наружу.
О "происшествии" я не помнила ничего, кроме того, как вцепилась в руль,
когда нас начало заносить, и как все загрохотало. Каким образом я
выбралась из кабины, осталось для меня загадкой.
У моего спутника, Венсана, был порезан лоб, у меня болел палец, наша
одежда была перепачкана землей - вот и все последствия моего подвига. Мне
даже удалось отыскать туфли - одну под рулем, другую на дороге, - а он
подобрал в канаве оставшееся целехоньким ружье.
До наступления ночи мы прятались в винограднике на случай, если
пожалуют любопытные, - и по дороге в самом деле проехал кто-то на
скрипучем велосипеде, но велосипедист оказался то ли нелюбопытен, то ли
близорук - во всяком случае, он проследовал мимо не останавливаясь.
Когда взошла полная луна, мы с предосторожностями забрались внутрь
фургона, предварительно покачав его общими усилиями, чтобы убедиться в его
устойчивости. Внутри все крепилось к полу, так что повреждений мы почти не
обнаружили, но вот стоять на наклонном полу было трудно.
Уложив на место матрасы, Венсан сел. Я села напротив. Злость у него
давно прошла, но мне он не хотел этого показывать. Сварливым тоном он
буркнул:
- Завтра найдем кого-нибудь в помощь, чтобы поставить эту колымагу на
колеса.
Я не проронила ни слова с тех пор, как он меня поймал, но сейчас тоже
испытывала потребность говорить, чтобы не так остро ощущать свое бессилие.
Но я не знала, о чем говорить, и не хотела, чтобы он меня оборвал. В конце
концов мне в голову не пришло ничего, кроме: "С волосами вы мне нравитесь
больше". Против всякого ожидания он рассмеялся - коротко, но довольно. Он
объяснил мне, что в крепости, при пособничестве заключенного-парикмахера,
он носил свою поддельную лысину целых два месяца, чтобы после бегства
вернее ввести в заблуждение своих преследователей. Я поинтересовалась,
каким образом ему удалось осуществить побег, но он нахмурился и ответил:
- Вам не следует этого знать, Эмма. Это еще может пригодиться кое-кому
из моих товарищей по несчастью.
Я порылась в ящиках в поисках еды и нашла кусок хлеба, сыр и шоколад.
Пока мы перекусывали, я спросила разрешения задать ему личный и, возможно,
нескромный вопрос.
- Попробуйте, а там увидим.
Так вот, утром он сказал, что у него не было женщины шесть лет. Но
прежде, когда он был на свободе, была ли в его жизни женщина?
Он поднялся попить воды из крана в нижней части бачка и вцепился в
раковину, чтобы удержать равновесие, и я подумала, что он не захочет
отвечать. Но, усаживаясь на место в проникавшем через открытую дверь
молочном свете, он устремил взгляд вдаль и, сбросив маску, проникновенным
голосом, в котором звучала ностальгия, поведал мне о сокровенном.
ЭММА (4)
"Женщиной, которую я любил больше всего на свете, настоящей, первой, -
говорил этот молодой человек с верным сердцем, - была моя бабушка.
Маленькая, подвижная, с неукротимо горящими глазами, она была бедна,
как весь итальянский Юг, и всегда ходила только в черном, потому что до
конца жизни носила траур по моему дедушке. Ни зимой, ни летом она не
выходила на улицу без зонта - разумеется, черного - с наконечником из
эбенового дерева, инкрустированным перламутром.
Это она, когда я учился читать и писать, по вечерам поджидала меня у
выхода из коммунальной школы квартала Майской Красавицы в Марселе,
неподалеку от Национального бульвара, где я появился на свет.
Поначалу не проходило и дня, чтобы в толчее по окончании уроков ученики
постарше не окружили меня на тротуаре, норовя порвать книжку и надавать по
шее, но я успел закалиться и встречал их кулаками, не обращая внимания на
поношения вроде:
- Макаронник! Дерьмохлеб! Катись в свою страну, грязный итальяшка!
Рано или поздно наступал миг, когда мне, схваченному множеством рук,
предстояло пасть под натиском численно превосходящего противника, но
именно этот миг всегда выбирала, к моему восторгу, бабушка, чтобы,
возникнув в лучах солнца подобно ангелу смерти, пересечь улицу с
блестящими от предвкушения справедливого возмездия глазами. Злодеев она
обращала в бегство мгновенно ударами зонта по ногам, подгоняя самых
нерасторопных, парализованных ужасом, криками:
- Фашистское отродье! В следующий раз я разобью тебе башку, так что
даже мамаша твоих мозгов не соберет!
Потом она брала меня за руку и уводила, вызывающе меряя взглядом
случавшихся поблизости женщин, которые почитали за благо не ввязываться, и
приговаривая:
- Нет, ну надо же!
