражников и кучер, согнувшись, подхватили бревно, Емеля коротко разбежался, метнул сверток и залихватски вскрикнул:

- И-эх!

Ему и полагалось крикнуть, чтобы охрана поняла - кто именно бросил бомбу. Для плана это было самое важное.

Сверток еще не коснулся земли, стражники еще не сообразили, что за странная штука к ним летит, а Емеля уже развернулся, уже припустил обратно к углу.

Грохнуло не особенно, потому что заряд был против обыкновенного половинный. Тут требовалась не убойная сила - демонстрация. Мощным взрывом стражников оглушило бы, а то и контузило, от них же сейчас нужна была резвость.

- Бомбист! - заорал урядник, оглядываясь назад поверх кареты. - Вон он, за угол дунул!

Пока шло по плану. Четверо, что сидели в санях (ни одного взрывом не задело), повыпрыгивали и погнались за Емелей. Другие четверо, что оставались в седлах, развернули коней и со свистом, улюлюканьем припустили туда же.

Возле кареты из вооруженных остались только двое спешившихся - так и застыли с бревном в руках - да урядник. Кучер и экспедитор были не в счет.

Через секунду после того как преследователи свернули в тупик, оттуда рассыпало трещоткой револьверных выстрелов. Теперь стражникам будет не до кареты. Оглохнут от пальбы и страха, залягут, начнут сажать в белый свет как в копеечку.

Наступал черед Козыря с Грином.

Почти одновременно они, каждый со своей стороны улицы, шагнули с тротуара на мостовую. Козырь два раза выстрелил одному стражнику в спину, второго Грин ударил рукояткой револьвера по затылку, потому что с его силой этого было достаточно. Бревно с тупым стуком бухнулось на утрамбованный снег и откатилось, а кучер присел на корточки, зачем-то закрыл руками уши и тихонько завыл.

Грин махнул дулом уряднику и экспедитору, замершим на козлах.

- Слезайте. Живей.

Чиновник втянул голову в самые плечи и неловко спрыгнул вниз, но урядник все не мог решить, сдаваться или выполнять служебный долг: одну руку поднял, как бы сдаваясь, другой же слепо шарил по кобуре.

- Не дурить, - сказал Грин. - Застрелю.

Урядник поспешно вскинул и вторую руку, но Козырь все равно выстрелил. Пуля попала в середину лица, и место, где только что находился нос, сделалось черно-красным, а сам урядник, диковинно всхлипнув, опрокинулся навзничь, захлопал руками по земле.

Козырь схватил экспедитора за воротник шинели, поволок к задку кареты:

- Хочешь жить, фуражка, отпирай!

- Не могу, ключа не имею, - белыми от ужаса губами пролепетал чиновник.

Тогда Козырь выстрелил ему в лоб, перешагнул через труп и еще двумя пулями сбил замок с печатью.

Мешков внутри оказалось шесть, как и было обещано. На дверце Грин наскоро, рукояткой "кольта", выцарапал "БГ". Пусть знают.

Пока перетаскивали добычу в сани, спросил на бегу:

- Зачем было этого убивать? И тот тоже сдался.

- Кто Козыря узнать может, живой не останется, - сквозь зубы процедил "специалист", вскидывая очередной мешок на плечи.

Услыхал кучер, все еще сидевший на корточках Выть перестал и, скрючившись, побежал прочь.

Козырь сбросил поклажу, выстрелил вслед, не попал, а второй раз не успел - Грин выбил у него оружие.

- Ты что?! - Налетчик схватился за ушибленное запястье. - Он же полицию приведет!

- Все равно. Дело сделано. Сигнал.

Ругнувшись, Козырь заливисто свистнул в три переката, и пальба в тупике сразу проредилась вдвое - свист был для стрелков знаком, что можно отрываться.

Лошадь взяла с места вразбег, застучала шипастыми подковами, и ходкие сани, ничуть не отяжелевшие от бумажной поклажи, невесомо заскользили по льдистой мостовой.

Грин оглянулся.

Несколько бесформенных, темных куч на земле. К ним тянутся мордами осиротевшие лошади. Пустая карета с распахнутыми дверцами. Часы над аптекой. Двенадцать минут шестого.

Получалось, что весь экс не занял и трех минут.

