Чтение 9–й страницы книги ~Сибирская жуть~

Я карабин в руки взял, чувствую, не один я в тумане, есть еще кто-то. Страшно и непонятно, потому что звуки непонятные. Только забыл я, что шуметь надо. Наоборот, мне страшно, я тихо иду, чтобы незаметным быть. Прошел еще несколько метров, - вроде что-то высокое стоит и вроде движется. Или это туман движется? Тут расходится туман, и вижу - стоят два куля, совсем рядом. Один большой, другой поменьше, но тоже куда больше человека. Стоят, смотрят. Туман ползет, но между нами его мало, их видно почти целиком. Сколько до них было? Метров... семь. Может, и шесть, может, и десять... Но так думаю, что семь. Какие они... Ну, лохматые, шерсть так и висит. Рыжие с бурым, который меньше, тот посветлее.

Лицо почти как у людей, только мохнатое, и лба, можно считать, что нет, голова сходит кверху на конус. Рты большие, на все лицо, и не розовые губы, а серые. Глаза красные и словно светятся изнутри, как угли. Руки висят ниже колен.

- Тот, меньший... не самка?

- Не рассмотрел. Но очень может быть и женщина, как знать. Тот, большой, руку на плечо положил меньшему. И смотрят оба. Не то, чтобы угрожали, нет. Не рычат, не скалятся, не говорят ничего... просто стоят и смотрят. А выражение глаз... Нет, не могу описать, никогда такого и не видел. Тут туман опять - раз! И закрыл кулей. Я их еще как будто различаю, вижу сквозь туман, а потом - раз! И нету их. Куда исчезли, как? Не знаю. И видел-то я их сколько? Думаю, меньше минуты я их видел, и все. И пошел я к стаду, что еще оставалось? Иду и боюсь, пройду несколько шагов и обернусь, постою с карабином. Так и вышел к стаду, еле-еле. Дед на меня напустился, а как узнал, где я был, - еще пуще. Он думает, дед, что кули в этих ямах зимовали, что нельзя было туда ходить.

- Зимовали?!

- А что? Зимой никто никогда кулей не видал, верно? А ведь зимой следы всегда видны хорошо. Если кто-то в лесу есть, сразу по следам его найдут. А летом кули есть, это все знают.

- А все-таки почему не стрелял? Добыть "лесного человека", это же сразу слава! Весь мир спорит, есть он или нет, а ты бы и добыл. Там близко было совсем, почему же не стрелял?

- Сразу видно, вы их сами не видели! Глаза у них... В общем, люди это, сразу видно. Дед прав - я сам стрелять в них не буду и вам бы не дал, если б вы стрелять вздумали, ствол бы подбил.

Глава 4

ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ ФОЛЬКЛОР... ЧТО ЗА НИМ?

Здесь... Здесь он рухнул с отвесного склона. Он летел, и никто этого не видел. Может быть, он кричал, но никто не слышал этого...

И он рухнул в долину, увлекая за собой сорок две тонны камней, льда и снега...

Братья СТРУГАЦКИЕ

В каждом профессиональном сообществе "экспедишников" обязательно бытуют истории со своими "черными" и "белыми" персонажами. Разделение на "черных" и "белых" довольно условно, потому что назначение их одинаково: вознаграждать "хороших" и карать "плохих" членов профессионального сообщества.

Сейчас эти профессиональные байки постепенно исчезают, потому что в экспедиции ездят ненадолго, с целями очень прагматичными: сделать дело и скорей домой, денег тратить поменьше. Экспедиция окончательно стала делом, работой и перестала быть образом жизни. До начала 1990-х годов очень большое число людей - десятки и сотни тысяч человек в масштабах России - каждый год по 2-3...5 месяцев в году жили в экспедициях: в деревнях, заброшенных избушках, палатках, проводили нехитрые исследования и вели образ жизни этаких интеллектуальных кочевников XX века.

