оттиснуты роковые буквы "T. F". На латунной бляхе, прикрепленной спереди к
колпаку, были вытиснены цифры - двести семь. С этой минуты я потерял свое
"я". Я был уже не Франсуа Тьери, а Номер Двести Семь. Начальник тюрьмы стоял
и наблюдал за всей процедурой.
свой длинный ус. - Уже поздно, а до ужина тебя еще надо женить.
стражники и тюремщики. Меня повели по другому каменному коридору, через
другой двор, в другое мрачное помещение - оно было точной копией первого,
только здесь маячили жалкие фигуры, лязгали цепи и с обеих сторон виднелись
круглые отверстия, в каждом из которых зловеще зияло пушечное жерло.
преподобие.
следовал кузнец с засученными рукавами и в кожаном переднике.
цепи из восемнадцати звеньев, и заклепали его одним ударом молота. Второе
кольце соединило концы моей цепи и цепи моего компаньона. Эхо каждого удара,
словно глухой хохот, отдавалось под сводами.
Двести Семь, выслушай внимательно Уложение о наказаниях. Если ты попытаешься
бежать, то будешь наказан палочными ударами по пяткам. Если тебе удастся
выбраться за пределы порта и тебя там схватят, ты будешь закован на три года
в двойные кандалы. О твоем побеге оповестят три пушечных выстрела, и на
каждом бастионе в знак тревоги будет вывешен флаг, о нем передадут по
телеграфу береговой охране и полиции десяти соседних округов. За твою голову
будет назначена награда. Объявления о побеге будут вывешены на воротах
Тулона и разосланы по всем городам империи. Если ты не сдашься, закон
разрешает стрелять в тебя.
сигару, сунул книжку обратно в карман и удалился.
отупение, еще теплившаяся надежда - все, чем я жил эти три последних дня. Я
преступник и (о, рабство в рабстве!) прикован к преступнику - собрату по
каторге. Я взглянул на него и встретил его взгляд. Это был смуглый человек с
низким лбом и тупой челюстью, лет сорока, примерно моего роста, но могучего
телосложения.
значит, пожизненно. Красный - на срок. За что тебя?
приготовили отдельных постелей: нам, простым forcats {Каторжники (франц ).},
не по нутру этакое изысканное общество.
мысль, он с проклятием добавил: - Я-то не из невинных. Уже четвертый раз
здесь. Слыхал о Гаспаро?
одиночному заключению и после этого вышел на волю диким зверем. Я
передернулся и тотчас же заметил, что его взгляд уловил это движение и
вспыхнул мстительным огоньком. С этой минуты он меня возненавидел. А я с
этой минуты проникся к нему непреодолимым отвращением.
тут же обыскала их и приковала попарно к наклонному деревянному настилу,
доходившему до самой середины помещения. Затем принесли ужин, состоящий из
гороховой бурды, куска хлеба, сухаря и кружки разбавленного вина. Вино я
выпил, но есть не мог. Гаспаро взял что ему захотелось из моего пайка,
остальное расхватали ближайшие соседи. Ужин кончился, пронзительный свисток
прокатился под гулкими сводами, каждый взял свой узенький тюфяк из-под
настила, служившего нам общим ложем, закутался в циновку из морских
водорослей и улегся спать. Через пять минут воцарилась глубокая тишина.
Слышно было только, как кузнец, обходя с молотком коридоры, проверяет
решетки да пробует замки и как ходит с ружьем на плече часовой. Время от
времени слышался тяжкий вздох или звон кандалов. Так томительно тянулся час
за часом. Мой напарник спал непробудным сном, наконец забылся и я.
были различного рода: каменоломня, земляные работы, откачка воды в доках,
погрузка и разгрузка кораблей, переноска амуниции и прочее. Гаспаро и я в
числе двухсот других каторжников работали в каменоломне неподалеку от порта.