Постоялый двор находился на грязноватой, унылой площади, соседствовавшей с Пряным рынком. "Индия" представляла собой длинное одноэтажное здание, неказистое, но зато с хорошей конюшней и собственным товарным складом. Здесь останавливались торговые люди, приезжавшие в Москву за корицей, ванилью, душистой гвоздикой, кардамоном. Вся округа Пряного рынка пропахла головокружительными чужеземными ароматами, и если закрыть глаза, не видеть желтых от конской мочи сугробов и кривобоких слободских домишек, то легко было вообразить, что тут и вправду Индия: качаются пышные пальмы, идут враскачку грациозные слоны, и небо не московское, серое с белым, а, как положено, густо-синее и бездонное.

Опять Козырь рассчитал верно. Когда Грин вошел в гостиницу с двумя мешками, никто к нему приглядываться не стал. Несет себе человек образцы товара - эка невидаль. Поди догадайся, что чернявый приказчик тащит не пряный товар, а на двести тысяч новехоньких кредитных билетов - пока мчали с Немецкой, Грин упрятал сургучных орлов и навесные пломбы в обычную дерюжную мешковину.

Жюли, странная в дешевом драдедамовом платьишке, со сложенными в простецкий узел волосами, бросилась на шею, обдала жарким дыханием, забормотала:

- Слава Богу, живой... Так волновалась, так тряслась... Это деньги, да? Значит, все хорошо, да? А что наши? Целы? Где Козырь?

Грин имел время подготовиться, и потому снес быстрые, щекотные поцелуи не дрогнув. Оказывается, это было вполне возможно.

- Стережет, - ответил он спокойно. - Сейчас я два, он два, и всё.

Когда вернулись с остальными четырьмя мешками, Жюли точно так же кинулась целовать Козыря, и Грин окончательно уверился, что опасность миновала. Больше сбить его не удастся, воля выдержит и это испытание.

- Пересчитывать будете? - сказал он. - А то выбирайте два любых. Четыре отнесем в сани, и я уеду.

- Нет-нет! - воскликнула Жюли и, еще раз чмокнув своего любовника в губы, метнулась к подоконнику. - Я знала, что все будет хорошо. Смотрите - у меня за окном бутылка "клико". Надо выпить по бокалу.

Козырь подошел к лежащим мешкам. С размаху ударил носком по одному, по другому, как бы проверяя, плотно ли набиты. Потом чуть повернулся и так же пружинисто, но с утроенной силой двинул Грина в пах.

От неожиданности и боли в первый миг стало темно, Грин согнулся пополам, и на затылок обрушился еще один удар. Перед самыми глазами вдруг оказались доски пола. Значит, упал.

Справляться с болью, даже такой острой, он умел. Нужно сделать три судорожных вдоха, три форсированных выдоха и отключить болевую зону из области физического восприятия. В свое время он долго упражнялся с огнем (жег себе ладонь, внутренний сгиб локтя, под коленкой) и вполне освоил это трудное искусство.

Но удары продолжали сыпаться градом - по ребрам, по плечам, по голове.

- Забью, тварь, - приговаривал Козырь. - В навоз размажу! Нашел себе баклана.

Бороться с болью было некогда. Грин повернулся навстречу очередному удару, принял его животом, но зато вцепился в бурку и уже не отпустил. Бурка вблизи Оказалась не такая уж белая: в пятнышках грязи и кровавых брызгах. Он рванул ее на себя, валя Козыря с ног.

Выпустил бурку, чтобы добраться пальцами до горла, но противник увертливо откатился в сторону.

Вскочили одновременно, лицом друг к другу.

Плохо, что револьвер остался в кармане казакина. Вон он, висит на вешалке. Далеко, да и что толку - все равно стрелять в комнате нельзя, вся гостиница сбежится.

Жюли застыла у стены. Остановившиеся от ужаса глаза, раскрытый рот. В одной руке судорожно зажата большая бутылка шампанского, пальцы другой непроизвольно отдирают золотую фольгу.

- Что, сучка, - зло улыбнулся налетчик, - променяла Козыря на фоску? Ты погляди на него, урода. Он же на мертвяка похож.

- Ты всё выдумал, Козырненький, - дрожащим голосом пролепетала Жюли. - Всё напридумывал. Ничего такого не было.

- Ври, "не было". У Козыря на измену глаз соколиный - враз чую. Потому и по земле хожу, а не в каторге гнию.

"Специалист" пригнулся, выдернул из бурки узкое, тонкое лезвие.

- Сейчас я тебя, пустоглазый, резать буду. Не сразу, по лоскуточкам.

