Чтение 9–й страницы книги ~Овечка в волчьей шкуре~

- Конечно-конечно. - Эдуард Витальевич, который сейчас был одет в шорты и пеструю рубашку, согласно кивнул. - Сделаем все, что скажешь, лишь бы она заговорила.

- Заговорит. Только подходить к ней близко не советую.

- Она сломала шею одному из тех парней, - послышался голос из-за моей спины. - И это при том, что была связана по рукам и ногам. Умудрилась как-то освободиться и сбежать.

- Сломать человеку шею ей ничего не стоит, - ответил мой бывший муж, сидя в кресле со стаканом в руках, кусочки льда бились о стенки, а я поняла, как хочу пить. - А в остальном... думаю, все было проще: бедный парень не знал, кто перед ним, и решил потрахаться, вот и сыграл в ящик. Я не собираюсь вас запугивать, просто хочу, чтобы вы помнили: она очень хитра, изворотлива и опасна, держите ухо востро и не стойте к ней спиной.

- Пора бы ей очнуться, - заметил Эдик, подошел ко мне и приподнял одно веко. - Всадили ей лошадиную дозу.

- Ничего, оклемается, - порадовал его муж, а я решила, что мне в самом деле пора оклематься и для начала узнать, что происходит, то есть кое о чем я, конечно, догадывалась, но не худо было бы уяснить, что им от меня надо.

То, что мужчина, которого я полгода считала своим мужем, теперь называет меня не иначе как тварью, наводило меня на невеселые мысли. Я стала наблюдать за ним, очень осторожно, чтобы он не заметил, что я пришла в себя. Конечно, это Андрей, если у того не было брата-близнеца, разумеется. И все-таки человек, который в двух метрах от меня пил мартини, совершенно не походил на моего мужа, по крайней мере я никогда не видела у Андрея такого выражения лица, а главное - глаз. Глаза, которые пристально следили за мной, были глазами зверя, и я сразу поняла: из всех, кто находился сейчас в комнате, он мой самый опасный враг.

Комната была без окон (должно быть, помня мою страсть покидать помещение через окно, Андрей, то есть Стас, её и выбрал), почти пуста, не считая нескольких кресел, небольшого дивана и металлического стула, к которому я была привязана в настоящий момент, щиколотки к ножкам стула, руки скованы за его спинкой. Что находится сзади, я видеть не могла, но там точно был один из парней, я слышала, как он ходит, что-то переставляет.

В поле моего зрения появился столик на колесах, краем глаза я увидела шприцы, ампулы на марлевой салфетке.

- Все готово, - сказал мужской голос, в памяти что-то вспыхнуло мгновенным узнаванием, это уже было когда-то: яркий свет, этот столик, настойчивый голос... Стас отставил стакан в сторону, резко поднялся и шагнул ко мне.

- Открой глаза, - сказал он.

Я открыла и подняла голову, его лицо было совсем рядом, и сомнения окончательно меня покинули: человек напротив мой муж, Андрей Шульгин.

- Так-то лучше, - сказал он.

- Кто ты? - спросила я, язык был слишком большим и едва помещался во рту, слова давались мне с трудом.

- Я? - Он усмехнулся. - Какая разница. Главное, чтобы ты поняла: забудь о своих фокусах и подумай о том, как спасти свою шкуру.

- Звучит многообещающе. Ты мой муж? - Он засмеялся:

- По-твоему, я спятил? Нет, слава богу, я тебе чужой дядя. Но если ты хочешь узнать, жил ли я рядом с тобой эти полгода - то да, было дело...

- Я не верю, - покачала я головой.

- В каком смысле? А-а... кажется, понял. Да, любить тебя было нелегко, это все равно что ложиться с гремучей змеей, но я справился. Ставки, знаешь ли, высоки.

- Расскажи мне о ставках, - попросила я, а он разозлился:

- Кончай валять дурака. Я уже все объяснил: тебе ничего не светит. Либо ты расскажешь, где они, либо сдохнешь, причем подыхать будешь долго и очень мучительно, об этом я позабочусь.

- Если ты в самом деле жил со мной, то должен знать: я ничего не помню после этого выстрела в голову.

Он неожиданно засмеялся, Эдик, поднявшись с кресла, шагнул ко мне.

- Что я говорил? - повернулся к нему Стас. - Она все помнит.

- Я ничего не помню, - устало повторила я.

