затянувшаяся довольно надолго, проходила в полном молчании, и его нарушали
только сдавленные крики несчастной женщины, когда карлик неожиданным прыжком
заставлял ее в ужасе откидываться на спинку стула.
Квилп снова сложил руки на груди и устремил на жену еще более свирепый
взгляд, а она, все так же потупившись, смотрела себе под ноги.
ведьмы, я вас укушу.
рычанием, мистер Квилп приказал жене убрать со стола и принести ему рому.
Когда же этот напиток был поставлен перед ним в объемистой фляге, вероятно
извлеченной в свое время из недр какого-нибудь корабельного рундука, он
потребовал холодной воды и коробку сигар, незамедлительно получил все это и,
усевшись в кресло, откинулся своей огромной головой на его спинку, а ноги
задрал на стол.
и я, вероятно, буду дымить всю ночь. Но вы извольте оставаться на своем
месте, так как ваши услуги могут потребоваться.
повелитель закурил первую сигару и приготовил себе первый стакан грога.
Солнце зашло, на небе выглянули звезды; Тауэр сменил свой обычный цвет на
серый, из серого стал черным; в комнате совсем стемнело; кончик сигары
зардел угольком, а мистер Квилп все курил, все потягивал грог, не меняя
позы, устремив отсутствующий взгляд в окно и показывая зубы в собачьем
оскале, переходившем в ликующую улыбку всякий раз, как миссис Квилп,
изнемогая от усталости, начинала ерзать на стуле.
ГЛАВА V
всю ночь - неизвестно, во всяком случае сигары у него не потухали, и он
прикуривал их одна о другую, обходясь без свечки. Даже башенные куранты,
отбивавшие час за часом, не вызывали в нем сонливости, а наоборот -
побуждали к бодрствованию, о чем можно было судить хотя бы по тому, что,
прислушиваясь к их бою, отмечавшему течение ночи, он негромко хихикал и
поводил плечами, точно потешаясь над чем-то, правда, украдкой, но зато уж от
всей души.
бессонной ночью, продрогшая от утреннего холода, по-прежнему сидела на стуле
и лишь время от времени поднимала глаза на своего повелителя, без слов моля
о сострадании и милосердии и осторожным покашливанием напоминая ему, что она
все еще не прощена и что наложенная на нее эпитимия слишком уж сурова. Но
карлик как ни в чем не бывало курил сигару за сигарой, потягивал грог и лишь
тогда удостоил свою благоверную словом и взглядом, когда солнце взошло и
город возвестил о начале дня уличной суетой и шумом. Впрочем, Квилп
соизволил сделать это только потому, что услышал, как в дверь нетерпеливо
постучали чьи-то костлявые пальцы.
оглядываясь на жену. - Ночь-то миновала! Радость моя, миссис Квилп, откройте
дверь!
наткнуться здесь на зятя и явилась облегчить душу откровенными излияниями по
поводу его нрава и поведения. Убедившись, что он здесь и что супружеская
чета не покидала комнаты со вчерашнего вечера, старушка остановилась в
полном замешательстве.
Угадав мысли своей тещи, он так и взыграл от радости и, с торжествующим
видом выпучив на нее глаза, отчего физиономия у него стала еще страшнее,
пожелал ей доброго утра.
Квилп улыбнулся и в то же время устрашающе насупил брови. - Кто посмеет
сказать, что муж и жена могут соскучиться, оставшись с глазу на глаз! Ха-ха!
Время пробежало совершенно незаметно.
- Не надо бранить дочку! Она ведь замужняя женщина. Правда, я не спал всю
ночь по ее милости, но нежные заботы о зяте не должны ссорить вас с дочерью.
Ах, добрая душа! Пью ваше здоровье!
беспокойным движениям ее рук, сильное желание погрозить зятю кулаком. -
Премного вам благодарна!
самого утра быть на пристани. И чем раньше я там буду, тем лучше, так что
поторапливайтесь.
уселась на стул возле двери и скрестила руки на груди, выражая этим твердое
решение пребывать в полном бездействии. Но несколько слов, шепотом сказанных
дочерью, а также участливый вопрос зятя, не дурно ли ей, сопровождавшийся
намеком на изобилие холодной воды рядом в комнате, образумили старушку, и
она с мрачным усердием принялась выполнять полученное приказание.
