Чтение 9–й страницы книги ~Танцы втроем~

- А, это... - я небрежно махнул левой рукой. - Пустяки.
"Калашников" прошил бы ее насквозь.

- В вас, впрочем, стреляли не из "Калашникова".

- А из чего, кстати? - Мне действительно было интересно.

- Как я понял из общения со врачом скорой помощи, из "Макарова". Он
у нас спец. Говорит, раз пуля на конце полусферическая и на глазок
имеет калибр миллиметров девять, то "Макаров".

Как я устал от "Макаровых"! Рубину - из "Макарова", сам я всю жизнь
хожу с "Макаровым", и сейчас тоже "Макаров". Впрочем, "Магнум" или
"Беретту" или, упаси Господь, "Смит и Вессон", я бы не пережил.

- Так на что все-таки жалуетесь? Что болит? - Спросил врач, не
дождавшись от меня никакой реакции.

- Бок болит. Правый. Голова. Здесь и здесь. Подташнивает, извините.
И есть очень хочется.

- Да, сотрясение, как я и думал. Вас не знобит?

Я постарался внимательно прислушаться к своему организму.

- Н-нет. Нет, - наконец заключил я.

- Отлично. Сейчас померяем температуру, сделаем вам пару
укольчиков, энцефалограмму, покормим и можете отдыхать дальше. Меня
зовут Владислав Николаевич и в ближайшую неделю мы будем видеться
ежедневно, так что привыкайте.

- Неделю?!

- Ну а что вы хотели? - Строго спросил этот самый Николаевич. -
Вам еще очень и очень повезло. На голове-то у вас, небось, куртки не
было.

После этого он потерял ко мне всякий интерес и занялся Сережей, а
ко мне приблизилась медсестра и, делая вид, что ей совершенно
безразличен такой красивый, молодой и отважный мужик, как я, попросила
перевернуться на спину и подставить ей мой молодой и красивый зад.

***

14 мая, 13.27

Сережа был отправлен на процедуры. Все необходимые процедуры надо
мной были произведены на месте и, строго-настрого запретив мне
вставать, читать, болтать и волноваться, сестра удалилась, пообещав
через полчаса подать мне обед в постель. А что, неплохо. Обед в
постель. Приносит милая девушка. После знакомства с Наташей я снова
стал обращать внимание на женщин. Сравнение, увы, было не в их пользу,
но после того как она чуть было не вышибла мне вчера вечером мозги, я
подумал, не стоит ли пересмотреть свои взгляды. Впрочем, куртку с
кевларовой начинкой подарила она же. Да и зачем ей вообще было в меня
стрелять?

Голова болела и думалось из рук вон плохо. Я решил, что до прихода
сестры лучше немного поспать, но не тут-то было. В палату вошел
невысокий, но толстый призрак, отгородившийся от внешнего мира пышным
импортным букетом бог весть каких цветов.

- Здорово, Володя, - сказал он дружелюбно и я, постепенно признавая
в посетителе Глеба Георгиевича Булавина, ошалело ответил:

- Здравствуйте, товарищ полковник.

- Отставить "товарищ полковник", за глаза ведь кличете меня Глебом
Георгиевичем...

Это я уже слышал. Похоже, я снова у Булавина в фаворе.

- Присесть позволишь? - Спросил он, бережно возлагая на тумбочку
рядом со мной свой заморский букет.

- О чем речь, Глеб Георгиевич? Присаживайтесь, чувствуйте себя как
дома, - сказал я довольно развязно, потому что мне, по большому счету,
было на все наплевать.

- Ну что, Володя? Ты теперь у нас в раненых героях. Пол-управления
к тебе в гости вострится. Ну а мне, старику, от молодежи отставать
как-то неудобно. Хоть в этом ее опередить удалось.

- Спасибо, Глеб Георгиевич.

Да не мути ты уже. Говори, зачем приперся.

Булавин некоторое время помолчал, глядя куда-то в окно, которого я,
лежа на спине, естественно не видел.

- Бухгалтера твоего шлепнули, - наконец сказал он.

Не могу сказать, что меня это сильно огорчало. Его, похоже, тоже.
Но со смертью бухгалтера исчезала возможность прижать хвост Сапегина.
Меня это огорчало. Его - не знаю.

- Как? - Спросил я для приличия, хотя прекрасно понимал, как. Из
"Макарова", разумеется, из того же, из которого первый раз пальнули в
меня.

- Качественно, - заверил Булавин. - Два раза в голову, два раза в
грудь.

- Кто? - Спросил я опять же для приличия, хотя не сомневался в том,
что это была Наташа.