Их образ жизни требовал определенных личных качеств и веры или хотя бы профессиональных баек, освящавших нравственные и культурные нормы, на которых держался мир "экспедишников".

В какой степени реально ученые верили в существование, скажем, "черного геолога"? Сказать трудно. Конечно, большая часть историй про него - совершенно откровенный фольклор, причем фольклор живой, постоянно изменяющийся и дополняющийся. Рассказывали очень часто со смехом, всем видом демонстрируя, что на самом деле в "черного геолога" не верят. Это была своего рода игра профессионалов, ведущих общий образ жизни; игра, включенная в экспедиционный быт. Впрочем, границы игры и образа жизни тут трудноразличимы. Очень многие "материалисты" советского розлива если и говорили о нечистой силе, то исключительно с усмешечкой, но кланяться пустой избушке, просить позволения войти, оставлять кусок хлеба в углу считали совершенно необходимым. Вообще интересная закономерность: чем яростней защищал "совок" свой чахлый "материализм", тем больше он был привержен к тайному, как можно более незаметному исполнению всяческих обрядов, тем сильнее верил и в домового, и в овинника, и в лешего.

При всей нарочитости игры в "черных" и "белых" персонажей фольклора некоторые геологи уверяли меня, что своими глазами видели "черного геолога". Объяснений, конечно, может быть несколько:

1. Обычная галлюцинация, в том числе на фоне многодневного употребления спиртных напитков. В геологических экспедициях это, увы, наблюдалось.

2. Наведенная галлюцинация, когда о чем говорится, о чем думается, то и мерещится. Это как после долгих разговоров о "человеке лесов" избыточно впечатлительный юноша выходит из палатки и тут же прыгает в нее: "А он уже здесь!!!".

3. Столкновения с какой-то реальной сущностью, не имеющей никакого отношения к "черному геологу" и принимаемой за него по простому невежеству.

4. Наличие неких сущностей, которые и впрямь следили за соблюдением профессиональных... да и просто нравственных и культурных норм.

Награждается профессионализм, серьезность, умение что-то делать головой и руками. Если "черный археолог" карает, например, того, кто курил на раскопе, и награждает того, кто хорошо умеет работать при расчистке погребения, это вполне можно связать не со стремлением проводить квалифицированные раскопки, а с поддержкой определенного человеческого типа и определенной линии поведения.

Так же точно сельские старики могли очень хорошо отнестись к "экспедишнику", совершенно ничего не понимая в его профессиональных делах и даже сильно подозревая, что он под маркой археологии ищет золото. Но вот тот находил погребение, о котором даже не имели представления местные, прожившие тут всю жизнь, и хорошо раскапывал его. Он тратил массу времени, задерживался вечерами, старался, делал тонкую зачистку "под фотографию", чтобы земля была, "как зеркало", проявлял знание множества деталей, маниакальное трудолюбие. И это, независимо от всего остального, располагало к нему окружающих.

Происхождение "черных специалистов" как будто известно: их "родоначальником" является "черный альпинист", о котором говорили еще в 1930-1940-е годы. Похоже, что "черного альпиниста" породила вольница так называемых столбистов. Впрочем, фольклор столбистов - особая большая тема.

Фольклор столбистов

Столбизм - это очень красноярское, очень местное явление. Выходы сиенитовых скал на правом берегу Енисея, напротив города, привлекали жителей еще с XVIII века. Есть сведения, что уже тогда забираться на эти причудливые "столбы" считалось ухарской забавой среди парней, и были свои умельцы в Красноярске и в пригородных деревнях. В XIX веке, по мере роста населения, район "столбов" все больше превращался в заповедный - и в место отдыха горожан, и в место подготовки альпинистов. В 1929 году был создан заповедник "Столбы", существующий по сей день примерно в тех же границах. При этом "Столбы" оставались местом отдыха горожан и местом тренировок будущих альпинистов. Каждая группка лазавших на "столбы" строила свою избу и проводила в ней воскресенья.