- Серьезно? А откуда ты знаешь про этот выстрел? Ты вроде бы попала в аварию?

- Я ходила к врачу, ты же знаешь. Он смотрел мой снимок и сказал, что ни о какой аварии не может быть и речи, это пулевое ранение.

- Точно, деточка. Только с какой стати я должен тебе верить? Врач, который штопал тебе дыру в башке, говорил, что скорее всего ты не сможешь двигаться, до конца дней своих останешься парализованной, и все такое, а ты очень резво заскакала. Может, ты просто дурака валяешь? Ты зачем-то пошла в больницу, без конца меня выспрашивала, это ведь неспроста.

- Я пыталась что-нибудь вспомнить...

- Мы тебе поможем, не волнуйся.

- Пошел к черту, - сказала я, а он меня ударил. Ударил не особенно сильно, но я почувствовала страшную боль, потому что знала наверняка: единственный человек, который был мне дорог, действительно мой враг.

- Еще раз ударишь, - вздохнула я, - не скажу ни слова. - Он замахнулся, но Эдик перехватил его руку.

- Успокойся, черт тебя возьми. Мы не для этого ждали год...

- Год, - передразнил Стас. - Тебе легко говорить, а у меня он шел за десять, мне молоко надо было давать за вредность.

- Говорить при нем не буду, - заявила я, - пусть проваливает.

- Говорить ты будешь, - хмыкнул Стас, устраиваясь в своем кресле. - Нет такого человека, который в определенных условиях не заговорил бы. Тебе уже сделали предложение: ты говоришь, где они, и возможно... Возможно, у тебя будет шанс остаться в живых. Хорошо тебя зная, уверен: ты этим шансом сумеешь воспользоваться.

Я повернулась к Эдику:

- Что бы ни болтал этот придурок, реальность выглядит так: я абсолютно ничего не знаю ни о себе, ни о своей прежней жизни. Все, что я знаю о событиях полугодичной давности, я знаю от него. Если вы хотите, чтобы я отвечала на ваши вопросы, вам придется кое-что мне объяснить.

Они переглянулись.

- Объясни ей, - с издевкой сказал Стас и противно засмеялся.

- Хорошо. - Эдик был очень спокоен и наверняка гордился своей выдержкой. - Что ты хочешь узнать?

- Все, - ответила я. - Кто я, что делала раньше, кто вы и что вам от меня надо.

- Ах вот даже как... Что ж, начнем. Как тебя зовут в действительности, понятия не имею. Сама ты называла себя Ксенией, фамилий наберется дюжина, но скорее всего все они чистая липа. Твой отец вроде бы учился в Москве, что похоже на правду, сам то ли алжирец, то ли палестинец, то ли ещё какая-то мразь. Твоя мамаша обожала цветных, и в результате на свет появилась ты. Папа вскоре отбыл из страны, а мама, наверное, решила, что ты для неё обуза, и сплавила тебя к бабушке, куда-то в тьму-таракань, где ты и жила лет до восьми. - Он говорил, насмешливо ухмыляясь, а я слушала, чувствуя странное волнение, и понимала, что он говорит правду. Перед глазами мелькали какие-то картины: дом в деревне, колокольня, чей-то голос звал "Ксюша", но все мелькало так быстро и словно в тумане, я не успевала разглядеть, уловить суть... - То ли твоя мать умерла, то ли бабка скончалась, то ли папаша ни с того ни с сего проявил родственные чувства, но одно несомненно: примерно в возрасте восьми лет он забрал тебя к себе, и ты выросла хорошей девочкой, вполне достойной своего родителя.

- Кто был мой отец?

- Тебя интересует имя? У него их с десяток, это у вас наследственное. В трех странах его приговорили к смертной казни. Дело в том, уважаемая, что твой папочка был террористом, самым убежденным, фанатичным, а следовательно, совершенно невменяемым. На нем столько крови, что её хватило бы для орошения пустыни. Как все психи, он не имел друзей, всех подозревал и никому не доверял, исключение делал только для любимой дочурки, такой же психопатки. Кое-что из ваших совместных подвигов: четыре года назад папаша был арестован, дочка, недолго думая, предъявила ультиматум властям, а когда власти не вняли, в одной из школ взорвалась бомба. По-моему, сто тридцать детей или что-то в этом роде. Знающие люди утверждают, бомбу ты закладывала лично, тоже никому не доверяла, причем долго прикидывала, что предпочтительнее: школа или больница, видно, так до конца не определившись, подумала, что кашу маслом не испортишь. Через два часа после первого взрыва прогремел второй, на этот раз в больнице. Сколько там было жертв, я точно не помню. Самое занимательное в этой истории то, что, когда папаша каким-то таинственным образом исчез из тюрьмы, должно быть, аллах помог, дочурка в назидание упрямцам оставила начиненную взрывчаткой машину возле здания универмага. Вот это, я вам скажу, был взрыв. На первом этаже кафе-мороженое, говорят, детишек со стен счищали... Как тебе рассказ? Продолжить? Я их много знаю.