И мы вдвоем спускались по залитой солнцем улице гордым шагом уроженцев
Сан-Аполлинаре, провинция Фрозиноне. Я гордился своей бабушкой и ее
зонтом, и можете мне поверить: еще до наступления ноября меня стали
уважать"
ЭММА (5)
Беглец умолк, упершись локтями в колени, взгляд его погрузился в даль
воспоминаний, и я не осмеливалась нарушить тишину. Я боялась выдать свое
волнение.
В лунном свете я видела его почти как средь бела дня. Прошлой ночью я
дала ему лет тридцать, но он наверняка был моложе Мне понравились его
руки, голос и даже - к чему теперь скрывать? - тот краткий миг моей жизни,
когда мы были рядом в свалившемся в канаву фургоне, настолько далеко от
моего дома, как если бы все это происходило на другой планете.
Я склонилась вперед и доверчиво прошептала:
- Тот, кто так почитает свою бабушку, не может быть насильником и
убийцей.
Помрачнев, он опустил голову и ничего не ответил.
Потом он долго стоял у открытой двери фургона, вглядываясь в ночь.
Подобрал веревку, которую смастерил, и извинился передо мной дескать, ему
надо поспать, и он вынужден меня привязать. Я ответила, что все понимаю.
Вытянувшись на спине, я дала привязать себя за запястья и лодыжки. Он
закрыл дверь фургона, и я услышала, как он укладывается на соседний
матрас. Наконец, в темноте, он сказал мне - о, как я ждала, что он это
скажет:
- Меня осудили несправедливо.
Только впоследствии я узнала, как он был поражен, проснувшись на
рассвете и увидев, что моя лежанка пуста, а куски самодельной веревки
валяются на полу. Он вскочил так порывисто, что, потеряв равновесие,
скатился в самый низ накренившегося фургона. "Предательница!" - думал он,
уверенный, что я побежала на него доносить.
Он выскочил наружу, обежал фургон и остановился как вкопанный. У
передка фургона стояла я в своем замызганном подвенечном платье, а рядом
усатый фермер, который держал за поводья рослую тягловую лошадь.
Я сказала крестьянину:
- Вот и мой муж. У нас свадебное путешествие.
С тех пор как я отыскала этого чудака на его дворе, он не проронил ни
слова. Выслушал меня, с гадливым бурчанием покачал головой и отправился
запрягать лошадь. В штанах из грубого вельвета, стянутых на талии широким
фланелевым поясом, в рубахе без воротника, с засученными рукавами, он
источал волны неприязни - казалось, был зол на весь мир.
Он оглядел Венсана с ног до головы, как глядят на никуда не годное,
мешающее проходу дерево, и издал такое же бурчание, каким удостоил перед
этим меня. После чего подошел к фургону и бросил на него взгляд
исподлобья. Я робко спросила:
- Как вы думаете, его можно будет починить?
Ответа я жду до сих пор.
Лошадь понуро дотащила фургон до фермы. Венсан помог крестьянину
орудовать лебедкой, и вдвоем они поставили фургон на колодки. Потом
демонтировали ось. Я сидела поодаль на каменной скамье и смотрела на них.
Солнце взобралось уже высоко и палило нещадно, когда на пороге дома
появилась девица примерно моих лет, с еще более длинными и густыми, чем у
меня, черными волосами, с голыми ногами, в бесстыдно и вызывающе
расстегнутом домашнем халатике, под которым явно ничего больше не было.
Видно, она только что поднялась с постели. Поначалу я приняла ее за дочку
фермера. Зевнув, она сказала:
- Заходите. Муж вполне справится и сам. К тому же он терпеть не может,
когда кто-нибудь глазеет, как он работает.
Читающий эти строки, несомненно, обратил внимание на слова "бесстыдно и
вызывающе расстегнутый". Начиная с этого момента показания Эммы
существенно расходятся с теми, что она дала жандармам сразу же после
своего приключения, а под конец и вовсе им противоречат. Совершенно
очевидно, что по прошествии лет, убедившись, что признание в
двусмысленности своего поведения ей ничем особенным не грозит, здесь она
демонстрирует куда большую искренность, чем в тогдашнем изложении событий.
(Примечание Мари-Мартины Лепаж, адвоката при Апелляционном суде.)
К полудню угрюмый молчун снял с фургона все погнувшиеся части и теперь
выправлял их тяжкими ударами молота на наковальне установленного во дворе
горна. Одежда Венсана, мое подвенечное платье и белье сушились под солнцем
на веревке в нескольких шагах от него.
Мы с "мужем" по очереди вымылись в гостиной, и молодая фермерша, Элиза,