С одной стороны, здесь получили подготовку такие профи, как братья Абалаковы, один из которых, Е.М. Абалаков, в 1933 году взошел на высочайший пик СССР - пик Сталина (с 1962 года - пик Коммунизма).

С другой стороны, лазили и поднимались единицы. Основное большинство столбистов просто посещало заповедник не для того, чтобы лазить, а чтобы, набившись в избы, пообщаться, приятно провести свободное время с веселыми сверстниками на лоне почти дикой природы.

Этот слой, соотносившийся с лазавшими как 100:1, формировал свои представления о жизни, свои традиции, правила поведения. Это был своего рода малый народ в большом народе, целая культура в культуре, - субкультура. В творимой этим слоем субкультуре важное место занимали разного рода мистические представления.

Любой туристский фольклор - это фольклор городских людей, которые бродят по местности и сталкиваются с реалиями, о которых горожанин, как правило, прочно забыл.

В то, что оставленное людьми жилье только на первый взгляд пустое, что надо просить разрешения войти у пустой избушки, что надо оставлять еду обитателям заброшенных домов, а иначе можно ждать "нехороших стуков" или прочего беспокойства, туристы скорее верят, чем не верят.

Но наивно объяснять этот фольклор только тем, что у туриста есть некие знания, которые появляются от бродячей жизни.

Во-первых, сказывается испуг, неуверенность в себе человека, попавшего в незнакомую среду. И это чувство неопределенности накладывается на неоязыческое сознание интеллигента.

Не веря в Бога (декларативно, на уровне шумных утверждений), интеллигент, как правило, лишен целостного мировоззрения. Без учения об устройстве мироздания - метафизики - любые частичные знания, пусть самые глубокие, не позволяют понимать границы возможного и невозможного. Тем более, что даже квалифицированный в частностях, принесших ему ученые степени, интеллигент обычно невежествен; особо же он невежествен, порой прямо сказочно, в вопросах, связанных со "всякой чепухой" - с учением о мире невидимого. Интеллигент легко пугается и еще легче верит всему, что ему расскажут "понимающие" люди. А хуже всего, что, сталкиваясь с непривычным, с незнакомым, интеллигент пытается объяснить непонятное и незнакомое, исходя из своих убогих представлений, и страшно подумать, что у него получается. Сколько я выслушал за свою жизнь попыток объяснить привидения с позиций биохимии, экстрасенсорные воздействия с точки зрения теории прогресса! И все это взволнованно рассказывается у вечернего костра, сообщается усердно поглощающей знания молодежи.

В-третьих, есть и откровенная выдумка, создание сказки для самих себя: и чтобы было еще интереснее, и чтобы придать себе значительности, и для запугивания новичков. Ведь по омерзительной традиции большинства туристских сообществ "стариковщина" - вещь совершенно обычная. Новичков необходимо пугать, приводить в надлежащее состояние, чтобы они были послушнее опытным старикам.

Столбистские истории сводятся к нескольким достаточно нехитрым сюжетам:

1. Сказки об огнях (синих, красных, зеленых), блуждающих по ночам в тех или иных местах.

2. Истории об идолах, которые сами собой выкапываются из земли и бродят, наклоняясь над теми, кто спит не в избе.

3. О привидениях погибших или давно умерших столбистов, которые появляются в избах или подсаживаются к костру.

Большая часть этих историй удивительно примитивна и попросту плохо придумана. Что-то в духе:

- Гляжу... Дык это хто же, а?! Кругом плывет все, потому как мы сперва по двести с Колькой, потом портвешку с Васькой, потом по-триста с Федькой... Или по двести пятьдесят... Точно! По двести пятьдесят. Или все-таки по триста... А!!! Тут же еще Толька был! Это мы с Толькой по триста, а с Федькой - по двести пятьдесят! Или не по двести пятьдесят...

- Так кто же это был, Ваня?!