- Это неправда, - расцепив зубы, сказала я.

- Что неправда? - удивился Эдик.

- Все, что ты говоришь. Я не убийца. Пусть я ничего не помню, но про себя знаю: я не убийца, я никогда не смогла бы... такого просто не может быть.

- Ты посмотри, Стас, она плачет. В самом деле плачет. Пожалуй, ты прав, по части притворства она переплюнет кого угодно. Вот что, красавица моя, если тебе действительно отшибло мозги, так я тебя малость просвещу: ты убийца, подлая, гнусная, привыкшая действовать из-за угла. У тебя нет ни совести, ни жалости, только твой дохлый папаша с его аллахом. А так как папа вас оставил... У нас на тебя целое досье. Хочешь взглянуть?

- Хочу, - кивнула я.

- Володя, принеси нам досье, дама интересуется своей прошлой жизнью.

Парень, который до этого момента болтался за моей спиной, вышел из комнаты и вскоре вернулся с бумажной папкой с белыми тесемками.

- Подвинь ей стол и сними наручники, - приказал Эдик.

- Я ведь уже говорил... - вмешался Стас, нахмурившись.

- Детка, наручники с тебя снимут, за твоей спиной стоит Володя, одно неверное движение - и тебе прострелят плечо. Ты не надейся, убивать тебя мы не будем. Три-четыре раны, не смертельные, но болезненные.

- Заткнись и дай папку, - сказала я.

Затекшие руки не слушались, я с трудом развязала тесемки. Листы бумаги с текстом на русском, английском и арабском, несколько фотографий. Я читала, сцепив зубы, чувствуя, как стремительно земля уходит из-под ног и вокруг рушится мир. "Он лжет, он лжет", - твердила я как молитву, с легкостью читая и английский и арабский тексты. Эдик это, конечно, тоже заметил.

- Языковой барьер благополучно пройден, - съязвил он. Я не стала отвечать. Взяла в руки фотографии - их было всего три. Бородатый мужчина в военной форме в обнимку с женщиной, темные волосы, рубашка армейского образца, сходство не бросалось в глаза, но я-то знала: женщина на фотографии я, а рядом мой отец. Мой отец, которого я так любила.

- Папа, - пробормотала я, поймав себя на мысли, что произношу это слово по-арабски.

- Как трогательно, - хмыкнул Эдик. - Если хочешь, ещё поплачь, на нас можешь совершенно не обращать внимания, мы понимаем, дочерние чувства...

- Я вам не верю, - твердо сказала я, отодвигая папку в сторону. - Написать можно, что угодно.

- Разумеется. Твой папаша вовсе не убийца, он барс пустыни, у него были идеи, у таких, как он, всегда полно идей. А ты вообще невинна, как агнец. Так?

- Я не убийца, - сказала я, глядя ему в глаза.

- Не пойдет, красавица. Я тебе уже сказал, кто ты, а говорил я вот зачем: любой здравомыслящий человек скажет нам спасибо, если мы избавим мир от такой гадины, как ты. Крыс безжалостно уничтожают. Так что ни на что не надейся. Никто тебя защищать не станет. У твоего отца, чокнутого фанатика, не было друзей, зато полно врагов, и они возблагодарят всех богов, если ты наконец закончишь свое земное существование.

- Кто такой Искандер? - спросила я.

- Искандер? - Эдик пожал плечами, посмотрел на Стаса, который подбрасывал кубики льда в стакане, увлеченно наблюдая за ними, и ответил: - Еще один чокнутый фанатик. Долгое время был сподвижником твоего отца, даже считался другом. Как только на Кавказе началась заваруха, твой папаша не замедлил там объявиться, решив помочь правоверным.

- И что от меня надо этому Искандеру?