Грин вытер рукавом разбитую бровь, чтоб кровь не мешала видеть и выставил вперед голые руки. Нож был потрачен на Рахмета. Ничего, можно обойтись и без ножа.

Маленькими шажками Козырь приблизился, от правого хука легко увернулся и чиркнул Грина по запястью. На пол закапали красные капли, Жюли взвизгнула.

- Это тебе на закуску, - пообещал Козырь. Грин же попросил:

- Тише, Жюли. Кричать нельзя.

Он попробовал схватить противника за воротник, но опять лишь зачерпнул воздух, а острое жало, проколов поддевку, обожгло бок.

- Это заместо супца.

Козырь цапнул левой графин со стола и швырнул. Чтобы не попало в голову, пришлось пригнуться, на миг выпустить "специалиста" из поля зрения. Нож немедленно этим воспользовался, вжикнул у самого уха, и ухо вспыхнуло огнем, словно подожженное прикосновением. Грин поднял руку - верхняя часть ушной раковины висела на тонкой ленточке кожи. Оборвал, кинул в угол. По шее заструилось горячее.

- Это было мясное, - объяснил Козырь. - А щас и до сладкого дойдет.

Нужно было менять тактику. Грин отступил к стене, встал неподвижно. Не обращать внимания на лезвие. Пусть режет. Самому рвануться навстречу клинку, схватить противника одной рукой за подбородок, другой за темя и резко вывернуть. Как в восемьдесят четвертом, во время драки на Тюменской пересылке.

Но Козырь теперь лезть не спешил. Остановился в трех шагах, поиграл пальцами, и ножик замелькал между ними сверкающей змейкой.

- Ну что, Жюльетка, кого выбираешь? - явно издеваясь, спросил он. - Хочешь, оставлю тебе его? Это ничего, что он побитый-порезаный, ты залижешь. Или со мной поедем? У меня теперь деньжищ немеряно. Можно в матушку-Россию вовсе не возвращаться.

- Тебя выбираю, тебя, - сразу ответила Жюли и, всхлипывая, бросилась к Козырю. - А его мне не надо. Поиграть хотела, силу свою попробовать. Прости, Ко-зырненький, ты же мою натуру знаешь. Он против тебя тьфу, только обслюнявил всю, а интереса никакого. Убей его. Он опасный. Всю революцию по твоему следу пустит, и в Европе не спрячешься.

Налетчик подмигнул Грину:

- Слыхал, что умная баба советует? Я бы, само собой, и без совета тебя кончил. А Жюльетке скажи спасибо. Быстро отойдешь. Хотел я с тобой еще поиграться, нос и зенки тебе повы...

Не договорил. Зеленая бутыль с сухим треском обрушилась на макушку "специалиста", и он обрушился прямо под ноги Грину.

- Ай! Ай! Ай!'Ай! - тоненько, через равные промежутки, вскрикивала Жюли, испуганно глядя то на отбитое горлышко бутылки, то на лежащего, то на быстро растекающуюся кровь, которая пузырилась, смешиваясь с разлитым шампанским.

Грин перешагнул через неподвижное тело, взял Жюли за плечи и крепко встряхнул.

Глава седьмая,

в которой расследование оказывается у разбитого корыта

Во вторник Эраст Петрович намеревался с самого что ни на есть раннего утра приступить к поиску, но с раннего не получилось, потому что во флигеле на Малой Никитской опять ночевала гостья.

Эсфирь появилась без предупреждения, уже заполночь, когда статский советник ходил по кабинету и перебирал четки, пытаясь определить приоритетную версию. Вид у гостьи был решительный, и времени на разговоры она тратить не стала - прямо в прихожей, еще не скинув собольей ротонды, крепко обняла Эраста Петровича за шею, и вновь сосредоточиться на дедукции он смог очень нескоро.

Собственно, вернуться к делу получилось только утром, когда Эсфирь еще спала. Фандорин тихонько выбрался из постели, сел в кресло и попробовал восстановить прерванную нить. Выходило неважно. Любимые нефритовые четки, строгим и сухим щелканьем дисциплинировавшие работу мысли, остались в кабинете. Прохаживаться взад-вперед, чтобы мышечное движение давало стимул мозговой деятельности, тоже было рискованно. Малейший шум, и Эсфирь проснется. А из-за двери доносилось сопение Масы - слуга терпеливо ждал, когда можно будет делать с господином гимнастику.

