Чтение 9–й страницы книги ~Ожерелье королевы~

слез, она заставила меня спуститься к двери на улицу, а от двери
толкнула к первому встречному с добрым лицом и приказала выпалить эту
фразу, если я не хочу, чтобы она избила меня до смерти.

- Что же это за фраза? - спросила старшая дама.

- Вот эта фраза, - отвечала Жанна:

- "Сударь, сжальтесь над маленькой сироткой, по прямой линии потомком
Генриха Валуа".

- Фу, какая гадость! - с жестом отвращения воскликнула старшая
посетительница.

- Какое же впечатление производила эта фраза на тех, к кому вы с ней
обращались? - спросила младшая.

- О, Господи! Именно такое, на какое и рассчитывала моя мать,
сударыня: я приносила домой немного денег, а отец мог на несколько дней
отдалить ужасное будущее, которое ему грозило, - больницу.

Черты старшей женщины исказились, на глазах младшей показались слезы.

- В конце концов, сударыни, хотя это отвратительное ремесло и дало
некоторое облегчение отцу, я взбунтовалась. Однажды, вместо того, чтобы
бежать за прохожими и преследовать их этой привычной фразой, я села на
каменную тумбу и так просидела часть дня, подавленная горем. Вечером я
вернулась домой с пустыми руками. Мать избила меня так, что на следующий
день я заболела. Отец, лишенный всякой помощи, вынужден был уехать в
больницу, там он и умер.

- Какая ужасная история! - прошептали обе дамы.

- Но что же вы делали, когда умер ваш отец? - спросила младшая
посетительница.

- Господь сжалился надо мной. Через месяц после смерти моего
несчастного отца мать сбежала с солдатом, своим любовником, а нас с
братом бросила.

- И вы остались сиротами?

- Сударыня! В противоположность другим детям мы не были сиротами - у
нас была мать. Нас приютила общественная благотворительность. Но так как
для нас просить милостыню было тяжело, то мы просили ее только на самое
необходимое. Бог повелел своим созданиям стремиться жить.

- Увы!

- Что еще сказать вам, сударыни? Однажды я имела счастье встретить
карету, которая медленно поднималась к Сен-Марсельскому предместью; на
запятках стояли четверо лакеев; в карете сидела красивая и еще молодая
женщина; я протянула руку; она стала меня расспрашивать; мой ответ и мое
имя сначала поразили ее, потом вызвали недоверие. Я дала ей адрес приюта
и все необходимые сведения. Уже на следующий день она знала, что я не
лгала; она взяла нас - и брата, и меня: брата отдала в армию, а меня - в
швейную мастерскую. Таким образом, мы оба были спасены от голода.

- Эта дама была госпожа де Буланвилье?

- Она самая.

- Она, кажется, умерла?

- Да, и ее смерть столкнула меня в бездну.

- Но ведь ее муж еще жив, и он богат!

- Никому иному, как ее мужу, сударыня, я обязана всеми страданиями
юной девушки, так же, как матери обязана всеми несчастьями ребенка. Я
выросла, и, быть может, похорошела, он это заметил; он хотел взять
определенную плату за свои благодеяния - я отказалась. Тем временем
госпожа де Буланвилье умерла, а я, я, которая вышла замуж за храброго и
преданного военного, господина де ла Мотта, оказалась в разлуке с мужем
и после ее смерти стала еще более одинока, чем после смерти отца.

Такова моя история, сударыни. Я сократила ее: страдания всегда
длительны, и от рассказа о них надо избавлять людей счастливых, даже
если это благодетели, какими представляетесь мне вы, сударыни.

Продолжительное молчание наступило вслед за последним периодом
истории г-жи де ла Мотт.

Нарушила его старшая дама.

- А что делает ваш муж? - спросила она.

- Мой муж в гарнизоне Бар-сюр-Об, он служит в жандармерии и так же,
как и я, ожидает лучших времен.

- Но вы ведь ходатайствовали при дворе?

- Разумеется!

- Имя Валуа, подтвержденное документально, должно было вызвать
симпатии?

- Я не знаю, сударыня, какие чувства могло вызвать мое имя, ибо ни на
одно из моих прошений я не получила ответа.

- Но вы видели министров, короля, королеву?

- Я не видела никого. Все мои попытки были тщетны, - отвечала г-жа де
ла Мотт.

- Но не можете же вы просить милостыню!

- Нет, я отвыкла от этого. Но...