- Так хто... Я ж говорю, все плывет, а рожа все равно знакомая. И сидит, песни поет, закурить просит. Я к нему: мол, так и так, личность мне твоя знакомая, ты хто?! А он: мол, что еще узнаю, кто. И раз! Сидел, и сразу нету! А до меня дошло - это же Женька Абалаков! Мне сколько раз говорили, ходит он и проверяет, что к чему, с людями беседует!

Очень характеризует неоязыческое сознание столбистов песня, сочиненная, по моим данным, сразу в послевоенное время, где-то в конце сороковых годов, и ставшая своего рода неофициальным гимном столбистов. Привожу ее так, как мне ее спели последний раз, с год назад:

Вот полночь,

Бог в помощь.

Вылезайте, братцы, из могил.

Ну-ка, оседлайте друг другу шеи поскорее,

Главное, чтоб было пострашнее, пострашнее,

Дьявол нам в удаче помоги.

Гля, ходит на огороде,

И приличный держит интервал...

Гля, да это поп Лаврентий вроде,

Что это он делал в огороде?!

Стало быть, капусту воровал!

Спокойно! По коням!

Пострашнее, братцы, заревем,

А если мы сейчас его догоним - а мы догоним!

То не буду, братцы, я покойник - а я покойник!

Точно, руки-ноги оборвем.

Гля, едет на лисапеде

Бывший комсомольский секретарь.

Вижу, дело наше, братцы, худо, ох худо!

Надо нам уматывать отсюда,

Прячь скорей в могилы инвентарь!

Спокойно! По коням!

Нас увидел и за нами рвет.

Если он сейчас кого догонит - а он догонит!

То не буду, братцы, я покойник - а я покойник!

Если рук и ног не оборвет.

В этой песне совершенно классически соединены все обычные советские стереотипы: от одновременного, в одном куплете, обращения к Богу и к дьяволу (по-видимому, об них обоих нет четкого представления) до карикатурной фигуры попа, ворующего капусту. Забавно, что в этой песне нечистая сила сильнее священника и очень опасна для него, а комсомольскому секретарю приписаны свойства почти святого, способного победить бесов. Это тоже характерное искажение понятий в советском сознании: согласно вероучению, дьявол никак не может быть сильнее Бога, а как раз комсомольские секретари - лакомая добыча для нечистой силы, поскольку не находятся под защитой Создателя.

Совершенно особняком стоит цикл историй про "черного альпиниста" - уже потому, что эта история непосредственно связана с неким профессиональным, требующим труда занятием, а не с хождением по травке и распеванием песенок у костра.

История эта тем более интересна, что, похоже, она и родилась на красноярских "Столбах", а уж потом ее воспроизводили в самых разных регионах, где есть альпинизм.

"Черный альпинист"

Есть две версии того, как появился "черный альпинист". По одной версии, однажды альпинист заблудился в горах и умер от голода. Его бросили другие члены отряда, чтобы не делиться едой. Иногда к этому добавляются разного рода уточнения, объясняющие, почему решили бросить именно его; типа "зашиб ногу" или "совсем ослабел".

По другой версии, "черный альпинист" начал падать в пропасть, и напарник, с которым он шел в одной связке, перерезал веревку. Одна из версий такова, что шло несколько попарных связок, и подлый воспользовался метелью - из-за вьюги другие не заметили, как он перерезал веревку.

Есть множество вариантов того, как умирал "черный альпинист". От - "упал и разбился, то есть в лепешку!" и кончая подробными описаниями, как "черный альпинист", сломав ногу или обе ноги, пытался вылезти из пропасти, никто его не слышал, крик уносил ветер, как он полз на локтях, умирая от гангрены и голода, - вплоть до подробностей, как он пытался питаться мхом со скал или травкой, исторгающих слезы у жалостливых и не очень трезвых туристок.

Во всяком случае, "черный альпинист" теперь появляется перед альпинистами из плоти и крови и проверяет их на соответствие необходимым качествам.