Тяжелые обстоятельства - не помеха благородному мужу, чтобы размышлять о высоком, напомнил себе статский советник изречение великого мудреца Востока. Словно подслушав про "тяжелое обстоятельство", Эсфирь высунула из-под одеяла голую руку, провела по соседней подушке и, никого там не обнаружив, жалобно промычала, но сделала это бессознательно, еще во сне. Тем не менее, думать следовало быстрей.

Диана, решил Фандорин. Начать нужно с нее. Все равно остальные линии уже разобраны.

Таинственная "сотрудница" связана и с Жандармским управлением, и с Охранкой, и с революционерами. Очень вероятно, что предает всех. Совершенно безнравственная особа, причем, судя по поведению Сверчинского и Бурляева, не только в политическом смысле. Впрочем, в революционных кругах, кажется, и в самом деле на взаимоотношения полов смотрят свободнее, чем принято в обществе?

Эраст Петрович с некоторым сомнением посмотрел на спящую красавицу. Алые губки шевельнулись, произнеся что-то беззвучное, длинные черные ресницы дрогнули, между ними вспыхнули два влажных огонька и уже не погасли. Эсфирь широко раскрыла глаза, увидела Фандорина и улыбнулась.

- Ты что? - сказала она хрипловатым со сна голосом. - Иди сюда.

- Я хочу тебя с-спросить..., - начал было он и, заколебавшись, сбился.

Достойно ли использовать приватные отношения для сбора розыскных сведений?

- Спрашивай. - Она зевнула, села на кровати и сладко потянулась, отчего одеяло сползло вниз, и Эрасту Петровичу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отвлекаться.

Он решил моральную проблему так.

Про Диану расспрашивать, конечно, не следует. Про революционное окружение тем паче - да и вряд ли Эсфирь причастна к какой-то серьезной антиправительственной деятельности. Что допустимо - получить сведения самого общего, можно даже сказать, социологического характера.

- Скажи, Эсфирь, п-правда ли, что женщины из, революционных кругов придерживаются... совершенно свободных взглядов на любовные отношения?

Она расхохоталась, подтянула к подбородку колени и обхватила их руками.

- Так я и знала! Какой же ты предсказуемый и буржуазный. Если женщина не исполнила перед тобой весь положенный спектакль неприступности, ты готов заподозрить ее в распущенности. "Ах, сударь, я не такая! Фи, какая грязь! Нет-нет-нет, только после свадьбы!" - противным, сюсюкающим голоском передразнила она.

- Вот какого поведения вы от нас хотите. Еще бы, законы капитала! Если хочешь хорошо продать товар, надо сначала сделать его желанным, чтоб у покупателя потекли слюнки. А я не товар, ваше высокородие. И вы не покупатель. - Взгляд Эсфири загорелся праведным негодованием, тонкая рука грозно рассекала воздух. - Мы, женщины новой эпохи, не стесняемся своего естества и сами выбираем, кого любить. Вот у нас в кружке есть одна девушка. Мужчины от нее шарахаются, потому что она, бедняжка, ужасно некрасивая - уродина такая, что просто кошмар. Но зато ее все уважают за ум, больше чем иных раскрасавиц. Она говорит, что свободная любовь - это не свальный грех, а союз двух равноправных существ. Разумеется, временный, потому что чувства - материя непостоянная, их пожизненно в тюрьму не заточишь. И ты не бойся, я тебя к венцу не потащу. Я вообще тебя скоро брошу. Ты совершенно не в моем вкусе и вообще ты просто ужасен! Я хочу поскорее тобой пресытиться и окончательно в тебе разочароваться. Ну, что ты таращишься? Немедленно иди сюда!

Маса наверняка подслушивал под дверью, потому что именно в эту секунду в открывшуюся щель просунулась круглая узкоглазая голоза.

- Добурое уцро, - просияла голова радостной улыбкой.

- Пошел к-черту со своей гимнастикой! - воскликнула решительная Эсфирь и метко кинула в голову подушкой, но Маса принял удар, не дрогнув.

- Письмо от борьсёго господзина, - объявил он и показал длинный белый конверт.

"Большим господином" японец называл генерал-губернатора, так что причину вторжения следовало признать уважительной. Эраст Петрович вскрыл конверт, достал карточку с золотым гербом.

Текст был большей частью отпечатан типографским образом, только имя и приписка внизу были выведены ровным, старомодным почерком его сиятельства.

