резолюции, смягчал гнев возмущенных вкладчиков, придавал стабильности шатким
предприятиям и вносил немалые пожертвования на нужды пострадавших от засухи
кафров и неимущих туземцев с острова Фиджи. Словом, это был солидный жилет,
а дядя Бонсор был солидным дельцом. Он числился во множестве компаний, но
всякий раз, как учредитель или патрон приходили к нему с планом, мой
ответственный дядюшка немедля проводил краткое совещание со своим жилетом и
через пять минут либо выпроваживал клиента из своей бухгалтерии либо
подписывался на тысячу фунтов.
остановлюсь у дяди, и мы вместе пообедаем у капитана Стэндфаста на
Рождество. "День подарков" решено было посвятить примерке шляпок (со стороны
моей возлюбленной) и подписыванию и подтверждению актов, соглашений,
договоров и прочих документов, связанных с законностью и финансами (с моей
стороны, а также стороны моего дяди и будущего тестя), а двадцать седьмого
мы должны были _пожениться_.
и Бумписсом были приведены к приятному для обеих сторон завершению. Я задал
клеркам грандиозное пиршество в гостинице на Ньюгейт-стрит, и имел
удовольствие в довольно поздний час и по крайней мере двадцать восемь раз
кряду выслушать единодушное заявление (пожалуй, слегка неразборчивое из-за
сопровождавшей его икоты), что я "веселый славный парень, об этом знают
все". Кроме того мне пришлось отложить отбытие в Дувр аж на восьмичасовой
почтовый экспресс в вечер перед Рождеством ради прощального обеда в четыре
часа в чертогах мистера Макса Бумписа, младшего партнера в фирме, в чьи
обязанности входило давать званые обеды. Обед, правда, оказался весьма
основательным и очень же веселым. Оставив джентльменов за вином, я еле-еле
успел плюхнуться в кеб и нагнать поезд на Лондон-Бридж. {Лондон-Бридж -
вокзал в Лондоне.}
вы плотно пообедали. Меня словно бы передали в Дувр телеграммой - так
мгновенно промелькнули эти странноватые восемьдесят миль. Однако теперь
повествование подошло к тому месту, где долг обязывает меня уведомить вас о
моем Ужасном Злосчастье. Еще в юности, маленьким мальчиком в
приготовительной школе близ Ашфорда, я испытал на себе прикосновение
зловещей заразы Кентских Болот. Не могу судить, как долго эта лихорадка
таилась в моем организме и благодаря какому случаю проснулась вновь, но к
тому времени, как поезд добрался до Дувра, я находился уже в когтях злобной
малярии.
трясучка, жестокая свистопляска, сопровождаемая - скажу без обмана - жаром и
лихорадкой, ибо в висках у меня стучало, а голова словно раскалывалась от
резкого и оглушительного шума. Кровь так и кипела в венах, бросаясь то в
голову, то в ноги, а несчастное, истомленное недугом тело беспомощно
покачивалось из стороны в сторону. Я вышел на платформу, но пошатнулся, и
мне показалось, будто первый же носильщик, за чью руку я ухватился в жажде
обрести равновесие, служил лишь передатчиком той свирепой дрожи, что владела
мной. Я всегда был весьма умеренным молодым человеком и отнюдь не
переусердствовал в поглощении редкостного старого рейнвейна, коим
гостеприимно потчевал нас младший партнер, и посему, несмотря на чертовский
шум в голове, не утратил способности связно думать и говорить - хотя зубы
мои стучали, а язык заплетался в мучительных судорогах. Никогда раньше я
почему-то не замечал, какое, оказывается, жестокосердное племя эти
железнодорожные носильщики, но один из них, рослый парень в бархатной
куртке, помогая мне забраться в коляску, ухмыльнулся самым нахальным
образом, а напарник его, низенький толстячок с косыми глазками, оттопырил
щеку языком и, к великой моей отраде, навалив на меня груду одеял и пледов,
велел кучеру ехать к Морской Площади, где обитал мой дядя. (До этого я успел
уже поведать всему вокзалу о моей малярии).
надеюсь, он имел в виду лишь то, что в коляску загрузили весь мой багаж.
припадком, я не в силах был двинуть ни единым мускулом и лишь безвольно
болтался из стороны в сторону, стукаясь головой о стенки кеба с такой силой,
что просто диву даюсь, как это ухитрился не вышибить оконное стекло. Шум в
ушах не унимался. Наконец коляска остановилась и, кое-как вывалившись на
мостовую, я неверною рукою нашарил дверной молоток и выбил на двери такую
раскатистую и замысловатую дробь - предварительно разбросав по мостовой
причитающуюся извозчику мелочь в тщетной попытке вложить ее ему в руку - что
Джейкс, дядин камердинер, отворивший мне дверь, уставился на меня в немом
изумлении.
Опять эта чертова малярия.
подозрительно похожее на ухмылку. - Такое уж время года. Быть может, вам
лучше отправиться в постель, сэр?
