в ее душе воспоминание о родном доме, и, сразу сжавшись, словно она
нырнула в ледяную воду, Мэри задрожала и поникла головой. Но затем с
некоторым усилием подавила приступ уныния, утешенная близостью Дениса,
снова подняла глаза и увидела на сцене Маджини. На белом экране появилась
наведенная волшебным фонарем из глубины балагана надпись: "Любовь и
верность, или Подруга моряка". На расстроенном пианино кто-то проиграл
первые такты баллады, и Маджини запел. В то время как он пел слащавые
слова баллады, на экране проходили картины, в ярких красках изображавшие
волнующие испытания верной любви. Встреча моряка с дочерью мельника у
плотины, расставание. Потом одинокий, страдающий моряк у себя в каюте,
тяжкие невзгоды в море и не менее тяжкие страдания его возлюбленной дома,
ужасы кораблекрушения, стойкий героизм, спасение - все эти картины
мелькали одна за другой перед затаившими дыхание зрителями, и, наконец, к
облегчению и удовлетворению всего зала, достойная счастья пара встретилась
и соединила руки у той же самой плотины (на экране снова первая картина).
балладу, воспевавшую обольстительные прелести одной дамы, более смуглой и
пылкой, чем ангелоподобная невеста моряка, и страсти более бурные и
опасные. Когда он кончил, на задних скамьях так долго и громко орали,
выражая одобрение, что только через некоторое время удалось расслышать
слова певца: он объявлял, что последним его номером будет "Страна любви",
популярная песня Чиро Пинсути. В противоположность двум первым, это
оказалась простая, мелодичная и трогательная песенка, и, несмотря на то,
что певец никогда не бывал южнее округа Демфри, где подвизался театр
Мак-Инелли, он спел ее хорошо. Когда волна сладких звуков полилась во тьму
балагана, Мэри почувствовала, что ее влечет к Денису порыв трепетной
нежности. Чувство это казалось ей таким возвышенным и прекрасным, что
глаза ее наполнились слезами. Никто никогда еще не относился к ней так,
как Денис. Она его любит. Увлеченная далеко за пределы своего замкнутого и
однообразного существования опьяняющими впечатлениями этого вечера и
колдовством музыки, Мэри готова была, если бы Денис этого потребовал, с
радостью умереть для этого юного бога, чью близость ей было так сладко к
вместе так горько ощущать; сладко - потому, что она обожала его, горько -
потому, что ей предстояло с ним расстаться.
кончено. Спаянные одним и тем же невысказанным чувством, понимая друг
друга без слов, они с Денисом вышли из палатки на свежий ночной воздух.
Было уже темно, и ярмарочная площадь освещалась факелами. Толпа, хоть и
поредевшая, все еще весело бурлила вокруг, но для нашей пары, находившейся
под влиянием более мощных чар, ярмарочные развлечения утратили уже свою
прелесть. Оба нерешительно оглядывались.
хотелось бы, чтобы он длился вечно. Но он прошел, все кончилось, и
предстояло самое трудное - расстаться с Денисом. Предстояло возвращение
домой, тягостный путь из царства любви, и - увы! - пора было в него
пускаться.
еще не поздно. Мы не уйдем далеко.
расставании, она чувствовала, что ей необходимо побыть с ним еще немножко.
Хотелось оттянуть печальное отрезвление от радости, от волшебства этого
вечера. Присутствие Дениса было ей нужно всегда, оно приносило отраду и
успокоение. Острота этого нового чувства к нему мучила ее, как рана в
сердце, сила этого чувства изгнала из ее мыслей дом, отца, все, что могло
бы удержать ее, помешать идти с Денисом.
шепотом.
Ливена. По одну ее сторону журчала вода, по другую лежали росистые луга,
городские пастбища. Полная луна, сиявшая, как полированный диск кованого
серебра, плыла высоко в небе, среди серебряной пыли звезд, и гляделась в
таинственную глубину темных вод. Временами на ее белый диск, сиявший так
далеко наверху и в то же время заключенный в темном лоне реки внизу,
набегали полосами тонкие пучки облаков, словно призрачные пальцы,
заслоняющие глаза от невыносимо яркого света. Денис и Мэри шли молча, как
завороженные красотой лунной ночи, и воздух, дышавший росистой ночной
свежестью и ароматами буйно разросшейся вокруг травы и дикой мяты, льнул к
ним, касаясь их щек, как ласка.
серые бабочки, мелькая, как фантастические тени, над высоким тростником и
осокой, которыми порос низкий берег Ливена; бесшумно кружась, порхая во
всех направлениях, они оставались все время вместе, не улетая одна от
другой. Их крылышки блестели в серебряном свете, как большие пылинки,
пляшущие в лунном луче, и шелест их полета падал в тишину, как трепетание
падающего с дерева листа.
журчащая песня воды казалась чем-то неотделимым от тишины ночи.