- Алмазы, разумеется, те самые алмазы, которые хотим получить и мы. Искандер желает их потратить на торжество идеи, а мы ребята простые, наговаривать на себя не собираемся, мы просто хотим пожить в свое удовольствие.

- Откуда у меня алмазы? - вздохнув, спросила я; если речь идет о таких ценностях, убеждать в чем-либо этих типов занятие бесполезное. Они и родной матери не поверят, не то что мне.

- Алмазы у тебя от папочки и лучше не говори: "Я не знаю, где они", - не волнуй меня. Мы очень мирно и даже дружески беседуем, и я, как видишь, терпеливо отвечаю на все вопросы, желая освежить твою память. Но ведь ты не дура и должна понимать: надолго моего терпения не хватит и тогда мы будем разговаривать по-другому.

- А пока терпение ещё осталось, - перебила я, - ответь, что это за алмазы?

- Хорошо. Еще один жест доброй воли, заметь, опять с моей стороны. Семейка Искандера контролирует один из российских алмазных приисков. Огромная партия прибыла оттуда тринадцать месяцев назад. Ее планировали потратить на приобретение оружия. Аллах, знаешь ли, обожает, когда за него дерутся новейшим вооружением. В общем, очень выгодная сделка: большая партия оружия на большую партию алмазов. Я бы назвал её сделкой века. Но... но, но, но... алмазов у папаши не оказалось.

- Это не очень похоже на правду, - выслушав его, сказала я. - Если мой отец настолько предан идее, трудно предположить, что он сорвал сделку и присвоил алмазы...

- Ну вот, налицо явный прогресс, ты неплохо соображаешь. Пошевели ещё немного мозгами.

- Я думаю, вы те самые люди, что обещали ему оружие.

- Пять с плюсом. А дальше?

- Вы где-то встретились... нет, он ждал вас, большой дом, лестница...да...

- Умница, - засмеялся Эдик, но его взгляд сделался настороженным. Стас поставил стакан на пол и не отрываясь смотрел на меня.

- Вы пришли и убили его. А я приехала позднее... Я была в своей комнате, когда вошел убийца...

- Ты рассказываешь сон, - фыркнул Стас, - свой дурацкий сон, которым не давала мне покоя... Ты угадала. Мы встретились, твой отец показал нам большой алмаз и оставил его в залог. Через несколько часов должна была приехать ты со всей партией.

- И вы убили его.

- Точно. Папуля погиб в перестрелке. Он заподозрил неладное, говорю тебе, он был жутко недоверчив. Мы дождались тебя, и вдруг такой облом: алмазов при тебе не было. Сопровождающие лица ничего сообщить не могли, что и неудивительно, зная вашу наследственную черту никому не верить. Исходя из всего вышесказанного, логично предположить, что местонахождение алмазов известно только тебе, и мы надеемся, что ты сообщишь нам, где лежат эти сокровища.

- Меня тоже ранили в перестрелке? - Они быстро переглянулись.

- Да, - очень неохотно ответил Стас. - Не представляешь, как мы расстроились, алмазики тю-тю, и ты - с дыркой в башке. Впору было рыдать.

- Можешь сказать мне спасибо, - засмеялся Эдик. - Если бы не я, гнить бы тебе уже год в могиле...

- Спасибо, - сказала я без усмешки. - Ты врач?

- Я хороший врач, - подняв палец, наставительно заметил он. - Но если честно, понадобилась не одна операция. Сделать их в полевых условиях было немыслимо, пришлось везти тебя в госпиталь. Слава богу, на ту пору там было полно подстреленных, и никто особо не интересовался, кто ты и откуда. Просто женщина без документов, случайная жертва. По всем прогнозам ты должна была остаться калекой, и вдруг такая незадача, двигалась ты очень резво, а вот с памятью наметились проблемы. Вот тут нам пришлось напрячься, с калекой, конечно, проще, можно держать её в запертой комнате и терпеливо ждать, когда в мозгах наступит просветление, но нам, как я уже сказал, не повезло, пришлось спешно придумывать тебе биографию и даже родственников. Из госпиталя тебя отправили в реабилитационный центр, мы все ещё надеялись, что мозги у тебя встанут на место, а чтобы этот счастливый миг не проворонить, рядом с тобой постоянно находился наш человек. Просветления не наступило, и вот тогда явилась мысль выдать тебя замуж, в конце концов, должна же ты что-то вспомнить.

- И он стал моим мужем? - кивнула я на Стаса.