День за днем, неделя за неделей, с семи утра до семи вечера звенели от наших
ударов каменные глыбы. При каждом ударе наши цепи звенели и подпрыгивали на
камнях. А этот невыносимый климат! Страшные грозы и тропический зной сменяли
друг друга все лето и осень. Нередко после изнурительного многочасового
труда под палящим солнцем я возвращался в тюрьму на свои нары промокший до
нитки. Медленно шли на убыль последние дни этой ужасной весны, потом
началось еще более ужасное лето, а там подошла и осень.
фальшивомонетчиком, поджигателем. При последнем побеге он совершил убийство.
Одному небу известно, насколько мои страдания усугублялись этим
отвратительным обществом, как меня кидало в дрожь от одного его
прикосновения, как мне было дурно, когда я чувствовал его дыхание, лежа
рядом с ним по ночам. Я старался скрывать мое отвращение, но тщетно. Он знал
о нем так же, как и я, и вымещал на мне злобу всеми способами, какие только
могла измыслить мстительная натура. В том, что он меня тиранил, не было
ничего удивительного, ибо он обладал огромной физической силой и среди
каторжников считался признанным деспотом. Но простое тиранство было,
пожалуй, наименьшим злом из всего, что мне приходилось переносить. Я был
хорошо воспитан - он умышленно и постоянно оскорблял мое чувство приличия. Я
был непривычен к физическому труду - он взваливал на меня большую часть
назначаемой нам работы. Когда я падал с ног и хотел отдохнуть - он настаивал
на ходьбе. Когда мои ноги сводило судорогой и их нужно было размять - он
ложился и отказывался двинуться с места. Он с наслаждением распевал
богохульные песни и рассказывал омерзительные истории о том, что он придумал
в одиночном заключении и что замышлял предпринять на воле. Он даже норовил
так перекрутить цепь, чтобы она при каждом шаге натирала мне ноги. Мне в то
время было всего двадцать два года, и я с детских лет не отличался крепким
здоровьем. Отомстить ему или бороться с ним было невозможно. Пожаловаться
надзирателю - значило бы только вызвать моего мучителя на еще большую
жестокость.
мне передохнуть, когда подошло время. Он воздерживался от гнусных песен,
которых я не выносил, и подолгу о чем-то задумывался. На следующее утро, как
только мы принялись за работу, он придвинулся ко мне так, чтобы можно было
переговариваться шепотом.
не мог говорить.
осматривать доки, тюрьмы, каменоломни. В честь его будут палить пушки с
фортов и кораблей, и если сбегут два каторжника, то никто в Тулоне не
обратит внимания - одним залпом больше или меньше. Понятно?
Чертова обедня! Взять да перебить друг другу цепи киркой, когда стража на
тебя не смотрит и когда гремят салюты! Ну, как, рискнешь?
что моя рука как будто запачкалась кровью от этого прикосновения. По
свирепому огоньку в его глазах я понял, что он правильно истолковал мой
нерешительный жест.
проверки на тюремный двор. Перед выходом на работу нам поднесли двойную
порцию вина. В час дня мы услышали далекие раскаты салюта с военных кораблей
в гавани. 3вук этот пронзил меня точно гальванический ток. Один за другим
подхватывали салют н форты. Вот его повторили канонерки, стоявшие у самого
берега. Выстрел за выстрелом раздавался с батарей по обе стороны порта, так
что все вокруг заволокло пороховым дымом.
казармы, находившиеся за тюрьмой, - бей по первому звену моей цепи - у самой
щиколотки!
Гаспаро, это ты должен сначала разбить мою цепь.
тысячекратное эхо, вновь и вновь отражаемое окрестными скалами. Как только
грохот докатился до нас, я увидел, что Гаспаро размахнулся, и почувствовал,
что с моей ноги спала цепь. Не успело эхо выстрела из первой пушки замереть
вдали, как выпалила вторая. Теперь настал черед Гаспаро. Я размахнулся, но
не так ловко, как он, и мне пришлось ударить дважды, прежде чем неподатливое
Каменистый Артем
Контровский Владимир
Афанасьев Роман
Самойлова Елена
Семенова Мария
Куликов Роман