Классическая история рассказывается так: лезли двое на почти отвесную скалу, вбивали крючья. Заночевали на узкой площадке, куда едва вошла палатка. Под утро, в страшный холод, когда спальные мешки и лица все покрыты инеем, кто-то вламывается в палатку:

- Мужики! Дайте хлеба!

Один, "нехороший", ответил в духе:

- Пошел вон, самим жрать нечего.

После чего отвернулся и захрапел дальше.

Другой, "хороший", сказал: мол, возьми в рюкзаке хлеб и тушенку. Вошедший исчез, и тут только до полусонного дошло: откуда же здесь кто-то взялся?! Тут и до верху метров триста, и вниз метров триста! Окончательно проснувшись, "хороший" альпинист обнаруживает, что "плохой" умер, и, видимо, давно - весь заиндевел.

Приходится "хорошему" продолжать свой путь одному, оставив труп на площадке завернутым в спальник (кстати, это как раз соответствует традициям альпинизма). Прикинул, что вверх и легче, и ближе, чем вниз. Полез и видит: местами вбиты в скалу крючья - старые, ржавые, но возле крючьев сделаны метки - красные кресты - и метки эти совсем новые, как если их сегодня делали.

Иногда добавляется еще, как начавшего падать "хорошего" будто поддерживает кто-то, или как происходят всякие странности вроде веревки, попавшей в щель и там застрявшей намертво, или вдруг нашедшегося кулька с рафинадом или банки с тушенкой.

О встречах с "черным альпинистом" есть много историй разной степени достоверности, но во всех случаях "черный альпинист" расправляется с "плохими" и награждает "хороших". Справедливость торжествует в самой примитивной форме: "плохие" замерзают, срываются со скал, ломают руки и ноги, выбивают зубы и так далее. А "хорошие" проходят маршрут, выздоравливают и даже обнаруживают на взятых вершинах неведомо чьи склады с морем спирта и тоннами тушенки.

Но здесь надо оговорить сразу два обстоятельства:

1. В "черного альпиниста" верят серьезно. О нем рассказывают-таки иначе, чем о деревянных идолах, которые гоняются за новичками. "Черному альпинисту" оставляют еду, вплоть до отдельной миски "сами знаете для кого", отставляемой на праздниках на край стола. Во имя его дают еду малознакомым, всем, кто попросит, - а вдруг это "черный альпинист"?!

Но верят - всерьез.

2. Есть много вполне достойных людей, уверяющих, что лично видели "черного альпиниста". Это самый обычный человек, который может расспрашивать тебя о чем-то, просить о какой-то мелочи... И которого можно распознать по очень темному цвету лица и по тяжелому запаху. Впрочем, у очень многих альпинистов из-за горного ультрафиолета сильно темнеет лицо (знаменитый горный загар), а запах от людей, не мывшихся в бане по две-три недели, а то и месяца, обычно исходит довольно плотный.

И тем не менее - есть свидетели. А история про "черного альпиниста" выходит за пределы обычной туристской байки, сочиненной от нечего делать.

О "черном альпинисте" говорят не только в Красноярске, но и везде, где существует сообщество альпинистов. А у спелеологов Красноярского края есть своя версия "черного существа" - "черный спелеолог".

Фольклор пещерников

Спелеология - наука о пещерах, название которой происходит от латинского слова "спелеос" - пещера. Спелеотуристы (пещерники) появились еще в прошлом веке, а в послевоенное время, с 1950-х годов, возникло сразу несколько спелеоклубов в разных городах. Их фольклор по богатству, по обилию тем во много раз превосходит фольклор столбистов.

Пещерный фольклор - вообще совершенно особая тема, потому что в пещерах человек находится в особом и очень неблагоприятном для него мире. В глубоких пещерах всегда царит абсолютный мрак, температура держится весь год стабильная - плюс 4 градуса. Известно, сколько может прожить в пещере человек без специального снаряжения, без огня и без еды - примерно 36 часов.

