произнес он. - У тебя умное личико, в глазах видна смекалка, и ты не из
пугливых. Но предупреждаю, Мэри Йеллан, я вышибу из тебя мозги, если
вздумаешь дурачить меня. А теперь ступай наверх и сиди там так, чтобы я
сегодня больше о тебе не слышал.
полотенцем. Неприкрытое презрение в глазах девушки, видимо, взбесило его;
хорошее настроение улетучилось, и в припадке раздражения он швырнул стакан,
разбив его вдребезги.
заорал он. - Может быть, ноябрьский воздух остудит его багровую харю.
Осточертели мне его дерьмовые штучки.
дурачка на спину, они стали сдирать с него куртку и штаны. А тот, ничего не
понимая, беспомощно отбивался, блея, словно барашек.
ступеням, она заткнула уши, но неистовый хохот и дикое пение продолжали
преследовать ее и в коридоре, и в комнате. Подступила дурнота, и, обхватив
руками голову, Мэри рухнула на постель.
фонаря падал в окно. Девушка поднялась, чтобы опустить штору, и выглянула во
двор. Взгляд ее выхватил из темноты дрожащую обнаженную фигуру. Визжа и
прихрамывая, человек большими скачками, как заяц, прыгал по двору, спасаясь
от преследователей, устроивших на него охоту, и первым среди них был Джосс
Мерлин, который щелкал кнутом над его головой.
забравшись в постель, накрылась одеялом с головой и заткнула уши пальцами.
Ей хотелось лишь одного - избавиться от этого кошмара, не слышать диких
криков и воплей. Она зажмурилась и уткнулась лицом в подушку, но перед
глазами неотступно стояло багровое, прыщавое лицо несчастного идиота,
обращенное к своим мучителям. Потом до нее донесся приглушенный крик: это,
споткнувшись, он свалился в канаву.
Мысли путались. В голове теснились события минувшего дня, мелькали
незнакомые лица. Ей вдруг почудилось, что она бредет по болоту к Килмару,
заслоняющему своей громадой соседние холмы. Из окна в комнату проникла узкая
полоска лунного света, слышался шелест шторы. Голоса внизу смолкли; где-то
вдали по дороге проскакала лошадь, проскрипели колеса, затем все стихло. Она
забылась беспокойным сном, но внезапно проснулась от какого-то внутреннего
толчка. Рывком приподнявшись, Мэри села на постели. Луна светила прямо в
лицо. Она прислушалась - ни звука, только громко стучало сердце. Однако
через мгновение до нее явственно донесся шум снизу, по каменным плитам
коридора первого этажа тащили какие-то тяжелые вещи, то и дело задевающие за
стены.
пять повозок. Три из них были крытыми, а две открытыми крестьянскими
телегами; еще один крытый фургон стоял у самого крыльца. От лошадей валил
пар.
из Лонстона прямо под окном Мэри разговаривал с перекупщиком лошадей.
Протрезвевший моряк из Падстоу поглаживал лошадиную морду. Мучивший
несчастного идиота разносчик, забравшись на телегу, стаскивал с нее что-то.
Были и незнакомцы, которых Мэри до сих пор не видела. Яркий свет луны хорошо
освещал лица, и это их явно тревожило. Один, показав наверх, покачал
головой, другой, по всей видимости распоряжавшийся здесь, махнул рукой,
приказывая поторапливаться. Трое сразу же направились к крыльцу и вошли в
трактир. Между тем люди продолжали снимать тюки и с шумом волокли их по
коридору, явно к той самой комнате с заколоченными досками окнами и закрытой
на засов дверью.
разгружали и складывали в той комнате. Судя по взмыленным лошадям, возчики
прибыли издалека, возможно, с побережья, и как только повозки будут
разгружены, они уедут, растворившись в ночи так же быстро и тихо, как
появились. Работали споро, не теряя времени. С одной из повозок поклажу в
трактир заносить не стали, а переложили на открытую телегу, подъехавшую к
колодцу. Тюки различались по размеру: большие, маленькие, некоторые -
длинные, завернутые в солому или бумагу. Как только телегу нагрузили,
незнакомый Мэри возчик взобрался на нее и уехал.
перекладывали на телеги, которые сразу уезжали, либо заносили в дом. Все это
совершалось молча. Те самые люди, которые пили и горланили песни в баре,
теперь, поглощенные делом, были вполне трезвы и спокойны. Даже лошади,
казалось, понимали, что надо вести себя смирно, и стояли, не шевелясь и не
издавая ни звука.