отогнув воротник сюртука, начал вытирать физиономию мокрым полотенцем далеко
не первой свежести, после чего цвет лица у него стал еще более тусклым.
Впрочем, настороженность и любопытство не изменяли ему даже во время этой
короткой процедуры: он то и дело отрывался от своего занятия и, бросая через
плечо пронзительные, хитрые взгляды, прислушивался, не говорят ли о нем за
дверью. - Ага, - сказал он в одну из таких пауз. - Я думал: вытираю уши
полотенцем, вот и ослышался. Ан нет! Значит, я мерзкий горбун и чудовище,
миссис Джинивин? Так, так, так!
заиграла на его физиономии. Потом он встряхнулся всем телом, тоже
по-собачьи, и присоединился к дамам.
Джинивин, случившаяся как раз за спиной у своего деспотического зятя, не
устояла перед соблазном и погрозила ему кулаком, сопроводив это минутное
движение угрожающей миной; и тут взгляды их встретились: из зеркала на нее
глядела перекошенная чудовищной гримасой физиономия с высунутым языком. Еще
секунда, и карлик как ни в чем не бывало повернулся на каблуках и спросил
ласковым голосом: - Ну, как вы себя чувствуете, милая моя старушка? Случай
этот, сам по себе пустяковый и нелепый, выказал его таким злобным, коварным
бесом, что миссис Джинивин с перепугу онемела, приняла руку, поданную ей с
величайшей галантностью, и позволила подвести себя к столу. 3а завтраком
страх обеих женщин перед Квилпом не ослабел ни на йоту, ибо он пожирал
крутые яйца со скорлупой, проглатывал целиком огромных креветок, с
необычайной жадностью жевал сразу табак и кресс-салат, не морщась хлебал
кипящий чай, сгибал зубами вилку и ложку - короче говоря, вытворял нечто
такое несуразное и страшное, что обе женщины были сами не свои от ужаса и
начали сомневаться в его принадлежности к роду человеческому. Проделав эти и
многие другие подобные же штуки, входившие в его воспитательную систему,
мистер Квилп оставил жену и тещу совершенно притихшими, укрощенными и
отправился к набережной, где нанял лодку до пристани, носившей его имя.
противоположному берегу, был час прилива. Множество барж лениво ползли вверх
по реке - которая боком, которая носом вперед, которая кормой, как придется,
- и настойчиво, упрямо, все вперемешку лезли на большие суда, перерезали
путь пароходам, забирались всюду, где им совершенно нечего было делать и,
потрескивая, точно грецкие орехи, от ударов и справа и слева, шлепали по
воде длинными кормовыми веслами - ни дать ни взять огромные неуклюжие рыбины
при последнем издыхании. На некоторых судах, стоявших на якоре, команда
укладывала в бунты канаты, сушила паруса, принимала новый груз или сгружала
доставленный. На других же не было и признаков жизни, если не считать
двух-трех матросов да собаки, которая то с лаем носилась по палубе, то вдруг
начинала карабкаться вверх по борту и заливаться еще пуще, глядя на
открывавшийся перед ней вид. Большой пароход медленно прокладывал себе путь
сквозь лес мачт и тяжело, словно в одышке, рассекал воду короткими
нетерпеливыми ударами своих тяжелых лопастей, возвышаясь эдаким левиафаном
над мелкой плотичкой Темзы. По правую и по левую руку чернели длинные
вереницы угольщиков; шхуны не спеша пробирались между ними к выходу из
гавани, сверкая парусами на солнце, и поскрипыванье их снастей отдавалось на
воде стократным эхом. Река со всем, что она несла на себе, была в
непрерывном движении - играла, плясала, искрилась; а древний сумрачный
Тауэр, окруженный строениями и церковными шпилями, там и сям взлетавшими
ввысь, холодно посматривал с берега на свою соседку, презирая ее за
беспокойный, суетливый нрав.
потому, что оно избавляло его от необходимости таскаться с дождевым зонтом,
сошел на берег возле своей пристани и зашагал к ней по узкой тропинке,
изобилующей в равной степени и водой и тиной, - вероятно, в угоду тем
земноводным существам, что мерили ее изо дня в день. Прибыв к месту своего
назначения, он прежде всего увидел пару ног в далекой от совершенства обуви,