Милостивый государь По случаю сырной недели и грядущей широкой масленицы прошу пожаловать на блины. Сердечный ужин а узком кругу начнется в полночь. Господ приглашенных просят не утруждать себя ношением мундира. Дамы вольны выбирать платье по своему усмотрению.

Владимир Долгорукой

Эраст Петрович, непременно приходите. Расскажите мне о деле.

И приводите Вашу новую пассию - ужин неофициальный, а мне, старику, любопытно посмотреть.

- Что там? - недовольно спросила Эсфирь. - Грозный царь зовет? Собачью голову к седлу и на службу - головы рубить?

- Вовсе нет, - ответил Фандорин. - Это приглашение в генерал-губернаторскую резиденцию на блины. Вот, послушай.

И прочитал, разумеется, опустив приписку. Осведомленность князя о частной жизни своих ближайших помощников Фандорина ничуть не удивила - успел привыкнуть за годы совместной службы.

- Кстати, если хочешь, п-пойдем вместе, - сказал он, совершенно уверенный, что на блины к генерал-губернатору Эсфирь иначе как в кандалах и под конвоем не затащить.

- А что такое "в узком кругу"? - спросила она, брезгливо наморщив нос. - Это значит только султан и визири с особо доверенными евнухами?

- Масленичные блины у князя - это традиция, - принялся объяснять Фандорин. - Ей больше двадцати лет. "Узкий круг" - это семьдесят-восемьдесят приближенных чиновников и почетных горожан с женами. Всю ночь сидят, едят, пьют, танцуют. Ничего интересного. Я всегда ретируюсь пораньше.

- И что, правда, можно приходить в любом платье? - задумчиво произнесла Эсфирь, глядя не на Эраста Петровича, а куда-то в пространство.

* * *

Распрощавшись с Эсфирью до вечера, Фандорин несколько раз телефонировал по номеру, который позавчера назвал операторше подполковник Бурляев, однако абонент не отвечал. Уверенности, что капризная "сотрудница" согласится принять неучтивого статского советника, все равно не было, и Эраст Петрович начал подумывать - не воспользоваться ли отсутствием агентки, чтобы произвести в арбатском особнячке негласный обыск.

Уже подобрав необходимые инструменты, он на всякий случай протелефонировал еще раз, и трубка вдруг на американский манер отозвалась протяжным, ленивым шепотом:

- Хелло-о?

Против ожиданий, про то, что статский советник объявлен "персоной нон грата", Диана не вспомнила и на встречу согласилась сразу.

И ждать у запертой двери на сей раз тоже не пришлось. Позвонив в колокольчик, Фандорин потянул за медную ручку, и створка неожиданно подалась - выходит, замок был отперт заранее.

Уже знакомым путем Эраст Петрович поднялся по ступенькам в надстройку, постучал в дверь кабинета и, не дождавшись ответа, вошел.

Как и в прошлый раз, тонкие шторы в комнате оказались плотно задвинуты, а женщина на диване была в берете с вуалью.

Поклонившись, чиновник хотел сесть в кресло, но женщина поманила его:

- Сюда. Трудно шептать через всю комнату.

- Вы не находите все эти меры п-предосторожности чрезмерными? - не удержался Фандорин, хоть и знал, что злить хозяйку не следует. - Было бы вполне достаточно того, что я не вижу вашего лица.

- Не-ет, - прошелестела Диана. - Мой шум - шорох, шепот, шипенье. Моя стихия - тень, темнота, тишина. Садитесь, сударь. Мы будем тихо разговаривать, а в промежутках слушать молчание.

- Извольте.

Эраст Петрович сел вполоборота на некотором отдалении от дамы и попробовал рассмотреть сквозь вуаль хоть какие-то особенности ее лица. Увы, в комнате для этого было слишком темно.

- Знаете ли вы, что в кругу передовой молодежи вы теперь считаетесь интригующей личностью? - насмешливо спросила "сотрудница". - Ваше позавчерашнее вмешательство в операцию милейшего Петра Ивановича раскололо моих революционных друзей на два лагеря. Одни усматривают в вас государственного чиновника нового типа, провозвестника грядущих либеральных перемен. А другие...

- Что д-другие?

- А другие говорят, что вас нужно уничтожить, потому что вы хитрее и опаснее тупых ищеек из Охранки, Но вы не беспокойтесь. - Диана легонько тронула чиновника за плечо. - У вас есть заступница, Фирочка Литвинова, а у нее после того вечера репутация настоящей героини. Ах, у красивых мужчин всегда находятся заступницы.