лишь огоньки вдали, меркнувшие в лунном сиянии, да звуки духового
оркестра, долетавшие с слабым шепотом ветерка и смягченные тишиной вокруг.
Но Мэри и Денис не замечали ни музыки, ни луны, и хотя бессознательно они
и наслаждались красотой ночи, но видели только друг друга. От мысли, что
она в первый раз наедине с Денисом и они двое словно отделены от всего
мира, сердце Мэри заливала трепетная радость, и оно бурно колотилось.
испытанным чувством. Его умение вести легкий, пустой разговор, делавшее
его душой всякого общества, куда-то исчезло, источники комплиментов,
которые текли так естественно из его уст, казалось, все высохли. Он
молчал, как немой, и был мрачен, как на похоронах. Он чувствовал, что
репутация его поставлена на карту, что необходимо сказать что-нибудь, хотя
бы сделать самое банальное замечание. Но как ни ругал он себя мысленно
болваном, простофилей, пустым человеком, воображая, что он оттолкнет Мэри
этим глупым молчанием, язык его точно прилип к гортани, а сердце было так
переполнено, что он не мог заговорить.
них бурлил прилив невысказанного чувства, и оттого, что они молчали,
чувство это все росло и росло. Мэри испытывала самую настоящую физическую
боль в сердце. Они с Денисом шли, тесно прижавшись друг к другу, и
ощущение его близости рождало в ней невыразимое томление, безмерную тоску,
которую облегчала лишь рука Дениса, крепко прижимавшая ее руку, словно
сковавшая ее трепещущее тело с его телом и, как целительный бальзам,
успокаивавшая боль в груди.
другу. Мэри откинула назад голову, чтобы лучше видеть Дениса. Ее овальное
личико было бледно от лунного света и казалось удивительно одухотворенным.
Денис наклонился и поцеловал ее. Губы ее были мягки, горячи и сухи, она
протянула их ему, словно причастие принимала. В первый раз она целовала
мужчину, и, несмотря на ее полнейшую чистоту и невинность, в ней властно
заговорил инстинкт пола, и она крепко прижалась губами к его губам.
ничего подобного этой минуте, и с таким чувством, словно он только что
получил в дар нечто редкое и удивительно прекрасное, он, не сознавая, что
делает, порывисто опустился на колени, обхватил Мэри руками и благоговейно
приник лицом к ее платью. Запах грубой и заношенной шерстяной материи
показался ему благоуханием; он ощущал под юбкой ноги Мэри, такие
трогательно тонкие и молодые, слабо вздрагивавшие от его прикосновения.
Теперь ему ясно видна была маленькая впадинка у горла, от которой бежала
вниз голубая жилка. Когда он снял с Мэри шляпу, непослушный локон свесился
на ее бледный гладкий лоб, и Денис поцеловал сначала эту прядку, поцеловал
неловко, робко, с неуклюжестью, которая делала ему честь, а потом уже
прижался губами к глазам Мэри и закрыл их поцелуями.
укрывали их, трава мягко поддавалась под ними. От соприкосновения их тел
чудесная теплота разлилась по жилам, слова стали не нужны, и в молчании
они забыли весь мир, видя и ощущая только друг друга. Голова Мэри лежала
на плече Дениса, и меж ее полуоткрытых губ зубы блестели в лунном свете,
как белые зернышки. Ее дыхание благоухало парным молоком. Снова Денису
бросилась в глаза у изгиба шеи голубая жилка под белой кожей, напомнив ему
ручеек, бегущий среди девственного снега, и он нежно погладил ее,
осторожно проследив кончиками пальцев от шеи вниз. Как округлы и крепки
были ее груди, - каждая, как несорванное чудесное яблоко с гладкой
кожурой, пряталась в его ладони, ожидая ласки. От прикосновения Дениса
кровь бросилась Мэри в лицо, она часто задышала, но не оттолкнула его
руки. Она чувствовала, как ее маленькие девичьи груди, которые до сих пор
как-то оставались вне ее сознания, набухали, словно наливались соками из
ее крови; казалось, вот-вот из сосков брызнет молоко для невидимого
младенца. Потом сознание ее затуманилось, и, лежа с закрытыми глазами в
объятиях Дениса, она забыла все, перестала существовать, она принадлежала
уже не самой себе, а Денису. Душа ее быстрее ласточки устремилась к нему
навстречу, ей казалось, что их души встретились, взлетели, оставив тела на
земле, и несутся в вышине так легко, как те две бабочки, которых она
видела сегодня, так же неслышно, как течет река, и никакие земные узы
больше не сдерживают их упоительного полета.
печальными глазами, которые светились в лунном свете, как драгоценные
камни, выскочила из травы подле них и бесшумно ускакала; сверкающая гладь
реки заволоклась серовато-белым туманом, потускнев, как тускнеет зеркало
от дыхания, потом кружевное покрывало тумана окутало берег, сумрачные тени
Лукин Евгений
Афанасьев Роман
Акунин Борис
Лукин Евгений
Афанасьев Роман
Журавлев Владимир