Тилли и все семейство Стэндфастов находятся сейчас наверху в обществе моего
дядюшки и его неподражаемого жилета. И как бы сильно болен я ни был, но все
ж сгорал от нетерпения увидеть мою драгоценную.
Лучше принеси-ка мне в столовую капельку коньяку и кипятка. Это пойдет мне
на пользу и, быть может, приступ наконец прекратится.
сэр. Сейчас многие этим страдают. Идите-ка спать, сэр. Подумайте, что будет
с вашей бедной головой завтра утром.
увидел, что на лестнице показался дядя Бонсор во главе небольшой группки дам
и джентльменов. Дрожь мешала мне разглядеть их хорошенько, но я все же
заметил, что среди них виднелись и золотые кудряшки моей обожаемой Тилли.
Однако сейчас на личике ее читались испуг и смятение.
Немедленно отправляйтесь в постель, сэр!
думаете, что я...
ли за складку ковра, то ли за удерживавшие ковер медные полосы, и, не успев
договорить, я кубарем скатился вниз. Но даже лежа на полу безгласною грудой,
я дрожал от лихорадки стократ сильнее, чем прежде. Я услышал повелительный
голос дяди, распоряжавшийся, чтобы меня унесли - и меня унесли. Джейкс на
пару с долговязым лакеем оттащили мое трепещущее тело в спальню.
дрожа в пылающей постели. Утром же дядя передал мне, что вся моя болезнь -
сплошная ерунда и что меня ждут к завтраку.
всем теле и держась за перила. О, унижения этого гнусного рождественского
дня! Меня встретили шутками и советами выпить крепкого чая с чуточкой
коньяка, но после завтрака дядя пожал мне руку, сказав, что, в конце концов,
такое случается только раз в год, а "мальчишки всегда мальчишки". Все кругом
желали мне счастливого Рождества, а я только и мог, что, заикаясь, бормотать
ответные пожелания. Сразу же после завтрака я отправился прогуляться по
пирсу, но едва не свалился в море и натыкался на столбы столь часто, что
какой-то моряк в желтой зюйдвестке отвел меня домой и выманил у меня пять
шиллингов под предлогом, что хочет выпить за мое здоровье. Затем мне
предстояло еще более тяжкое испытание - визит на Снаргатестоунскую виллу,
дабы сопровождать мою Тилли и все ее семейство в церковь. К великому моему
облегчению, хотя я и дрожал от макушки до пят, но никто не обращал на мое
печальное состояние никакого внимания. Я начал уже надеяться, что приступ
пройдет, и все обойдется, но надежды мои не оправдались - приступ не только
не улегся, но скорее возрос и стал еще ужаснее. Моя дорогая девочка
погладила меня по голове и выразила надежду, что "теперь я стану хорошим
мальчиком", но когда я срывающимся голосом сослался на малярию, лишь
засмеялась в ответ. Мы направились в церковь, и там моя лихорадка очень
скоро вновь ввергла меня в немилость. Сперва я вызвал чудовищный скандал,
налетев на старуху-нищенку и едва не сбив с ног сторожа. Потом скинул с
кафедры расписание церковных служб и несколько сборников псалмов. Затем
выбил подушечку для коленопреклонения из-под самых ног моей будущей тещи.
Следом отдавил - ей-ей, нечаянно - пальцы Мэри Ситон, прехорошенькой кузины
моей Тилли, отчего она вскрикнула, а моя возлюбленная поглядела на меня
отнюдь не ласково; и наконец, в виде достойного завершения, в припадке
необычайно свирепой дрожи я распахнул церковную дверь настежь и вновь
налетел на скамью, с которой мне весьма суровым тоном и ссылаясь при том на
церковного старосту велели либо угомониться, либо покинуть церковь. Поняв,
что бороться с недугом мне не под силу, я и в самом деле покинул ее, но даже
стремглав выбегая из-под величественных сводов, явственно видел, как
священник мерно колышется пред алтарем, а за ним качается туда-сюда
причетник, а мемориальные доски так и ерзают на стенах и орган в галерее
подпрыгивает то позади приютских мальчиков, то позади приютских девочек.
пожалуй, впору бы пойти кругом и самой крепкой голове. Нет, это была малярия
в чистом виде, причем самого худшего сорта - меня сотрясала жестокая дрожь,
а от жара в ушах бешено стучала кровь.
их - я, образно выражаясь, снова сплоховал. Сперва, провожая к столу миссис
Ван Планк из Сандвича - дядя Бонсор эскортировал мою Тилли - я умудрился
запутаться в гроздьях стекляруса, коими эта богатая, но тучная дама была
обвешана с головы до ног - и мы вместе рухнули ниц, причем с самыми
плачевными последствиями. Громоздкая туша миссис Ван Планк тяжко придавила к
полу беспрестанно трясущегося меня, а когда нам наконец помогли подняться,
она была весьма недовольна и умаслить ее было совершенно невозможно. Она не
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Курылев Олег
Беляев Александр