- Точно, - хмыкнул тот. - Пожертвовал собой ради общей пользы. Первые полгода ты вообще ничего не соображала, тебя можно было переставлять из угла в угол, как пальму в горшке. Потом, правда, немного очухалась, но все равно была дура дурой, а потом начала задавать вопросы, потащилась в больницу. Все это становилось опасным, ко всему прочему, тебя искали люди Искандера, по их глубокому убеждению, алмазы ты свистнула и теперь живешь припеваючи.

- Это на меня похоже?

- Может, тебе осточертела борьба за идею? - разозлился Стас. - Такое случается. Искандер тебя никогда не жаловал. Впрочем, тебя никто не жаловал: ты самая настоящая сука, я ведь уже говорил?

- Да, я помню. Сосед-алкаш из квартиры напротив, что следил за мной, ваш человек?

- Точно, - хмыкнул Стае. - Мы ни на секунду не хотели оставлять тебя одну. Уважали, - развел он руками.

- Кто его убил?

- Твой любовничек. Я едва успел прибрать в его квартире. Еще вопросы есть?

- Есть. Как погиб Анатолий? Мне сказали, в моей квартире нашли его труп.

- Точно. Ему не повезло.

- Это ты убил его? - Стас хохотнул, не желая отвечать, но мне и так было ясно, что я права. - Если ты врач, - повернулась я к Эдику, - то как умудрился ввязаться во все это?

- Нет, ты посмотри, - захихикал Стас. - Она нам мораль читает. Детка, что бы мы ни сотворили, это ничто по сравнению с твоими грехами. Так что засунь в задницу свой дурацкий вопрос.

- А я не тебе его задавала. С тобой как раз все ясно. Ты обыкновенная мразь, таких на всякой войне как грязи. Шакалы...

- О, - засмеялся Стас, - наконец-то узнаю боевого товарища. Не слова, а чистое золото. Валяй дальше. А ещё лучше вспомни, где алмазы.

- Ты не хочешь отвечать? - обратилась я к Эдику.

- Почему же? Если тебе интересно. Врач не основная моя профессия. Таких, как я, любят называть бойцами невидимого фронта. Когда мне стукнуло тридцать пять, а ничего, кроме кровищи и дерьма, я в своей жизни припомнить не смог, тогда я решил, что пора о себе позаботиться, в плане материальной компенсации за напрасно прожитые годы. И для начала умер. Чтобы возродиться из пепла, как птица Феникс. Знаешь такую легенду? Мы здесь все Фениксы. И я, и ты, и Стас. Надеюсь, на все вопросы мы уже ответили и можно перейти к главному.

- Очень сожалею, - закрыв глаза, сказала я. - Но я действительно ничего не помню.

- Этого ответа я ждал, если честно. - Эдик подошел и встал рядом. - Будь добра, открой глаза и поверни голову. Видишь вот это? - Он ткнул пальцем в ампулы на марлевой салфетке. - Одной ампулы достаточно, чтобы ты выла по-собачьи и валялась у нас в ногах умоляя, чтобы мы тебя пристрелили. Только мы не гуманисты. Мы вытрясем из тебя все, мы перетряхнем твои мозги, как старый хлам, и для этого не нужно никакого каленого железа и прочих анахронизмов, всего несколько ампул... Но можно избежать всего этого, ответив на вопрос: куда ты их спрятала?

Я опять закрыла глаза и сказала с усмешкой:

- Валяйте, ребята. Аллах акбар.

* * *

Сознание то возвращалось ко мне, то я вновь проваливалась в бездну. Голову разрывало невыносимой болью, тело больше не было моим, иногда я точно видела себя со стороны: жалкая истерзанная плоть. Я плакала и думала: если то, что они рассказали обо мне, правда, то это только небольшая плата за мои грехи.

- Я не убивала детей, - выла я. - Я не могла. Я бы никогда не смогла... человек не может убить своего ребенка...

- Какого черта она всегда твердит одно и то же? Какой ребенок? Ты обещал, что она все расскажет. Дерьмо это твое лекарство, полное дерьмо.

- Пульс едва прощупывается, дьявол... Она сдохнет, если не прекратить. Совершенно невозможно работать...

Вспышка света, я в каком-то подвале. Стены медленно вращаются и давят, давят на меня.

- Пить... - Язык, огромный, толстый, вываливается изо рта...