стояли без курток, в одних рубахах с закатанными до локтей рукавами.
стали забираться на телеги. Те, кто пришел в трактир пешком, сели вместе с
остальными, чтобы скорее добраться до дому. Никто не уезжал с пустыми
руками: одни забирали ящики, другие - свертки. Сапожник из Лонстона не
только нагрузил своего пони туго набитыми вьюками, но и спрятал что-то под
одеждой и выглядел теперь в два раза толще.
словно похоронная процессия, отъехали от "Ямайки". Оказавшись на дороге,
одни поворачивали на север, другие на юг. Вскоре все они скрылись из виду, и
во дворе остались трое - неизвестный Мэри человек, разносчик и сам хозяин
трактира.
коридору к бару, шаги их затихли, хлопнула дверь.
этот звук усилился, и, пробив трижды, часы вновь захрипели, как хрипит
больной в предсмертной агонии, давясь и судорожно хватая ртом воздух.
стало холодно, и она потянулась за шалью.
нервы напряжены до предела. И хотя ее неприязнь к дяде и страх перед ним
нисколько не уменьшились, любопытство взяло верх. Она начала понимать,
какими делами он занимался. Этой ночью она стала невольным свидетелем
перевозки крупной партии контрабанды. Без всякого сомнения, "Ямайка" была
идеально расположена для таких целей. И купил ее дядя единственно по этой
причине. Все разговоры о желании вернуться в места, где прошло его детство,
велись, конечно, только для отвода глаз. Трактир стоял у дороги, проходившей
с севера на юг. Ясно, что любому, склонному к тому человеку, нетрудно
собрать шайку для перевозки товаров с побережья до реки Теймар, используя
трактир в качестве перевалочного пункта и склада товаров.
Падстоу, сапожник из Лонстона, цыгане, бродяги, гнусный маленький разносчик.
наделенная огромной энергией и недюжинной силой, наводящей страх на
компаньонов, достанет ли ему хитроумия и ловкости, чтобы возглавлять такое
дело? Неужели он сам заранее составил план перевозки товара и всю неделю
занимался подготовкой сегодняшней операции?
отвращение к трактирщику усилилось, она вынуждена была признать за ним
способность верховодить людьми.
исполнителей - пусть с грубыми манерами и дикой внешностью. Иначе не
удалось бы так долго обходить закон. Мировой судья, которому наверняка
кое-что известно о контрабанде, бесспорно, давно держал под подозрением
постоялый двор, если только сам не был участником банды.
она тотчас покинула бы трактир, добралась до ближайшего города и донесла бы
на Джосса Мерлина. Он тут же очутился бы в тюрьме, и все остальные негодяи
вместе с ним. С беззаконием было бы покончено. Но она не могла не думать о
тете Пейшнс, чья собачья преданность мужу крайне осложняла дело и мешала
Мэри действовать.
"Ямайка" стал гнездом воров и браконьеров, которые во главе с дядей
занимались весьма прибыльной контрабандой между морским побережьем и
Девоном. Это ясно. Но не крылось ли за этим нечто большее, о чем ей было
пока неведомо? Она вспомнила ужас в глазах тети Пейшнс и слова, тихо
произнесенные ею в тот первый день, когда ранние сумерки уже сгустились на
кухне: "В ``Ямайке'' творятся такие дела, о которых я и обмолвиться не смею.
Скверные дела - страшный грех. Себе самой страшно в этом признаться, не то
что тебе рассказывать..." Мэри хорошо помнила, как тогда тетя, испуганная и
бледная, еле волоча ноги, как старое больное существо, тяжело поднялась по
лестнице в свою комнату.
почему она приводила в ужас тетушку Пейшнс? Судить об этом Мэри не могла. Ей
нужен был совет, а спросить его было не у кого. Она оказалась в мрачном и
злобном окружении, с призрачной надеждой изменить положение к лучшему. Будь
Мэри мужчиной, она сошла бы вниз и выложила всю правду в глаза Мерлину и его
дружкам. Сразилась бы с ними, а если бы повезло, то пролила бы их кровь. А
потом забрала бы тетю, вскочила в седло и - прочь отсюда, на юг, к родным
берегам Хелфорда. Завела бы скромную ферму где-нибудь близ Мовгана или
Гвика, а тетушка занималась бы там домашним хозяйством.
проявить мужество, чтобы найти выход.
накинув на плечи платок. И нет у нее никакого оружия, кроме собственного
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Буркатовский Сергей
Майер Стефани
Кервуд Оливер Дж.
Шилова Юлия