- Но что?

- Но я могу умереть с голоду, как умер мой отец.

- У вас нет детей?

- Нет, сударыня.

- А можете ли вы, - я весьма сожалею, что вынуждена настаивать на
этом, - предъявить документальные доказательства вашего происхождения?

Жанна встала, порылась в ящике стола, вытащила оттуда бумаги и
протянула их даме.

Но так как Жанна решила воспользоваться удобным случаем, когда эта
дама, желая изучить документы, подойдет к свету и откроет лицо, она,
предвосхитив это, заботливо подкрутила фитиль лампы, чтобы усилить
освещение.

Дама из благотворительного общества, словно свет резал ей глаза,
повернулась спиной к лампе, а тем самым и к г-же де ла Мотт.

Она внимательно прочитала и сверила документы один за другим.

- Вы правы, - сказала дама из благотворительного общества, - все
бумаги в образцовом порядке, и я советую вам непременно представить их
кому следует.

- А как по-вашему, сударыня, что я могу получить?

- Ну, вы вне всякого сомнения получите пенсион, а господин де ла Мотт
- продвижение по службе, если только этот дворянин достоин того сам по
себе.

- Мой муж - образец чести, сударыня, и он никогда не пренебрегал
своими обязанностями на военной службе.

- Этого достаточно, сударыня, - сказала дама из благотворительного
общества, опуская капюшон на лицо.

Госпожа де ла Мотт с тревогой следила за каждым ее движением.

Она увидела, как та, порывшись в карманах, вытащила оттуда небольшой
сверток в один дюйм диаметром и в три-четыре дюйма длиной.

Дама из благотворительного общества положила этот сверток на
шифоньерку.

- Бюро благотворительного общества уполномочило меня, сударыня,
предложить вам эту небольшую помощь в ожидании большей, - сказала она.

Госпожа де ла Мотт бросила на сверток быстрый взгляд.

Посетительницы поднялись с мест и направились к двери.

- До свидания, до свидания, графиня! - вскричали обе незнакомки,
устремляясь к выходу.

- Где могу я иметь честь поблагодарить вас, сударыни? - спросила
Жанна де Валуа.

- Мы дадим вам знать об этом, - сказала старшая дама, спускаясь так
быстро, как только могла.

Шум их шагов затерялся в глубине нижних этажей.

Госпожа де Валуа вернулась к себе, сгорая от нетерпения узнать, что в
свертке. Но, проходя первую комнату, она споткнулась о какой-то предмет,
который скатился с циновки, служившей для законопачивания щели между
дверью и полом.

Графиня де ла Мотт наклонилась, подняла этот предмет и подбежала к
лампе.

Это была круглая, плоская, инкрустированная золотом коробочка.

В коробочке лежало несколько душистых шоколадных пастилок, но хотя
она была совсем плоская, было заметно, что у коробочки двойное дно, и
графиня некоторое время пыталась найти потайную пружинку.

В конце концов она нашла эту пружинку и нажала ее.

Тотчас же взгляду ее представился портрет строгой женщины, поражавшей
своей мужественной красотой и величественной властностью.

Немецкая прическа и великолепная цепь, похожая на орденскую,
придавали лицу на портрете что-то на редкость необычное.

На дне коробочки помещался шифр, состоящий из букв "М" и "Т",
переплетенных внутри лаврового венка.

Благодаря сходству портрета со старшей дамой, своей благодетельницей,
г-жа де ла Мотт предположила, что это ее мать или бабушка, и, нужно
отдать ей справедливость, первым ее порывом было выбежать на лестницу и
окликнуть этих дам.

Но дверь была уже закрыта.

Она бросилась к окну, чтобы позвать их - но было уже слишком поздно.

Единственно, что она увидела в конце улицы Сен-Клод, выходящей на
улицу Сен-Луи, был мчащийся кабриолет.

Потеряв надежду позвать дам-патронесс, графиня снова принялась
разглядывать коробочку, обещая себе отослать ее в Версаль; затем
схватила сверток, оставленный ими на шифоньерке.

- Луидоры!

Двойные луидоры! - вскричала графиня. - Пятьдесят двойных луидоров!
Две тысячи четыреста ливров!

Алчная радость отразилась в ее глазах в то время, как Клотильда, вне
себя от изумления, стояла, сложив руки и разиня рот.

- Сто луидоров! - повторила г-жа де ла Мотт. - Значит, эти дамы так