- Кто-кто. Вот ты мне и расскажи - кто. - Сердито сказал Булавин.

- Видите ли, Глеб Георгиевич...

Я вкратце изложил ему события вчерашнего вечера, не умолчав ни о
чем, кроме того, что стреляла Наташа. По этому поводу я, не моргнув
глазом, сообщил, что было очень темно и после первой же пули, которая
досталась мне, потерял сознание. И это была чистейшая правда.

- М-да, Володя... - протянул Булавин. - Нехорошо получается. Он
вроде бы и убийца Рубиной, но его письменных показаний у нас нет, ни
черта у нас нет, сплошная неясность. И связь его с Сапегиным какая-то
невнятная. И контрабанда эта китайская тоже... Но, - вздернул брови
Булавин, - черт с ним, с бухгалтером. Пусть его делом Золотарев
занимается. А вот что мне делать с тобой?

Хорош вопросец. Если бы не боль в правом боку, я бы с удовольствием
пожал плечами.

- В каком смысле, Глеб Георгиевич? - Спросил я в свою очередь.

- В самом что ни на есть прямом. Ты ведь гулял по кабакам как
частное лицо?

- Да, - согласился я, не понимая, к чему он клонит.

- И в больнице ты оказался как частное лицо, Сергей Владимирович, -
Булавин хитро подмигнул. - Сосед у тебя, кстати, интересный, заметил?

- Ничего парень, - согласился я совершенно нейтральным тоном.

- Ну так, пожалуй, и лежи здесь спокойненько, как частное лицо.
Полечишься, поправишься, Золотарев потихоньку закончит дело, ты
вернешься из отпуска и все будет хорошо. Лады?

- Лады, - согласился я. Хотелось бы мне знать, что я принципе мог
сказать Булавину, кроме как "лады". "О'кей" еще мог сказать.

- А вообще ты молодцом. И Наташа твоя молодцом. Какую куртку
пошила! - Восхитился Булавин, вставая. - Не знаешь, сколько стоит,
может, всему Управлению такие заказать?

- Хорошая мысль, Глеб Георгиевич, - опять же согласился я. Общение
с Булавиным всегда представляет собой игру в одни, причем отнюдь не в
его, ворота.

- Ну ладно, Володя, бывай.

- До свидания, Глеб Георгиевич, - с облегчением попрощался я.

***

14 мая, 17.22

Кононов закрыл глаза. Цветные круги как в калейдоскопе. Открыл
глаза. Сережа крутит ручку настройки переносного телевизора. Закрыл
глаза и погрузился в забытье, населенное призраками смоличей, сапегиных
и длинноногими брюнетками, в которых было нетрудно признать Наташу
Воробьеву. Кононову казалось, что в его правый висок вбит стальной
гвоздь, сдвинувший все извилины с их привычных мест. Кто-то распахнул
дверь в палату. Или это только кажется? Кононов продолжал лежать
неподвижно.

- Сергей Владимирович, вам цветы принесли, - Кононов узнал голос
медсестры и поднял тяжелые, словно бы налитые свинцом веки.

Сестра, вертя задом, подошла к кровати Кононова и положила на
тумбочку запаянный в целлофан букет. Небольшой и нездешний. Внутри
целлофана, на распустившихся чашечках каких-то неведомых Кононову
асфоделей покоилась записка. "Цветы из Голландии, адрес такой-то" -
оповещала бирка, налепленная на целлофан.

Кононов приподнялся на подушках. Даже не взглянув на цветы, он
разорвал обертку, достал сложенную вчетверо записку. Ее чтение он начал
с конца. "Любящая тебя Наташа". Это хорошо. Превозмогая
головокружение, Кононов прочел и остальное. Три раза, благо читать было
особо нечего.

"Миленький, я желаю тебе скорейшего выздоровления. Надеюсь, ты
будешь меня охранять во время гастролей в Арабских Эмиратах. Сегодня
меня не пустили, надеюсь увидеть тебя при первой же возможности.
Мысленно с тобой, любящая тебя Наташа."

Гастроли в Арабских эмиратах... мысленно с тобой... Не пустили... И
ни слова о Смоличе. Ни слова о курточке с кевларовой подкладочкой. Ни о
чем!

Кононов отложил записку и попросил медсестру пристроить букет, что
она и сделала.

- Ты, Сергей Владимирович, прямо как новобрачная, весь в цветах, -
рассуждал вслух его новоявленный тезка, указывая на булавинский букет и
подразумевая наташин.

- Твоя правда, - буркнул Кононов.

Но тут же пожалел, что буркнул. Нужно быть полюбезнее, если хочешь,