Отсутствуют любые привычные звуки, на которые на поверхности земли не обращаешь внимания, но которые всегда есть, даже при тишине, которую называют "полной". В пещере нет ни малейшего колебания воздуха.

Опыты, поставленные Норбертом Кастере, который жил в пещерах по два, по три месяца, показывают - самый сильный, самый тренированный и подготовленный человек там выдерживает недолго. Нарушаются биоритмы, утрачивается чувство времени, отказывает инстинкт самосохранения, развиваются странные мании. Становится, например, неприятен сам вид тарелок и кастрюль, человек старается обходиться без них.

Отсутствие элементарных впечатлений из окружающего мира: запахов, звуков, образов оборачивается галлюцинациями самого разного плана - как в сурдокамере, где тренируют будущих космонавтов.

В пещерах любой человек чувствует себя не слишком уверенно и не особенно уютно. В том чужом и жутковатом мире неизбежны разного рода нарушения психики, и уже поэтому трудно верить всему, что рассказывают спелеологи.

Но, во-первых, из всех туристов спелеологи всегда были самыми подготовленными и самыми профессиональными. Альпинисты презирают всех остальных туристов и даже вообще заявляют, что сами-то они никакие не туристы. Они альпинисты, вот кто! А туристы - это всякие спелеологи и прочие! Но альпинистов-профессионалов, альпинистов, имеющих моральное право задирать пятачок, не так уж много.

А если брать массовый туризм - мое утверждение справедливо. Спелеология - это наука, это особая специализация. Чтобы ходить по пещерам, нужно хорошо знать снаряжение, условия, иметь опыт; пещерника растят долго. Нужна компания людей, на которых можно полагаться. Разного рода маргинальные личности, убегавшие от трудностей реальной жизни, всевозможные психи и чудики среди спелеологов встречались куда реже, чем среди любых других групп туристов.

Поэтому "показаниям" пещерников я склонен доверять несравненно больше, чем рассказам столбистов или, скажем, водных туристов-сплавщиков.

Во-вторых, если все-таки предположить, что в пещерах могут обитать какие-то существа, имеет смысл все-таки подумать: а какой образ жизни может вести такое существо? Как оно может выглядеть? Чем может питаться?

Принято считать, что шаманы попросту придумали трехчленное разделение мира на Верхний, населенный духами, Средний, населенный человеком и животными, и Нижний, обжитый чудовищами. Придумали, что называется, из головы, и вроде за этой выдумкой ничего решительно не стоит.

Но если выйти за пределы материализма, точно знающего, что "может быть", а что "не может", то возникнет предположение, что за любой выдумкой все же маячит породившая ее реальность. В конце концов, шаманы обитали в той же самой Сибири и уж, конечно, хорошо знали пещеры. Есть вполне веские доказательства того, что человек с самой седой древности проникал в пещеры, использовал их для разного рода культовых действий. Вспомним хотя бы "пещерное искусство" Франции. Ведь многоцветные панно, расписанные сотнями, тысячами изображений бизонов, оленей, мамонтов, лошадей, носорогов, создавались в самой глубине темных пещер, в которых человек никогда не жил и жить не мог. Кстати, до сих пор совершенно непонятно, каким образом рисовались эти панно, ведь на потолках и стенах пещер нет ни малейших следов копоти! Как же освещал древний человек место, где рисовал? Как он видел, что делает? И даже как он находил туда дорогу?!

В сибирских пещерах тоже найдены остатки святилищ, в том числе в таких частях пещер, где человек жить постоянно не мог из-за холода и темноты. По-видимому, в Караульные пещеры, в Торгашинские, в Боградскую пещеру человек приходил для совершения каких-то важных для него ритуальных действий. В Айдашинской пещере найдены даже костяные фигурки, когда-то бывшие частью шаманского костюма.

Сами пещеры слишком уж напоминают шаманский Нижний мир, населенный чудовищами, чтобы это оказалось еще одной, очередной случайностью.