"Узкая тропинка в горах, тяжелый рюкзак, солнце слепит, я снимаю очки, вытираю пот с лица, "еще двадцать километров". Мужской голос звучит хрипло: - "Люди измотаны". - "К черту", - говорю я. Еще двадцать километров. Поправляю автомат и иду вперед. "Чертова сука", - говорит кто-то в спину. Это я, господи? Это я. Все правда... Я не убийца, господи, я не убийца. Я бы не смогла... Зарево пожара, чьи-то крики. "Ты ранена". - Лицо Анатолия выплывает из тумана. - "Ерунда". - "Давай перевяжу. До базы сутки ходу, ты не сможешь идти". - "Смогу"...

- Ну вот, что я говорил, она вспоминает.

- Армейские будни меня не волнуют.

- Имей терпение. Доберемся до алмазов. Кто такой Анатолий?

- Ее любовник. Тоже психопат. Был у её папаши кем-то вроде начальника контрразведки. Наркоман и садист. Любил делать наколки своим бабам. Можешь взглянуть на её ляжку. Она жила с ним несколько месяцев, потом они что-то не поделили, что неудивительно: два психа в одной постели явный перебор.

"Мы могли бы уехать далеко... туда, где нас никто не знает. У твоего отца полно денег, а ты единственная дочь, вовсе не обязательно загибаться в этих горах". - "Я никогда не оставлю отца". - "Даже ради меня"? - "Я никогда не оставлю отца".

- О, любовная лирика поперла, только этого не хватало...

- Если у тебя отсутствует терпение, убирайся и не мешай работать... Оружие, детка, папочке нужны пушки...

"Я не верю ему, отец. Для него слишком важны деньги". Отец стоит ко мне спиной, а мне хочется, чтобы он повернулся, мне так хочется увидеть его лицо, но он уходит в туман, не оборачиваясь. "Ты слишком строго судишь людей, дочка".

- Давай, давай, поговори с папулей... Шторы колышет ветер. "Я так люблю тебя, ты похожа на котенка, маленького пушистого котенка..."

- Черт, сделай, чтобы она заткнулась.

- Вот это лирика. Не ожидал от тебя.

- Пошел к черту. Когда ты займешься делом?

- Нет, очень любопытно послушать. Ты в самом деле говорил все это? Стас, иди сюда. Ты слышал, что она сказала?

- Ничего интересного. Когда она заговорит об алмазах, позови меня.

- Ты знал, что она беременна?

- Чушь собачья.

- Сейчас она говорит правду и ничего, кроме правды.

- Эта стерва и не на такое способна, она все врет, она просто водит нас за нос.

- Занятный ты парень, Стас, ты жил с ней полгода, она собиралась родить тебе ребенка...

- Еще один придурок на мою голову. Уясни раз и навсегда: я хочу эти чертовы алмазы и я их найду, даже если для этого придется перестрелять всех беременных баб в радиусе ста километров.

- Знаешь, я тебя недооценивал.

Церковь на холме, я иду босиком по тропинке. "Бабушка, а где боженька живет"? - "А вот сейчас придем и увидишь, дочка".

Свет, очень яркий, кто-то держит меня за руку.

- Скорее дай шприц, не стой пнем, подключи её к аппарату, помоги мне, подними её голову, черт... пульса нет...

Я делаю шаг, где-то смеется ребенок, слава богу, ты жив, подожди немного, я уже иду...

Мои руки скованы наручниками. Я лежу на кровати, слабость такая, что невозможно пошевелиться, рядом с моим ухом что-то надоедливо пищит. Я жива. Ничего не кончилось. Я чувствую, как из-под ресниц катятся слезы.

- Очнулась, - говорит Стас.

- Это ты? - Странно, что я могу произносить слова, я была уверена, у меня не получится.

Он наклонился ко мне, я вижу его лицо, хмурое, в глазах растерянность. Он сидит рядом и ждет: а вдруг я что-нибудь скажу об алмазах? Ему не позавидуешь...

- Я не знаю, где они, - шепчу я.

- Конечно. - На лице его появляется ухмылка. - А кто знает?

- Отец мне не сказал.

- Чепуха. Их должна была привезти ты. Где они? Скажи, и я тебе клянусь, все это кончится. Я дам тебе денег. Ты уедешь и сможешь жить, как захочешь. Пойми, дура проклятая, ты не выдержишь, ты сдохнешь в этом подвале... Сдохнешь.