О чем же рассказывают спелеологи-пещерники? Необходимо учесть, что традиции пугания новичков и вообще всех непещерников очень сильны у спелеологов. Решительно о любой пещере вам непременно расскажут несколько кошмарных историй, типа: "Да Караульная - это что! Это разве пещера?! Там ребенок пройдет, и только в одном месте тесно, где московский турист один погиб... Фамилии не помню, но можно и поднять фамилию. Он в узости застрял, и никуда: толстый был. Его и за голову тянули, и за ноги... Так и помер. Теперь чтобы через узость идти, надо через его грудную клетку протискиваться. Все остальное потом унесли, похоронили, а это вот... грудную клетку - никуда! Встала на распор - и ни в какую сторону! Через нее сегодня и пойдешь".

А когда все спустятся вниз по наклонному узкому ходу и свет дня погаснет за спиной, обязательно найдется идиот, который расскажет парочку "духоподъемных" историй как раз об этих местах или о соседних залах и коридорах.

Бывает, что группа, в которую входит новичок, дружно гасит свечи и фонари, тогда уже рассказывается нечто необходимое для "воспитания". Или напарник, с которым новичок идет вдвоем, замогильным голосом заводит что-то в духе: "Его надо ждать, он придет... Хе-хе-хе... Главное - это его ждать. Мы его ждем, он придет...". И так до тех пор, пока на новичка не начнет действовать мрак и темнота, удаленность от поверхности и от входа, ползущий в темноте противный шепот.

От пугания новичков спелеологи получают больше садистского удовольствия, чем другие туристы.

В целом же более серьезный пещерный фольклор, выходящий за пределы пугания, имеет несколько основных сюжетов:

1. Оскаленные страшные рожи, которые внезапно возникают прямо на стенах пещер. Трещинки вдруг складываются вместе, натеки и выпуклости стен приобретают другую форму - и перед одиноким спелеологом вдруг возникает огромное, от метра до трех высотой, получеловеческое лицо. Происходит это мгновенно, и сама неожиданность пугает. А лицо иногда ведет себя довольно агрессивно, вплоть до открывания огромной пасти, усаженной коническими зубами, и попыток схватить человека.

Другой вариант - когда из стены вырастает голова неведомого зверя или морда монстра и тоже пытается схватить проходящего.

Сами спелеологи чаще всего относятся к таким явлениям, как к галлюцинациям. Нередки рассказы о том, как кто-то один видит "рожу" и шарахается от нее или вступает с монстром в диалог, к удивлению остальных: они ничего не видели.

Но и такие истории, даже с откровенным галлюцинаторским подтекстом, обычно производят впечатление.

Богдан Спицын в "Стране багровых туч" у братьев Стругацких переживает именно такую галлюцинацию, и это далеко не единственный случай, доказывающий, что Стругацкие очень хорошо знали фольклор Красноярского края. Позже мне придется показать это на еще более ярких примерах.

2. Очень своеобразен эффект, который спелеологи назвали не менее своеобразно: "дядя Вася в медных триконях". Эффект состоит в том, что во вполне определенном пещерном коридоре раздается знакомый звук: лязгает металлическая амуниция, стучат по каменному полу трикони, подбитые медными шипами. Незнакомец приближается, звуки позволяют даже знать, где именно бронзовый карабин чиркнул о скалу, на каком расстоянии он идет. Но не видно абсолютно ничего. Невидимка проходит буквально мимо стоящих людей, чуть ли не проходит сквозь них, и удаляется. При этом иногда слышен звук стесненного дыхания, иногда - нет. Постепенно шаги и звон амуниции удаляются, затихают в темных коридорах.

Легче всего сказать, что такого не бывает, но автор лично слышал "дядю Васю". Надо сказать, что появляется "дядя Вася" нерегулярно, предсказать его появление невозможно. Ходят слушать "дядю Васю" всегда по нескольку человек, и стоять в полуосвещенном коридоре, курить и слушать удивительные звуки даже в компании жутко, но в несравненно большей степени - интересно.

Может быть, это просто некий неведомый природный эффект? Возможно. Я только знаю, что лично слышал "дядю Васю" и при необходимости найду много свидетелей.

3. Третья группа сюжетов касается существ, обитающих в глубине пещер. Традиции пугания требуют как можно меньшей определенности - тогда бывает страшнее. Фантазия у пещерников богатая. Но имеет смысл учитывать только такие сюжеты, когда эти существа описываются очень определенно и несколькими свидетелями сразу. Таких сюжетов мне известно два.

Это "субурханчики", или "вихорьки", которые летают по потолку и стенам, обдавая лица идущих потоком движущегося воздуха. Движение "субурханчика" сопровождается частым мелким постукиванием по камню - впечатление такое, словно скал касаются маленькие коготки. Так что "субурханчик" не летит, а именно бежит по потолку, но тоже остается невидимым. Вреда от них не бывает, может быть, потому, что задержать "субурханчика", поставив на его пути руку или какой-то предмет, никто пока не попытался.

Другие истории рассказывают про нечто бесформенное, покрытое белой шерстью, обитающее в самых глубоких частях некоторых пещер. Про "это" (что характерно, существо не имеет названия) мне рассказывали в Орешной и в Боградской пещерах. Для Караульных пещер, например, эта история совершенно нехарактерна.

Видевшие "это" всегда находились на большой глубине и пребывали в пещере уже долго, порядка суток, а порой и нескольких. Большинство фиксировали только сам факт внезапного появления и мгновенного исчезновения "этого". В некоторых вариантах рассказов существо стоит на задних лапах и сложением напоминает небольшого медведя. У "этого" есть голова, похожая на собачью, с очень сильно вытянутой мордой и без глаз (по близкой версии почти без глаз). Наблюдать "его" можно буквально долю секунды. "Оно" никогда не издает никаких звуков и не пытается приблизиться к людям.

На вопросы о том, не пробовали ли "его" ловить, рассказчики только ухмылялись и отводили глаза.

4. "Черный спелеолог" во многом аналог "черного альпиниста", который погибает примерно так же: заблудившись в пещере, умирает от голода и холода. Называют его, впрочем, и "белым", логично объясняя, что в пещере черного спелеолога все равно не увидишь. Но происхождение и поведение "черного" и "белого" совершенно одинаковы.

Похоже, что сначала был заимствован у альпинистов именно "черный спелеолог", а уж потом он вполне логично "побелел": на его "белизне" гораздо больше настаивает молодое поколение спелеологов - те, кому до 35. Более старшие сомневаются в его цвете и достаточно часто произносят привычное: "черный".

"Черный спелеолог" внезапно выныривает из потайных ходов и даже выходит из стен, указывает "хорошим" на выход, снабжает их едой, огнем и светом и неуклонно губит "плохих", заводя в тупики или в глухие системы, откуда они не могут выбраться. Бывает, что и роняет на "плохих" камни разного размера и с разной высоты - по размерам прегрешения.

Благоволит он к тем, кто соблюдает технику безопасности, и если даже знает, что в пещере никого нет, бросая веревку, предупредит криком: "Веревка!" А разгильдяев он не любит.

Благоволит он и к новичкам и, попугав их как следует, учит правильно ориентироваться и выходить в нужном направлении.

К фольклорным деталям относится и такая: "белый спелеолог" считает "хорошими" и правильно себя ведущими тех, кто соблюдает в пещерах чистоту и все черты экологического поведения: например, убирает в пещерах всяческий мусор, оставленный туристами. В пещерах многие ведут себя очень непринужденно, бросая где попало горелые спички, спичечные коробки, окурки, пачки из-под сигарет, консервные банки, объедки и прочую гадость. Среди красноярских спелеологов было хорошим тоном собирать все это в целлофановые мешки, выносить и выбрасывать из пещеры. "Черный спелеолог", естественно, стал очень одобрять такое поведение, как только оно установилось у членов профессионального сообщества.